Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима) - Стивен Кинг

Он свернул с Брукс-роуд и бросился напролом через лес, с плеском свалился в ручей, выкарабкался в кустах на другом берегу и, наконец, оказался на собственном заднем дворе.

Он вошел через кухонную дверь и заглянул через порог в гостиную, где его мать с написанной на лице большими буквами тревогой держала телефонную трубку.

Она подняла глаза, увидела его, и облегчение волной прошло по ее лицу.

- Вот он, пришел...

Она положила трубку, не дожидаясь ответа, и встала навстречу сыну. Увидев, что она плачет, Марк огорчился больше, чем мог предположить.

- О, Марк... где ты был?

- Пришел? - крикнул сверху отец. Его голос предвещал грозу.

- Где ты был?! - мать взяла его за плечи и встряхнула.

- Я упал, когда бежал домой, - пробормотал Марк.

Больше сказать было нечего. Определяющая черта каждого детства отчуждение. У взрослых нет слов для детских печалей и детских восторгов. Мудрый ребенок понимает это и подчиняется неизбежным последствиям.

Кто считается с последствиями, тот больше не ребенок.

Марк добавил:

- Я не заметил времени. Оно...

И тут спустился отец.

Темнота перед рассветом понедельника.

Кто-то скребется в окно.

Он проснулся без малейшей задержки, без промежутка дремы и неуверенности в окружающем. Безумие сна и безумие пробуждения оказались потрясающе одинаковы. Белое лицо в темноте за стеклом было лицом Сьюзен.

- Марк... впусти меня.

Он встал. Пол холодил босые ноги. Марк задрожал.

- Уходи, - сказал он без всякого выражения. Он разглядел, что она одета в ту же блузку и брючки. "Хотел бы я знать, - подумал он, - что делают ее родители? Может, вызвали полицию?"

- Это не так уж плохо, Марк.

Глаза ее казались плоскими и обсидиановыми. Она улыбнулась, показав зубы, блеснувшие между бескровными губами. - Даже очень приятно. Впусти меня, и ты увидишь. Я тебя поцелую, Марк. Я зацелую тебя всего так, как твоя мать никогда не целовала.

- Уходи, - повторил он.

- Рано или поздно кто-то из нас доберется до тебя, - сказала она. Нас теперь гораздо больше. Пусть это буду я, Марк. Я... я так голодна, она попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу, от которой у него, казалось, похолодели даже кости.

Он поднял крест и прижал его к окну.

Она зашипела, будто ошпаренная, и отпустила оконницу. Секунду тело висело в воздухе, став туманным и нечетким. Потом исчезло. Но прежде он увидел - или подумал, что увидел, - на ее лице горестное отчаянье.

Ночь снова была спокойной и тихой.

"Нас теперь гораздо больше..."

Мысли Марка обратились к родителям, спавшим сейчас, не подозревая об опасности, и ужас вгрызся в его внутренности.

"Кое-кто знает, - говорила она... - или подозревает".

Кто?

Писатель, конечно. Ее дружок. Мерс его зовут. Он живет у Евы. Писатели много знают. Это наверняка он. Марк пойдет к Мерсу раньше, чем она...

Он замер на пути к постели.

А если она уже?

13. ОТЕЦ КЭЛЛАХЕН (1)

В тот же воскресный вечер отец Кэллахен нерешительно вошел в больничную палату Мэтта Берка без четверти семь по Мэттовым часам. На столе и на одеяле валялись книги, некоторые из них - ветхие от старости. Лоретта Старчер не только открыла библиотеку в воскресенье, но и привезла книги сама. Она явилась во главе процессии из трех больничных служителей, загруженных по уши. Удалилась она почти в гневе: Мэтт отказался объяснить ей смысл такого странного подбора книг.

Отец Кэллахен смотрел на учителя с любопытством. Тот выглядел потерянным, но не так заметно, как большинство прихожан отца Кэллахена, которых он навещал при сходных обстоятельствах. Священник давно заметил, что известие о раке, болезни сердца, инсульте сначала воспринимается больными как своего рода предательство. Если уж ближайший друг собственное тело - может так сильно подвести, теряешь почву под ногами. Следующая мысль обычно бывает такой: такого друга не стоит беречь. Однако ему не откажешь от дома. Из-за невозможности разрыва дело кончается ссорой и постоянной внутренней враждой.

Мэтт Берк не демонстрировал никаких признаков подобной депрессии. Он протянул руку, и Кэллахен удивился крепости ее пожатия.

- Спасибо, что вы пришли.

- Я рад, что вам лучше. Хорошие учителя, как умные жены, не имеют цены.

- Даже такие старые неверующие медведи, как я?

- Особенно такие, - парировал Кэллахен с удовольствием. - Я поймал вас как раз вовремя. Говорят, нет атеистов в окопах. - Думаю, в больничных палатах их тоже немного.

- Увы, я быстро продвигаюсь.

- Отлично. Вы у нас еще будете читать "Отче наш".

- Это не так далеко от истины, как вы, быть может, думаете.

Отец Кэллахен сел в кресло так неловко, что на колени ему свалилась целая куча книг. Укладывая их обратно, он принялся читать вслух названия:

- "Дракула"... "Гость Дракулы"... "В поисках Дракулы"... "Естественная история вампиров" - естественная?! "Венгерские народные сказки"... "Чудовища тьмы"... "Монстры в реальной жизни"... "Питер Куртин, монстр из Дюссельдорфа"... и... - он стер толстый слой пыли с последней обложки, обнажив призрачную фигуру, угрожающе склонившуюся над спящей дамой, - "Вампир Верней, или Пир на крови". Батюшки, неужели это рекомендуют считать выздоравливающим сердечникам?

Мэтт улыбнулся:

- Бедный старина Верней. Я читал его когда-то для студенческого доклада в университете. Профессор был крайне шокирован - его представления о романтике кончились на Беовульфе.

- Но случай Питера Куртина довольно интересен, - заметил отец Кэллахен, - хотя и мало привлекателен.

- Вы знаете его историю?

- Большую часть. Я интересовался такими вещами в семинарии, объясняя это скептическому начальству тем, что священнику для успеха необходимо знать не только высоту взлета человеческой натуры, но и глубину ее падения. Чепуха, конечно. Просто мне нравилось дрожать, как это обычно бывает в таком возрасте. Насколько я помню, Куртин мальчишкой утопил двух своих приятелей - просто спихнул их с плота посреди реки и не давал залезть обратно.

- Да, - подтвердил Мэтт. - А подростком он сжег дом родителей девушки, которая не хотела гулять с ним. Но меня заинтересовала другая часть его карьеры.

- Я догадался по вашему подбору литературы, - отец Кэллахен вытащил из пачки журнал, на обложке которого молодая женщина в весьма скудной одежде сосала кровь юноши. На его лице изображалось нелегкое сочетание предельного ужаса с предельным вожделением. Журнал и, видимо, молодая женщина тоже назывались "Вампирелла". Кэллахен положил его, заинтригованный еще больше.

- Все это имеет какое-то отношение к тому, из-за чего вы хотели меня видеть? - спросил он. - Миссис Керлесс говорила, вы имели в виду что-то важное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});