Десант стоит насмерть. Операция «Багратион» - Юрий Валин

— Блин, а это-то откуда?

— Кусок в новостях показывали. А нам все отснятое камерами. Как пример оперативной работы в новых условиях.

— Да, на Психу, наверное, очень похоже.

— Алгоритм и логистика проведения оперативных мероприятий показательны… Жен-н-ня!

Слаб человек. Когда теплые руки шею обвивают, трудно младшему сержанту устоять. Да и не спасет тут повышение в звании, губы у курсанта Уваровой тоже были теплые и чуть соленые. Не хватает курсанту выдержки.

— Стоп. — Женька снял горячие руки со своей шеи. — У нас дверь приоткрыта и вообще…

— …не положено. — Иришка спешно промокнула щеки. — Жень, клянусь я больше никогда…

— Угу, согласно уровню допуска. Ладно, в общем, тут я и работаю. Вот комп, вот скромные бытовые условия…

Шкаф и загроможденный подоконник курсанта Уварову, видимо, не очень интересовали. Села в кресло, посмотрела в погашенный экран монитора:

— Я ваши цели и задачи знаю. Поверхностно, конечно. По «Рогозу» нас ввели в курс дела. Вчера. Проверяли реакцию.

— И что реакция? Неудачно у нас вышло, — пробормотал Земляков, думая, что форменный берет курсанту очень идет. Интересно, какое звание она после стажировки получит? И как субординация повлияет на, хм…

— Что? — Чуткая курсант запрокинула голову.

— Сзади постриглась. Жалко.

— Традиция. Первый выпуск вообще под машинку все снял. Так удобнее…

— Я знаю.

— Но челку я оставила. И вообще ты ничего не знаешь. — Курсант Уварова поднялась из кресла. — Я не буду, как она. Не те физические кондиции, да и толковых штабных оперативников сейчас жутко не хватает. У меня, между прочим, неплохо получается…

— Ну и слава богу…

По коридору кто-то прошел, пришлось распрыгиваться по углам.

— Нужно держать себя в руках, — сказала курсант Уварова, лихорадочно поправляя берет.

— Будем держать, — печально заверил Земляков. — Слушай, а что у тебя там? Уже со стволом, да?

— До выпуска только травматика положена. ПСМ.[134] Игрушка.

— Ну и что ж ты игрушки черт знает где носишь? А если что?

— Мне кобуру выдали, но там застежка тугая и клипса неудобная.

— При себе кобура? Давай, подгоню. Как ребенок, честное слово.

Женька разрабатывал кончиком ножа застежку кобуры и рассказывал про «расположение» Отдела. Ирка стояла в дверях, с достоинством кивала проходящим бойцам и командирам, уточняла детали. Вопросы были не очень глупые. Ну и марципановая жизнь наступает, когда твоя девчонка о порядке действий «по тревоге» расспрашивает.

Товарищи командиры задумчиво смотрели на стену, где рядом с революционным красавцем «маузером» висела видавшая виды «Астра». Сергеич успел вырезать дубовую плашку, и испанский пистолет выглядел недурно, хотя и простенько.

— Ломаем традиции, создаем новые, — заметил Варшавин.

— Это еще не традиция, — прохрипел Коваленко. — И вообще я категорически против женщин на войне. С другой стороны, раз уж у нас такие безобразные войны, пусть уж девчонки в системе будут. Как-то надежнее. И специальность можно заранее подобрать, и ватные штаны по росту.

— Будем надеяться. — Полковник Варшавин вздохнул.

Эпилог второй (безнадежный, из потерянной нами жизни)

23 июня 1964 года (К) Дальний Восток. Порт 22.40

Волны накатывались, плескали-шумели, воняли водорослями, медузами и иными южными, надоевшими запахами. Вечер обнял сопки и Талиенван-бухту,[135] периметр и огромные тела сухогрузов накрыл легкий туман, но небо оставалось чистым, все ярче становились звезды, дрейфовала озабоченная луна.

Человек, стоявший у края пирса, смотрел на луну и прочие красоты неодобрительно. Ярко, конечно. Празднично. Но что толку в той праздничности, если отпуск отменился, семья черт знает где, слетать удастся разве что через неделю, да и то накоротко. И праздник сегодняшний вроде и не праздник, поскольку кто его здесь помнит? Нет, люди вокруг неплохие, свои люди, но не очень понимающие. Со всего Союза люди, у всех свои даты, где ж всё отмечать.

Человек вынул из кармана куртки портсигар…

Вот такая жизнь. Рейдовая. Бригаду мотает по стране и окрестностям. За год был Плесецк и Красный Холм, Альма и Байконур, неспокойный Спинбулдак и Днепровский, тропический Блуфилдс и голый скальный Птичий. В Чусуне хлопцы желудками маялись, в Свободе от смуглых веселых девок вообще никакого прохода. Честное слово, от тамошних кайманов проще отбрыкаться, чем от этих горячих.

Да, есть такая незнаменитая контора — Спецстройозеленение. К лесоводству три бригады этого учреждения имеют косвенное отношение, на многих периметрах из зеленых насаждений только герани и фикусы в жилых городках и ЦУПах. Но вредители, жучки-гусеницы и прочие хитрозадые дятлы на свет советской космонавтики ползут в изобилии. Очень интересуют новые объекты заграничных господ, да и иное неприятное случается. Скользкого врага отлавливают специально обученные товарищи из Конторы Глубокого Бурения, наглого гада отпугивают армейцы, технической защитой периметр оснащает мозговитый Минсредмаш. Вот чтобы эти серьезные ведомства не самоуспокаивались, не лепили технические глупости, сугубо по инерции тратя народные деньги, и существует скромное Спецстройозеленение.

Вот не думал никогда Михаил Игнатьевич Поборец, что придется с проверками раскатывать. Учился и работать начинал совсем по другой линии, но страна решила, что опыт и способности товарища Поборца именно здесь пригодятся, и то было верное решение.

В портсигаре лежала единственная папироса. Курить бросил еще в Минске, когда из института выперли. Понятно, не за курение, а за пьянку, но раз уж бросать, то все вредное разом. Станчик тогда приехал, ходил в институт и горком, требовал и просил. Стыдно было, хоть стреляйся. Восстановили под честное слово, и больше дурить было никак нельзя. Напрягся Поборец, как в школе напрягался, когда за год два класса штурмовал, и когда к поступлению готовился, и когда русский переучивал. С русским, конечно, вышло полегче, потому что рядом уже Лида появилась.

Давно это было. Уже разменял товарищ Поборец четвертый десяток, заимел двух сыновей и орден Красного Знамени. Орден, конечно, не очень заслуженный. Что там тогда у Спинбулдака и было? Скорее за работу дали, так сказать, «по совокупности». С другой стороны, работали на совесть, и не зря тов. Поборец до замначальника бригады дослужился. Опыта хватает, чего скромничать.

Замначальника щелкнул зажигалкой, эффектно зажатой между мизинцем и указательным пальцем. Втянул горько-душистый дым, глянул на бледные звезды. Ну, помянем…

Старался Поборец в эти дни домой ездить. С семьей, естественно. На торжественной части и митинге коротко показаться. В Ордати уже, считай, никого не осталось, как батя умер, дом Витькиной сестре отдали. Мариха давно в Ленинграде жила, приезжала со своими — детвора командой на речку бегала. Насчет машины обычно заранее договаривались — возили Женину маму в лес, к памятнику у лагеря «Мститель». Стойкая женщина, красивая и упорная — как тогда, в 46-м, Мариху в Ленинград пригласила, так и добилась своего. Сестрица, несмотря на свою цепкость, трудно в себя приходила — почти три года в Зольдау…[136] В Ленинграде доктора были, конечно, получше.

В лесах могил было много — приводили потихоньку в порядок. Михась сидел с комсомольцами-поисковиками — карт у них имелось полно, да партизан, помнящих, «кого, где и когда», осталось куда меньше. Поборец на память не жаловался. Стоило в лес выйти, на тропинку встать — всплывало словно вчера все было. С датами, правда, немного путался — высчитывать приходилось. Ничего, из Могилева постоянно запросы-уточнения приходили, Михась и сам частенько туда писал — память штука хитрая, всплывает не по порядку. Цыпа из своей заграницы писала — кое-кто из воевавших сдуру поуезжал, а девка там журналисткой мечется.

В этот год съездить не получилось. Может, осенью? Южно-Флотский срочно расширяют, первый запуск с Тяжелой площадки в августе. Периметр уже перепроверят. Вырваться в сентябре, ребят на недельку от школы отбить, съездить. Надо бы к Шестакам поисковиков свозить. Там, рядом с аэродромом временные захоронения были. В 43-м летчики разбились — их тела потом, весною, на Большую землю переправили. Их-то переправили — это точно, — Михасю с разведчиками в той опустевшей яме, считай, целый день пришлось просидеть, — но чуть правее умершие раненые похоронены. Саковича там закопали, подрывника Василенко, двоих из Кличевской бригады… Как же их звали?

Вспомним.

Михаил Игнатьевич затушил наполовину выкуренную папиросу.

Найдут, памятник поставят. После войны начали было свозить, перезахоранивать в большие братские могилы, но вовремя это дело пресекли. По-разному можно считать, но есть мнение, что народ всю землю защищал и ложился, где смерть придет, а не только на тех красивых высотах, куда начальству удобно подъезжать и пионерские линейки устраивать.