Люди золота - Дмитрий Могилевцев

Узнав о том, что великий амрар пришел к согласию с пришлым чародеем, из города бежали все, держащиеся за веру бога пустыни, и чёрные, и белые. Удрал кади, оставив вместо себя бедолагу Сахнуна. А того поймали у ворот и плетьми погнали назад, во дворец. Но ушла и добрая половина зенага – ночью, снявшись неслышно, оставив скот и утварь. За ними потянулись и местные чёрные. Уплывали на лодках вниз по реке, прятались среди травы, ожившей от первых дождей. Войско чёрных тоже потихоньку таяло. Как только уходил глава очередного рода, исчезали все его кровные.

Но великий амрар не обращал внимания. Днями торчал на башне, мок под дождём, оплывал потом под солнцем. То смеялся, то бормотал молитвы – и богу пустыни, и старым богам своего детства, сторожам уже забытых пастбищ и родников. Амрара не трогали. Оставшиеся зенага стали под руку амрарова племянника, быстро оправившегося от раны. Инги сделал для него мазь, перевязками вытянул гной и лихорадку из тела. Теперь племянник клялся именем пришлого колдуна и обещал вырвать сердце у вождя соссо. Верили ему немногие, а после Ночи молений осталось их вовсе жалкая горстка.

Ночью молений чёрные отмечали приход влажного времени, поры расцвета и плодоношения. Выставляли под дождь плоды земли, танцевали у шипящих, плюющихся от дождя костров. Пили старое вино – его всё следовало выпить этой ночью, а после обильно оросить поля тем, что выпускали опьянелые тела. Весёлая ночь.

Чужаки омрачили её. Привели горбатого смрадного зверя, на каких ездят по мёртвому песку. Стали вокруг, заголосили-завыли угрюмо, забренчали железом. Потом их главный, беловолосый гигант с лицом как топор, принялся говорить, хотя горбатый зверь человеческой речи не понимает и ответить не может. Но гигант говорил и говорил, а вместо зверя отвечали приспешники беловолосого, такие же дикие и страшные. Наконец гигант махнул мечом, и голова зверя шлёпнулась в грязь. Но тот не упал, а принялся скакать на раскоряченных, прямых как палки ногах, брызгая на всех кровью из рассеченной шеи. Всем было мерзко, а чужаки хохотали, плескали кровь на себя, а когда безголовая тварь наконец упала, принялись рвать труп на части и хватать сырое мясо, будто гиены. Брызгали кровью на костры, на приношение духам дождя. Люди уходили, плюясь. Главный чужак, стоя в крови, поднял руки и говорил с темнотой, а из темноты кричали птицы, будто отвечая, и до того было жутко, что те, кто из любопытства да из жадности ещё оставался – вина-то сколько не допили! – бросились наутёк и кидали за спину пепел, чтоб отпугнуть духов.

Когда настал день битвы, дождя не было. В густом небе, напитанном влагой, лучилось ровным жаром округлое, спокойное солнце. Трава под ним казалась живым зелёным камнем.

Они появились из-за низких кустов на гребне холма. Сперва рассыпались охотники – налево, направо, на дно ложбины – проверить, нет ли ловушек и не прячется ли кто в травах, поджидая. Затем неторопливо, погромыхивая при каждом шаге, вышли сильные: ряд за рядом рослых, одетых в железо и бронзу воинов, укрытых огромными щитами, с длинными тяжёлыми копьями, с перьями на высоких шлемах. Будто из дурного сна, полного чужих пылающих городов и полей, заваленных трупами, пришли они, печатая шаг, – невозможные, невероятные в земле нагих людей в перьях и крошечных коней.

– Это их обещал победить твой бог? – прошептал племянник амрара, бледнея.

– Мой бог даёт победу сильным, – ответил Инги, глядя на гребень холма.

Оттуда появлялись всё новые и новые ряды. Должно быть, властелин соссо привёл сюда всё войско. Сколько их? Три тысячи? Десять? А над ними в жарком мареве, в солнечном блеске, соткалось лицо – бронзовое, холодное. Инги подумал: этого и стоило ждать. Отец битв привык предавать тех, кто поверил ему. Привык забирать в расцвете сил – ему, в его холодных чертогах, нужна свежая кровь. Ну что ж, умереть так, чтобы чёрные запомнили смерть на века, – тоже неплохо. Не это ли и говорил он в душной ночи, принимая жертву?

Чёрные строились: ряд к ряду, у каждого полка – щиты своего цвета, с особым узором. Встали стеной от края до края холма – неколебимый лес лезвий, молчаливые, грозные.

– Мы бросимся на них! Мы победим! – закричал племянник амрара, дрожа. – Мы…

– Стой! – приказал Инги. – Ты со своими людьми будешь стоять на месте и смотреть. А мы пойдём вперёд, к ним. Когда увидишь, что даст нам Отец побед, – тогда и решишь, биться или сохранить воинов. Стой и смотри!

Сотня воинов – жалкая горстка в сравнении с закрывшим землю полчищем чёрных – двинулась вниз по склону холма, топча пышную траву. Инги был спокоен. Чувствовал: его спокойствие передалось всем, даже морякам из ал-Мерии, отважившимся встать рядом с людьми полночи.

Спустились на дно ложбины между холмами. Размякшая земля чавкала под ногами. Всё же не настолько мягкая, чтобы не выдержать коней.

Чёрные не шелохнутся. Стрел не мечут. Конечно, расступятся, пропустят вглубь и возьмут в кольцо, чтобы перебить или захватить всех. Но тогда у зенага будет время ударить в бок чёрным, смять строй. Говорят, зенага бешены в бою. Может, эти чёрные грозны лишь на вид и, чуть что, побросают щиты и наутёк? Купец Нумайр говаривал, что берберы чёрных презирают и ходят на них с плётками, а не с мечами. Правда, он теперь не выглядит беззаботным. И в руке стиснул не плётку, а кордовскую саблю серой стали.

Нелепость. Это рассудок, привыкший рассчитывать удачу, делает обычное. А душа – смеётся над ним. То, что будет здесь, решит не сила рук и не смётка.

Чёрные расступились. Горстка северян ступила в открывшийся проход. По-прежнему ни стрелы, ни дротика. Расступилась и вторая линия. А впереди на склоне вспыхнуло солнце – золото на щитах, на шлемах, на остриях копий.

Сердце Инги сжалось в колючий комок. Сюда, к этому блеску, он шёл всю жизнь. К этой силе, слепящей глаза и пьянящей разум. Здесь и сейчас перед ним искрилась живая кровь богов, и они, усмехаясь, смотрели на своих детей, повелевающих землёй.

Из ряда золотых выступил огромный – вровень с Инги – воин с конским хвостом на шлеме.

– Здравствуй, чародей полночи, – сказал он, и голос его, гулкий и зычный, заполнил мир. – Я ждал тебя семьдесят лет.

11. Канте

–  Я ждал тебя семьдесят лет, – сказал Балла Канте, протягивая чашу.

Чаша была ровного, мягкого золота, и вода в ней казалась светом. Инги пригубил – и уста его обжёг внезапный холод.

– Под этим солнцем плавится глина, а тут… такая вода течёт по весне подо льдом на реках моей земли. Она словно сталь во рту.

– Люди моей земли считают меня великим чародеем из-за таких малостей. Искусство управления холодом и теплом несложно. Подумай: солнце жжёт наши тела – но влага тел не кипит. Она одинаково тепла и дождливой ночью, и в полдень среди песка. Любой способен выслушать своё тело – и понять, как удалить от влаги жар.