Человек перед Богом - Митрополит Антоний Сурожский

Поэтому так важно, каково бы ни было наше настроение, читать эти молитвы: не для того, чтобы «отчитаться», — потому что Богу эти молитвы не нужны, если они только на устах наших; но важно вчитываться в них, читать их неспешно, читать их, как люди слушают музыку, слушая всем существом не только звуки, но душу того, кто написал то или другое музыкальное произведение. А за его душой, может быть, раскроется нечто еще более широкое и глубокое, то, что он уловил и выразил в красоте, и однако, в меньшей мере, нежели оно на самом деле есть.

И так, читая эти молитвы, продумывая их в промежутках между моментами, когда мы предстоим перед Богом, сродняясь с их настроением, мы можем настроить свою душу (помните образ, который я вам дал из Феофана Затворника). И когда она будет настроена благодаря наставлениям, примеру, вдохновению, которое нам дает молитва того, другого, и третьего, и еще другого святого, — тогда мы должны научиться собственными словами говорить с Богом. Конечно, не ожидая, что мы сравнимся в совершенстве с молитвами святых; но уловить нечто, так что мы сможем с Богом говорить сами под вдохновением того, что мы только что слышали или читали.

А кроме того, очень может нам помочь короткая. Боже! Милостив буди ко мне, грешному! — говорил мытарь. И эта молитва оказалась достаточной, она выразила все. Потому что слово милость не значит только снисхождение, не только жалостливость. Оно значит тоже любовь; мы же говорим человеку: ты мне мил! — имея в виду: ты мне дорог! А Боже, Господи — это признание того, Кто для нас Бог: Он господин нашей жизни. Не потому что Он над нами имеет власть, но потому что мы Его избрали своим Господом, Хозяином жизни нашей, и все, что в Его мысли, все, что в Его сердце и воле, должно переливаться в нашу мысль и волю, и сердце… И вот, обращаясь к Богу со словами: Боже! Милостив буди ко мне, грешному! — мы как бы Ему говорим: Господи! Я не заслуживаю ничего; я не могу, конечно, Тебя подкупить; я не могу ничего «заслужить»; но по Твоей любви — прости меня! Дай мне время покаяния! Дай мне сил на покаяние! Дай мне обстоятельства, при которых я мог бы вырасти в полную меру возраста Христова, как говорит апостол Павел (Еф. 4,13). Дай мне крепость исполнить Твои заповеди, дай мне чуткость познать Твою волю! Исцели меня, сделай меня цельным по любви Твоей. Освяти меня, чтобы я был достоин называться членом Тела Христова, частицей Его Тела, Его присутствием на земле…

Конечно, можно молиться и другими молитвами, но короче этой не найдешь.

Как все это просто… Как просто — и как трудно. Трудно открыть свое сердце и пойти на то, чтобы стать беззащитным, уязвимым. Трудно отдаться Богу и людям; отдаться со страхом и ужасом порой — но с дерзновением о том, что все возможно в укрепляющем нас Господе Иисусе Христе (Флп. 4,13), и помня другое слово апостола Павла: сила Божия в немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Как бы ни был ты немощен — только раскройся, только дай дыханию жизни войти в тебя, наполнить тебя, как парус, и это дыхание жизни тебя унесет, куда нужно — в Царство Божие.

Но путь только один: Я — Путь, Я — Истина, Я — Жизнь, — говорит Господь. И вглядываясь в Него, сродняясь с Ним, мы можем стать полностью Человеком. Как это дивно, и как велик человек, если его мера — Сын Божий воплотившийся.

ЗАКОН ЖИЗНИ

Внимание к себе. Грех как нарушение закона жизни. Любовь

Говение — это какой-то период времени, либо короткий, либо продолжительный, когда человек вдруг делается внимательным к тому, что перед ним — вечность и что в эту вечность можно войти только с сознанием глубины и значительности жизни. Внимательными мы делаемся, конечно, не только в моменты, когда собираемся на говения, но и когда вдруг перед нами станет трагичность, серьезность жизни; мы делаемся серьезными и глубокими перед лицом смерти, перед лицом страдания, перед лицом болезни: перед лицом всего, что ставит под вопрос нашу беспечность и нашу забывчивость. Отцы Церкви говорили, что беспечность, невнимательность, нерадение совершают больше зла в жизни людей, чем те или другие конкретные грехи. Потому что грех может нас поразить своим безобразием, своей пошлостью или своим ужасом; а нерадение, забвение того, что судьба человека глубока, что судьба человека раскрывается в вечность и уходит в глубины Божии, — это разрушает нас глубоко и порой окончательно: до такой степени, что человек мельчает и уже не может ни выпрямиться, ни вырасти в меру своего величия. А человек по призванию — велик; по призванию человек глубок. Так глубок, так велик, что Сам Бог во Христе смог стать человеком. Вот мера человеческого величия; вот о чем нам надо знать и думать в течение всей нашей жизни.

И вот говение периодически — и как редко! — нас заставляет хоть на несколько часов остановиться и оглянуться на себя. И оглядываясь на себя, мы в первую очередь должны поставить перед собой вопрос: живу ли я достойно своего человеческого звания или живу я поверхностной, пустой жизнью, где забывчивость, нерадение, беспечность убивают самые благородные порывы моей собственной души и заглушают голос Самого Бога, Который нам говорит о том, что мы Ему так дороги, что ради нас Он не пожалел Своего Единородного, возлюбленного Сына.

Когда мы думаем о грехе, мы большей частью думаем о злых поступках, о пустых, гнилых словах, о помыслах, которые недостойны не только Бога, но даже нас самих, о чувствах, о которых мы сами знаем, что они пошлы, низки, недостойны нас. Но грех охватывает гораздо большие области нашей жизни, нашего существования, нашего бытия. Грех — это нарушение законов жизни; а закон жизни заключается не в том, чтобы уметь прожить светской жизнью успешно или хотя бы безопасно протянуть бытие свое в течение тех лет, которые нам дает Господь. Жить значит постепенно — открытостью души, верностью законам жизни — приобщиться к жизни Самого Бога. Потому что другой жизни в полном, настоящем смысле слова нет: есть существование, есть бывание, но жизнь — только Божия. И лишь поскольку мы приобщены этой жизни Божией, мы можем говорить о том, что мы живы. Все другие формы жизни кончаются со смертью: телесной, умственной…

Жизнь чувств и воли — все придет к концу, когда пожнет нас смерть. И только вечная жизнь, которой нам дано приобщиться уже на земле, как волна, вынесет нас навсегда в полноту жизни. Этим объясняется то, что апостол мог сказать: кто нарушил одну заповедь — нарушил весь закон (Иак. 2,10). Не в том смысле, что мы будем отвечать за нарушение каждой заповеди, а потому что не все ли равно, где мы перешли через рубеж, где мы перешли с одного берега на другой: мы или на одном берегу, или на другом; мы или в стране рабства, или в стране борьбы и устремленности к полноте жизни, к земле обетованной.

Вот почему святые не считали, что есть грехи мелкие и грехи значительные; почему о том, что кажется нам ничтожным нарушением закона любви, они плакали, будто совершили убийство: они знали, что, нарушив закон жизни, они перешли на другой берег, они уже во стране и сени смерти и им надо покаянным трудом и верностью не только чувств и мыслей, но верностью всей своей воли и подвигом — и душевным, и телесным — вернуться в область жизни. Уйдя от света, надо вернуться к свету. И вновь скажу: не все ли равно, где мы перешли этот рубеж, — мы или на одном берегу, или на другом.

Этим объясняется то, что и апостол Павел, и святой Симеон Новый Богослов говорят: пока мы во Христе — мы вне греха; как только мы выпадаем из этого единства со Христом, мы в области греха. Бывают в жизни каждого из нас моменты, когда мы, погруженные в молитву, глубоко ли задумавшись, или просто по какому-то чуду Божией близости, вдруг чувствуем, что все злое, все мертвящее, все нечистое и оскверняющее, все темное, все пошлое отошло от нас так далеко, что даже кажется непонятным, как мы могли этим жить. Охватывает нас чувство, что все это нам чуждо до конца, и единственное, что имеет смысл, что является содержанием нашей души, нашего сердца, мысли, что охватывает самое тело наше — это жизнь, это Бог. В такие минуты мы действительно вне области греха. Но остаться вне этой области мы можем отчасти силой благодати Божией и отчасти беспощадной верностью тому, что мы пережили, тому, что, как мы вдруг осознали, является действительно содержанием нашей собственной души и нашей собственной жизни. И поэтому грех — не просто нарушение Божией воли, нам как бы навязанной, будто Божия воля — указание нам извне о том, как жить, чтобы Ему угодить. Грех — это нарушение самого опыта жизни, который в нас есть, это преступление против нас самих, это самоубийство. И самоубийство в очень страшном, очень сильном смысле этого слова, потому что это убийство в нас самих вечной жизни; это извержение из нас Божией жизни; это отречение от жизни Божией ради того, чтобы жить поверхностно, бесчувственно, легко, как нам кажется.