Дело Рихарда Зорге - Ф. Дикин

Непостижимо, как сам Одзаки сумел избежать в то время полицейской слежки, однако полицию интересовали исключительно запрещенные коммунистические организации, где не было ни следа, ни намека на шпионаж. Связи Одзаки в высоких сферах предотвращали принятие активных мер против него, однако сеть незаметно сужалась.

Используя информацию, переданную Ито, японская полиция выследила Китабаяси Томо в уединенном сельском районе в префектуре Вакаяма, на родине ее мужа, где она тихо жила. В течение, по крайней мере, целого года эта пара находилась под жестким полицейским наблюдением, не давшим, однако, каких-либо результатов.

Но где-то в сентябре 1941 года полиция задержала квартирную хозяйку Ито или его гражданскую жену Аояги Кикуйо, молодую работницу военного завода и члена подпольной женской партийной ячейки. На нее вывел арест другого члена этой же ячейки. Но что еще важнее, женщина эта оказалась племянницей Китабаяси Томо, и именно через нее Ито узнал о связи Китабаяси с японской секцией Американской коммунистической партии и, вероятно, также о ее возвращении в Японию.

В своем заявлении в полиции Аояги также назвала имя Китабаяси, заметив, что «главная цель Японской коммунистической партии — собирать информацию о японских вооруженных силах и что вся эта информация должна отправляться в Советский Союз через Американскую коммунистическую партию».

28 сентября 1941 года Китабаяси Томо неожиданно была арестована вместе со своим мужем, которого, однако, вскоре освободили, и доставлена в Токио[108]. Вот так и получилось, что незаметной тихой портнихе Китабаяси суждено было стать первым ключом к разгадке развертывающейся драмы, способной потрясти общество. На допросах в полицейском участке, расположенном близ нового убежища Мияги, ее спрашивали о связях с японцами — членами Американской коммунистической партии, и она, очевидно, наивно полагала, что и он тоже уже арестован, потому назвала его имя следователю. Мияги не был известен японской полиции и позднее с грустью заметил, сколь высокой оказалась цена тех обрывков сплетен, которыми снабжала его Китабаяси.

«После ее возвращения в Японию я навещал ее всего дважды в год. Если я и получал от нее какую-либо информацию, то это была, как правило, случайная, незначительная информация, которую она сама узнавала чисто случайно, такая, например, как слух, что армия роет туннель в тьш советских войск; урожай риса; условия жизни семей, в которых мужчины призваны на военную службу; нормирование потребления риса; нежелание фермеров увеличивать посадки риса и предпочитавших выращивать более прибыльные вещи, такие, как апельсины или груши».

Информатору столь низкого уровня, которого Мияги всегда вспоминал добром, как свою хозяйку в Лос-Анджелесе четырнадцать лет назад, суждено было стать первым слабым звеном в цепи, приведшим к провалу всей группы Зорге.

В ходе арестов всех подозреваемых в коммунистической деятельности полиция 11 октября арестовала и Мияги, явившись к нему домой. Полиция, вероятно, надеялась вскрыть связи между подрывными группами в Японии и японской секцией Американской коммунистической партий. Однако во время обыска, проведенного у Мияги, полиция с удивлением обнаружила среди других документов переведенный на английский язык секретный меморандум из офиса ЮМЖД. Как заметил позднее старший прокурор, «нам показалось странным, что у художника могут находиться документы такого рода».

В часы, последовавшие после его ареста, и в ходе суровых допросов Мияги отказывался признать, что он шпион. Но он был очень слаб здоровьем, поскольку страдал от туберкулеза, и был очень нервным. В один из первых дней Мияги выбросился на улицу со второго этажа из окна полицейского участка в Токио. Он упал на верхние ветви деревьев и сломал ногу. Полицейский прыгнул за ним следом, и Мияги принесли обратно. Допросы продолжались. Утром следующего дня, 12 октября, он сделал «добровольное заявление». Следователь позднее записал, что «он достаточно успокоился, чтобы дать полный отчет о подробностях своего преступления, и я смог удостовериться, что все, сказанное им, правда».

Мияги признал, что он был членом шпионской группы, действовавшей в Токио и состоявшей из Зорге, Вукелича, Клаузена, Одзаки и Каваи. В результате наблюдения, установленного полицией за домом Мияги после его ареста, 13 октября были арестованы переводчик Акияма и субагент Куцуми Фусако.

Следователь, который вел дело Мияги, сразу же доложил о своих открытиях иностранной секции Специальной высшей полиции и получил для ознакомления заранее подготовленное конфиденциальное досье на Зорге и других иностранцев, входивших в группу. Иностранная секция заметила, что Зорге был влиятельным помощником германского посла Отта по вопросам, связанным с информацией, и что было бы невероятно, если бы он оказался советским шпионом. Полиция не верила в возможность возбуждения дела против него и противилась аресту Зорге из-за его близости к Отту и из опасения, что это может нанести ущерб германо-японским отношениям. И потому было решено заняться пока одним Одзаки и другими японцами, имена которых назвал Мияги, «и позволить будущему развитию событий определить, стоит или нет брать под арест иностранцев».

Как писал в тюрьме Одзаки, «утром 15 октября 1941 года полчища прокуроров обрушились на нас. У меня в течение нескольких дней были дурные предчувствия, И в то утро я уже знал, что близок час расплаты. Убедившись, что Йоко ушла в школу, поскольку мне страшно не хотелось, чтобы дочь присутствовала при этом, я ушел из дома, даже не взглянув на жену и ничего не сказав ей на прощание. Я чувствовал, что с моим арестом все кончится. И все кончилось.

Когда меня допрашивали в тот день после полудня, вопросы касались, как я и ожидал, моих отношений с Зорге. Я понял, что раскрыта вся сеть, и сказал себе, что все кончено».

В день своего ареста Одзаки сделал заявление, аналогичное заявлению Мияги. Стало ясно, и достаточно подробно, что это была советская шпионская группа, и к вечеру 15 октября дело против Зорге было открыто. Прокуроры тогда допрашивали Одзаки и Мияги «с особым упором на все, что касалось цепочки связей в организации Зорге» и потом представили в свой офис основания для ареста Зорге, Клаузена и Вукелича.

Сначала министр внутренних дел противился этому по причинам дипломатического характера, однако уже на следующий день, 16 октября, принц Коноэ подал в отставку с поста премьер-министра. Одним из первых назначений, сделанных новым кабинетом генерала Тодзио, стал министр юстиции Ивамура Мичо, занимавший тот же пост в предыдущем правительстве. Управление прокуратуры представило ему краткую сводку заявлений, сделанных Одзаки и Мияги, вместе с просьбой о санкции на арест Зорге. Важные части меморандума были подчеркнуты красным карандашом, поскольку всем было известно, что Ивамура, как правило, читал лишь то, что было подчеркнуто красным. Министр находился в хорошем расположении духа по случаю своего назначения и потому дал согласие на арест, не особенно углубляясь в размышления о важности этого дела.

Во вторник вечером 14 октября Зорге договорился с Одзаки о встрече в ресторане «Азия» в здании КЭМЖД. Однако он прождал напрасно. Через два дня к Зорге должен был прийти Мияги, однако он тоже исчез. В пятницу 17 октября к Зорге по предварительной договоренности пришли Клаузен и Вукелич. Встреча прошла в атмосфере растущего беспокойства. Вукелич позвонил Одзаки в офис ЮМЖД, но не получил ответа.

Вот как описывает Клаузен ту последнюю встречу европейцев — членов группы Зорге:

«17 октября, около 7 часов вечера я пришел к Зорге, который находился тогда в постели, чтобы поговорить о нашей тайной работе. Когда я пришел, они с Вукеличем выпивали, и я присоединился к ним, открыв бутылку саке, которую принес с собой. Атмосфера была тяжелой, и Зорге мрачно сказал — как если бы наша судьба была предрешена: «Ни Джо, ни Одзаки не явились на встречу. Должно быть, их арестовала полиция».

Меня охватил непонятный страх, и минут через десять я ушел. Мы не говорили, что мы будем делать, если нас арестуют».

Зорге впервые сказал Клаузену, что «Отто» и Одзаки — одно и то же лицо, только тогда Клаузен узнал, кто стоял за именем «Джо» в телеграммах, которые он передавал в Москву.

В субботу 18 октября 1941 года около 5 часов утра детектив Охаси из Специальной высшей полиции пришел в полицейский участок Ториизака в Токио, расположенный в двухстах ярдах от дома Зорге. В этот ранний час у дома Зорге стояла машина германского посольства. Присутствие германского чиновника вызвало некоторое замешательство полиции, и группа прокуроров под началом Йокикава Митцусада решила подождать[109]. Как только машина уехала, вся компания ворвалась в дом. «Несколько смутившись, Охаси закричал: «Мы пришли по поводу недавней аварии с вашим мотоциклом», и без дальнейших слов Зорге, в пижаме и шлепанцах, втолкнули в полицейскую машину. При этом он громко протестовал, что его арест незаконный.