Через три океана - Владимир Кравченко

Адмирал просил дать достаточный срок для приведения судов своими средствами хотя бы в такой вид, в котором они пришли в Манилу. Генерал-губернатор немедленно телеграфировал об этом в Вашингтон. Во время разговора флаг-офицера с генерал-губернатором, последний тоже упомянул о присутствии японских крейсеров в филиппинских водах. По-видимому, это ему было официально известно. В пять часов пополудни на двух пароходиках прибыли из Кавите американские морские врачи со своими санитарами и носилками. С "Авроры" было сдано 26 самых тяжелых раненых, в том числе два офицера: лейтенант князь Путятин и мичман Яковлев. Мой оборванный санитарный отряд не ударил в грязь лицом перед щеголеватыми янки и выносил и спускал раненых сам и на наших носилках, которые, как. я заметил с чувством некоторого удовлетворения, оказались гораздо практичнее американских. Раненые снимали фуражки, крестились, говорили: "Прощайте, братцы, не поминайте лихом!" Ох, и не хотелось же мне отдавать их в чужие руки после стольких трудов, после 11 дней возни с ними на крейсере! Лихорадящих было мало, раны имели прекрасный вид. И я привык к раненым, и они ко мне. Каждого из них я снабдил историей болезни, температурным листком, рентгеновским рисунком; пусть американцы не думают, что у нас как-нибудь. Послал телеграмму главному медицинскому инспектору флота. Скоро ли кончится наше томление!

25 мая. В 11 ч утра на "Аврору" прибыл генерал-губернатор с многочисленным штатом чиновников. По их смущенному виду мы угадали ответ. Президент Соединенных Штатов приказал, в случае нежелания разоружиться, ограничить пребывание отряда в Маниле 24-часовым сроком. Был экстренно созван совет командиров. Никаких инструкций из Петербурга еще не было. Работа на крейсерах кипела. Пробоины торопились заделывать своими средствами. Транспорта с углем из Сайгона, который можно было бы взять с собою для окончания погрузки в море, еще не было. На предложение командирам о выходе в море командир "Олега" заявил, что вверенный ему крейсер положительно не способен к плаванию, с чем адмирал, зная его повреждения, должен был согласиться. Командиры "Авроры" и "Жемчуга" заявили, что плавание в данный момент, при таком состоянии своих судов, они считают хотя и очень опасным, но не невозможным, и что кроме безопасности является вопрос об угле, полный запас которого суда вряд ли успеют принять в такой короткий срок. Никакого ответа американским властям дано не было. Срок истекал на другой день в 12 ч дня. За это время могли прийти какие-нибудь инструкции из Петербурга. Спешно грузился уголь. Крейсера снова переживали томительные минуты. Все равно, куда идти, только скорее бы.

Местная пресса, скорее не расположенная к России, с напряженным вниманием следила за ходом переговоров и была на нашей стороне. В некоторых газетах появились даже выходки против президента, напоминавшие ему, что когда-нибудь и американские суда могут очутиться в таком же точно положении. Неизвестно, был ли это простой искренний призыв к справедливости, или досада на то, что на основании первоначальных заявлений властей, все газеты объявили, что отряду будет разрешено исправить повреждения, а затем выйти в море. Поздно вечером была получена телеграмма от Государя Императора следующего содержания: "Ввиду необходимости исправить повреждения, разрешаю вам дать обязательство американскому правительству не участвовать в военных действиях. Николай".

* * *

О бое мы каждый день узнавали все новые и новые печальные подробности. Из 36 моих товарищей, морских врачей, погибло 13 человек: двое из них на эскадренном броненосце "Сисой Великий" были отравлены ядовитыми газами японских снарядов, остальные пошли ко дну со своими броненосцами. Первое время неприятель считал "Олег" затонувшим ночью от повреждений, полученных в дневном бою, а "Аврору" взорванной минами во время ночных атак. Затем последовало следующее донесение Того: "Во время боя "Олег" и "Аврора" находились в сфере огня наших 3-й и 4-й эскадр, и на них начались пожары. Возможно, что эти суда спаслись, но, во всяком случае, они надолго потеряли свою боевую способность". Из этого же донесения мы узнали, почему к шести часам вечера крейсера оставили нас в покое. Флагманский корабль адмирала Уриу, крейсер "Нанива", получил пробоину в корме у ватерлинии, и отряду Уриу пришлось временно оставить бой около 5 ч 10 мин, чтобы дать возможность флагманскому кораблю сделать необходимые исправления. Другой, тоже флагманский корабль, крейсер "Титосе", (под флагом адмирала Дева) получил более серьезное повреждение. Вода настолько быстро прибывала через подводную пробоину в угольной яме, что он покинул поле сражения и, сопровождаемый своим товарищем, другим крейсером, к шести часам вечера пришел в бухту Абуррайя (ему не надо было там "интернироваться" или "нейтрализоваться", как нашему отряду).[93]

26 мая. Адмирал заявил американским властям официальной бумагой, что на основании полученного разрешения от Государя Императора, он остается с вверенными ему судами в Маниле и намерен приступить к исправлению их повреждений. Начались переговоры с заводами. Убедившись, что нельзя превратить все судно в госпиталь и что надо же дать отдохнуть и измученным фельдшерам и санитарам, я списал еще 14 тяжелораненых (с "Авроры" было списано всего 40 [человек] ). С "Олега" был откомандирован в морской госпиталь младший врач Ден. Наши раненые заполнили все хирургическое отделение, и часть их вынуждена была поместиться на веранде.

27 мая. В 11 ч утра состоялось разоружение крейсеров. Офицеры дали слово не выезжать из пределов Манилы без разрешения Президента Соединенных Штатов, что было равносильно запрету участвовать в военных действиях. Тяжело было это вынужденное обязательство. Дрожащей рукой мы подписывали его. Флаг и вымпел суда не спускали. Вслед за этим личный состав отряда был глубоко осчастливлен телеграммой Его Императорского Величества следующего содержания: "Контр-адмиралу Энквисту. Сердечно благодарю Вас, командиров, офицеров и команду крейсеров "Олега", "Авроры" и "Жемчуга" за их беззаветную честную службу в тяжелом бою. Да утешит вас всех сознание свято исполненного долга. Николай".

Милостивые слова нашего монарха подняли совсем упавший после подписания отречения дух отряда и послужили нам нравственной поддержкой на дальнейшие труды. Желая выразить чувства глубокой благодарности и любви к царю, охватившие весь личный состав отряда по получении этой телеграммы, адмирал Энквист отправил Его Императорскому Величеству следующую телеграмму: "Милостивые слова Вашего Императорского Величества радостно отозвались в сердцах всех чинов отряда и помогут нам перенести тяжелую долю, нас постигшую. Контр-адмирал Энквист".

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});