Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении - Кристиана Барош

Он никак не мог уснуть. У изголовья постели стояла лампа. Как и у всех прочих ламп, какие он видел в своей жизни, у нее был выключатель, значит, и зажигалась она обычным способом. Попробовал ее включить, осторожно дотронувшись: он вообще уже с опаской прикасался к любому предмету, которыми ЖС здесь, похоже, почти не пользовался!

Позади лампы оказалась ниша с книгами. Детективы, несколько случайных карманных изданий, тома «Плеяд», в том числе письма Флобера и Жионо, и две глубоко запрятанные маленькие тетрадочки. Забытые? Жюльен отодвинул тетрадки. Может быть, в них таится один из секретов ЖС, но так ли ему хочется на самом деле их раскрывать? Нет, это… невозможно. Он вытянулся, подложив руки под голову. Жюльену нравился взгляд старика, проницательный и ласковый одновременно, этот взгляд был здесь, и гость все еще чувствовал его на себе. «Да перестаньте же бояться, — да, вот что говорили эти усталые глаза, — отбросьте страх, забудьте Лапоби с его пренебрежительными высказываниями…»

В наклонном окне темнел кусок ночного неба. Пояс Ориона, поскрипывая, проплывал над ним. Жюльен почти испугался: ну вот, только этого недоставало, теперь он слышит звездный скрежет! Но вокруг царило молчание, галактика вела себя разнузданно только у него в голове. И тогда он принялся считать вслух. С самого детства этот способ всегда помогал: у него два глаза, один нос, две ноздри, один рот, тридцать два зуба, нет, тридцать, один пупок, нет, он забыл про уши, два уха, пара легких, одно сердце, один желудок… и все это несется в пространстве со скоростью 1640 километров в час. На то, чтобы добраться до Плутона, ему потребовалось бы двадцать лет, и целая жизнь — на то, чтобы пролететь мимо планет и устремиться в какую-нибудь черную дыру. К этому времени он весил бы тонны, но тело обратилось бы в ничто. Он шел бы к ответу, но все менее способен был бы его понять, и что-то с жадностью поглотило бы его. В результате он уснул, в ушах у него гудело от этого путешествия по Млечному Пути, и от другого тоже, более земного, что — может быть, совершенно напрасно — привело его сюда.

Жюльена разбудил утренний свет. За окном он увидел то, что накануне принял за луг. Отлив обнажил черный песок, который теперь подсыхал, поблескивая. Миллионы крохотных вспышек света. Он никогда не ходил по слюдяным пляжам. Отец не настаивал на том, чтобы тащить их за собой к океану, на котором сам был помешан. Младшая сестра как-то спросила, теплая ли в океане вода? «Смотря в каком месте, — засмеялся Ганс, — но в целом скорее холодновата». — «Тогда мне этого не надо!» — закричала девочка и со всех ног припустила к уютному морю без приливов и отливов.

Сам Жюльен и вообще над этим не задумывался… а наверное, надо было.

Над посудным окошком горела лампочка. Он открыл створку. Снизу донеслось приближающееся жужжание, потом появился завтрак. Кто-то крикнул из подвала, что, если кофе мало, так только скажите, через пять минут сварим еще. Успокоенный, Жюльен поблагодарил. Стоило ему услышать этот звучный голос — он узнал его, это был голос служанки, — и сразу захотелось поскорее сбегать в деревню, поговорить с людьми, которым нет никакого дела до литературы. Какое блаженство — не иметь никаких интеллектуальных запросов! Господи, ну почему же он не остался у своего верстака? Руки радовались, голова была свободна. А теперь слишком поздно, зло уже свершилось. «Болван! — издевательски сказал он самому себе. — Что ты наделал — ты начал думать!»

Дверь, которую он вчера в полутьме не разглядел, вела на террасу. Спустившись по короткой лестнице, он оказался на берегу моря. Над ним высился дом, наполовину встроенный в скалу. Шагая к тому месту, где берег плавно изгибался, он разглядывал налипший на кеды песок. Собственно, даже не песок, а темный гравий с белыми вкраплениями, на которые больно было смотреть. Что-то вроде… нет, скорее… да ладно, это не имеет ровно никакого значения. Пусть будет кварц.

Из памяти у него не шла одна фраза, ворочалась в голове, непонятная фраза, одно из тех «темных мест», с которыми он приставал к автору в день приезда. «Что ей нравилось в морской воде, это способность сглаживать».

Маленькая волна, вспенившись у его ног и ополоснув кеды, забулькала в следах и понемногу их стерла. Он почувствовал сквозь ткань прохладу воды, и вдруг до него дошло. Какой же он дурак! Выискивал глубокий смысл в самых банальных словах! На месте ЖС он сказал бы… в общем, он объяснил бы, и к черту это все!

Добравшись до конца пляжа, он услышал усталый голос, предупреждавший, что пора возвращаться:

— Сейчас вода прибывает быстро, мальчик мой, время прилива. — ЖС соскочил с камня, на котором сидел: — Ну, как спалось?

Жюльен пошел следом за ним по полоске песка, которая на глазах сужалась, волна трогала, подкапывала, обгладывала берег, устраивая крохотные осыпи, поспешно слизывая следы.

— Докуда доходит вода?

— До самых ступенек. Во время квадратурного прилива она оставляет нам четыре-пять метров, мы пользуемся этим, чтобы расставить кольца и протянуть цепи. Каждый год купальщики оказываются здесь в ловушке, но благодаря кольцам могут продержаться до тех пор, пока мы их не вытащим.

— С лодок?

— Нет, сверху, с помощью лебедки.

— А в шторм?

— Здесь это бывает редко! Куда больше впечатляет непогода на другом берегу, там, где скалы образуют горловину. А на нашей стороне вода поднимается немного повыше, и на этом все заканчивается.

Когда они поднялись в просторный кабинет на самом верху, Жюльен вздохнул:

— Что за странная мысль выстроить здесь дом!

ЖС улыбнулся и ничего не стал объяснять.

За день работы они разобрались со всеми карточками. Литературными карточками. То и дело автор смотрел на Жюльена с удивлением:

— Вот здесь и вот здесь смысл совершенно ясен… да, совершенно ясен, в точности — как прилив на песчаном берегу.

Жюльен под этим взглядом чувствовал себя тупым, непонятливым. Почему он согласился взять эту тему для своей диссертации, почему был так уверен в том, что справится с противоречиями? Что это — спесь или непонимание?

Они снова ужинали в круглой столовой. На этот раз им подали запеченную в духовке дораду, ее принесла, поднявшись по лестнице, невысокая женщина в черно-белом наряде служанки, Жюльен уже видел ее, когда составлял свои карточки, но теперь она сделала вид, будто не узнала его, и трещала, не умолкая, все то время, пока разделывала рыбу и накладывала ее им на тарелки. Сынок Жасмена вернулся, готов заняться огородом, что ему сказать? Заходил жандарм Паке, не забыть бы включить сигнализацию, тут целая шайка орудует, как прошлой зимой, грабит виллы. И уж конечно, их и на этот раз вряд ли поймают. Так что надо принимать меры! И вот насчет лестницы к пляжу, на том конце, может, пусть Эмиль ее починит, он сейчас свободен.

— Да, — отвечал ЖС, — и насчет Жасмена, и насчет Эмиля, — а что касается сигнализации, так разве она не включена постоянно?

— Вам прислуживают местные жители?

ЖС приподнял брови:

— Местные жители? Здесь нет никого, кроме Клементины, да и она не ночует в доме, каждый день ездит сюда на велосипеде.

— И вы остаетесь один?

ЖС засмеялся очень молодым, оживленным смехом, разгладившим морщины у рта, и сразу стал очень привлекательным.

Жюльен почувствовал, что краснеет. В эту минуту он как раз подумал о других карточках, даже не карточках, а досье, тех, которые он ЖС показывать не станет, потому что они были попыткой заполнить пробелы при помощи расспросов, нескромного любопытства. Пристрастные. И односторонние. Например:

Карточка Луи Тролли, архитектора из фирмы Тролли-Лавернь:

— Сумасшедший дом? Да, именно так пишут в журналах, которым они оба отказывали в разрешении фотографировать. А почему бы и нет? У этого человека есть деньги. Она их тратила, что в этом особенного? Вокруг полным-полно людей, которые строят себе безумно дорогие и совершенно не оригинальные замки. А он сделал потрясающий заказ. Ну, пусть она, это ей хотелось, чтобы в основе проекта лежала простая мысль: как можно больше света. И потому комнаты ориентированы таким образом, чтобы солнце входило туда одновременно или почти одновременно с обитателями дома. В спальню — утром, в столовую — в полдень, а остальное время гостило в кабинете. Что касается прочих деталей, повторяю: почему бы и нет? Что интересного в том, чтобы возиться со ставнями, мебелью, дверьми, подъемниками! Все делается само собой, едва приходится пальцем пошевелить, и в этом смысле я, в общем, собой доволен.

Половину времени я имел дело только с ней, это правда, и это была потрясающая тетка! На самом деле именно она руководила работами и знала в этом толк! В каких-то вещах она понимала побольше нашего! Говорят, у женщин нет склонности к прогрессу, они консервативные и вздорные создания. Эта-то, во всяком случае, никому не позволяла сесть себе на голову, спросите-ка Бри-Ронсе (смех)!