Ромашки для королевы - Оксана Демченко

Орильр усадил ее в седло и на миг уткнулся лицом в колено. Ему было дурно и больно. Когда «король» пытал его – это было хоть как-то понятно. Но держать на жалких порциях пищи женщин, у которых уже руки насквозь светятся и сухи, как осенний лист, – это чудовищно. Тем более унижать и доводить до отчаяния лучших, старших, настоящую память рода и его основу…

Сэльви погладила светлые волосы и с тоской подумала, как трудно будет счесать из них седину. Наверное, не за три месяца и не за год станут заметны первые проблески настоящего цвета волос. Потому что у мужа очень светлая душа, и ее тяжело ранит зло, накопившееся вокруг. У Кэльвиля тоже полголовы седины, но при его светлых кудрях это не так заметно… Как же ей, неграмотной деревенской ведьме, одной помочь всем? Сами-то они не умеют душу свою от шрамов излечивать. Седой благодарно потерся щекой и улыбнулся, встряхнулся, скользнул в седло. Диаль уже был рядом.

Новая скачка получилась не особенно долгой. Тракт вывел сотню а-Тиса от столицы к крайним северным воротам. Внутри ограды поселения выстроились по дуге, нанизанные на нитку дороги, начинающейся как раз от этих ворот. Первый поселок располагался в сорока верстах к северо-западу от ворот. Утром загнанные кони усталым шагом выбрались на прямую тропинку, ведущую к центральной площадке. Ворота сараев – иначе Сэльви не могла назвать дома, – были распахнуты настежь. Пленники уже двигались в полях, их день начинался как всегда, до рассвета. Пара надсмотрщиков лениво грелась у стены, щупая глупо хихикающую женщину. По ее бессмысленному гладкому лицу блуждала улыбка настоящей деревенской дурочки. И отношение пары хамов женщина воспринимала, как норму. Более того – искренне радовалась их вниманию. Сэльви с ужасом догадалась – эта уже согласилась заснуть и теперь не помнит себя. Скоро ей дадут новое имя и свободу. Но сперва научат правилам жизни в теперешнем Лирро. Может, и не отошлют отсюда, охране нужно скрашивать унылые будни, а дурочка покладиста и услужлива. Привыкнет к своему месту, а со временем станет одной из охранниц, если объяснят, что и как надо делать.

Диаль рядом охнул и снова судорожно вздохнул, глотая комок. Он очень хотел застать маму живой. Но не такой ведь, как эта сытая и веселая девица! Не может его мама дойти до подобного.

– Кожа у тебя тонкая, – не одобрил Орильр. – Если себя не помнит – снова усыпим, и ты ее станешь наставлять быть прежней, нечего слюни тут пузырить. Не управляешь собой – марш к воротам!

– Извини. Я эту госпожу знал. Она была магом, учила меня немножко, – виновато вздохнул синеглазый, торопливо моргая. – И ты прав, теперь я буду учить и ее, и других, это мой долг. Ее забрали давно, лет сто пятьдесят уже прошло, тогда поселения только создавали. Трудно так долго спорить с отчаянием.

– Трудно, – оскалился Орильр и потянул из ножен свои мечи. – Я знаю.

Сэльви поёжилась от дурного предчувствия. Седой сухо выговорил странную сложную фразу на незнакомом языке, добавил – «именем рода а-Тэи». Его вороной конь уже выбрался на середину площадки, и стражники следили за прибывшими с удивлением. Оба клинка налились тьмой. И когда седой направил их в грудь сидящим, удаленным от него на пару саженей, произошло страшное и невозвратное, невидимое обычному глазу. Но Сэльви заметила. Темный огонь рванулся с клинков и выжег эльфов. Остались лишь пустые оболочки, не способные более жить, – бездушные. Ведьма охнула, впервые понимая, как может выглядеть запретная часть магии эльфов. Орильр как-то говорил ей о подобном. Старший представитель рода короля может решать, достоин ли эльф не просто жить, умирать или уходить в сон. Но определять, возродится ли снова казнимому сознательным существом или окончательно перестать быть. Это тяжелое бремя – иметь право решать. Оно накладывает большую ответственность, за ошибку можно поплатиться своей жизнью и даже душой.

А еще это трудная магия, не доступная никому из живущих ныне. В чем-то она сродни черному дару ведимов – по силе. Но не черна. Просто порой эльфа нельзя исправить, а, согласно вере вечных, их души привязаны к миру Саймиль и возвращаются. Говорят, муж древней королевы заслуживал удаления из мира, но его пожалели, поверили лживым клятвам. И прекраснейший из древних, один из самых сильных магов и воинов, сохранил душу. Черную, злую, отданную демонам охотно и сразу. Позже неоправданная доброта стоила жизни очень многим и едва не погубила мир. И уничтожила род а-Роэль. Старший брат королевы погиб, безвозвратно удаляя из мира живых ее мужа, признанного эльфами преступником. А потом сама королева запечатала демонов в ларце жизнью и светом своей души. Орильр рассказывал жене старую историю, пока они, расставшись с Кэльвилем, шли к Стене. И говорить ему было больно.

Оба тела охранников легли ничком. Орильр убрал оружие, причинившее бескровную и окончательную смерть.

Женщина перестала улыбаться, испуганно охнула и сжалась в комок. Седой тяжело облокотился о луку седла.

– Я не знала, что ты можешь так, – шепнула Сэльви.

– Сам бы предпочел не знать, – устало кивнул Орильр. – Есть закон, еще со времен Рэлло. Посягнувший на чужое сознание, сокрывший для него путь к росту и развитию ради своего удовольствия или по злобе, должен уйти. Нам с Жасом их придется… уводить. Почему бы не здесь?

Диаль уже сидел рядом с женщиной и что-то ей говорил мягко и ласково. Та заплакала и уткнулась в плечо, попробовала обнять и заныла без слов.

– Видишь? – хмуро вздохнул Орильр. – Она вышла из сна полгода назад, как я могу понять, мы умеем это видеть. А они не дали несчастной даже речи. Так им проще ее контролировать. Диаль, займись. Через десять минут она должна снова спать. Такое лучше не помнить.

– Сделаю, – резко кивнул синеглазый. – Остальные?

– Я их соберу, тут есть железяка для особых случаев. Вернутся, как только ударю по ней трижды, нам у ворот горемыки рассказали. Сэль, погляди у стен – должны быть один или два пленных и кострище.

Пленный нашелся за углом, у южной стены. Сэльви припомнила, как ей ведимы обещали два дня жажды, и усмехнулась – то же самое. Часть ритуала или просто дикость?

А эльфы уже брели в поселок. Удивленно смотрели на мертвых охранников, слушали Орильра. Тощие и бледные, они сразу заслужили уважение Сэльви своей организованностью и готовностью к переменам. Не смеялись бессмысленно, не пытались наскоро делить жалкие запасы еды, пока не подоспели более слабые. Не пинали ногами убитых и не выказывали презрения. Когда седой кончил говорить, бывшие пленники уже делали необходимое. Вывели единственного в поселке коня, взялись устраивать волокушу для приговоренного к казни и спящей, которые сами не могут идти. Собрали еду и воду, обещали дождаться отставших и двигаться к воротам. А еще они снова улыбались. Одна из девушек – возраст Сэльви так и не смогла научиться определять – грустно оглянулась на поля. Столько труда вложено! Каторга каторгой, но не пропадать же теперь урожаю? Все собрано, частично обработано – и останется гнить. Дожди-то пойдут со дня на день. Орильр мягко пообещал обеспечить поля работниками, которые будут питаться нормально. Девушка глянула на него благодарно и подсела к спящей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});