Многоярусный мир: Гнев Рыжего Орка - Филип Фармер

Позже Джим выяснил, что ротвейлер как-то очухался и прибежал, а может, подошел, поскольку был еще слабым и осоловелым, к яме. Еще не совсем придя в себя, он то ли упал туда, то ли прыгнул.

Теперь им с Бобом приходилось опасаться, как бы пес их не покусал — его мощные челюсти могли сдавить с шестисотфунтовой силой, — как бы он не поцарапал их, колотя передними лапами, и как бы он их не потопил.

Видели они все очень смутно, поскольку лунный свет в яму не проникал, а глаза им залепило. Потом Боба стошнило, что вызвало такой же рефлекс у Джима. Хуже им от этого не стало — хуже стать уже не могло, — но и улучшения никакого не последовало. Наоборот, очень трудно уворачиваться от собаки, когда тебя выворачивает наизнанку.

Наконец Джим, вложив в это последние силы, сгреб собаку за уши и с яростью погрузил с головой в жижу. В этот миг сверху сверкнул фонарик и надтреснутый старческий голос заорал:

— Оставь собаку, не то пристрелю! Не трожь ее, ты!..

Дальше Джим не понял: Думский перешел на польский.

— Не стреляй, бога ради! — крикнул Джим и выпустил собаку.

Она выплыла, ворча и отфыркиваясь, но нападать на него больше не стала. Смекнула, что надо беречь силы, чтобы удержаться на плаву и не захлебнуться. Она бешено гребла лапами, только-только оставаясь на поверхности.

— Дурак! — завопил Боб. — Ты ведь и собаку тоже убьешь!

Собака мало его волновала, но у него хватило смекалки сообразить, что Думский не в себе от ярости, если не понимает, что может натворить в этой тесной дыре выстрел из дробовика.

— Ой-ой! — сказал Думский. — Не уходите пока! Я сейчас вернусь.

— Так и быть, подождем, — сказал Боб и простонал: — Господи, ну и вляпались!

Думского не было что-то очень долго, хотя в самом деле, наверно, прошло не больше двух минут. Кряхтя и охая, старикан опустился на колени рядом с ямой. Потом что-то слегка задело Джима по лицу. Он не понял, что это такое, пока Думский не посветил вниз фонариком, — это была веревка, которую старик им спустил.

Вдали, но достаточно ясно, перекрывая крики девушек, послышался вой сирены — к ним ехала полиция.

— Обвяжите собаку веревкой! — сказал Думский.

— А мы? — завопил Боб.

— Сначала собаку!

— Да ты в своем уме? — выкрикнул Джим. — Как мы это сделаем? Он же нам руки откусит!

— Вытащи нас отсюда! — подхватил Пеллегрино. — Мне дышать нечем! Темно в глазах! Я сдохну, если не выберусь отсюда сию минуту!

— Так вам, засранцам, и надо. Обвязывайте собаку, а потом, глядишь, и вас вытащу.

— Мы подохнем тут! — взревел Боб и поперхнулся — волна экскрементов, вызванная барахтаньем животного, захлестнула ему рот.

— Обвязывайте собаку! — заорал в ответ Думский. — Да быстро, а не то уйду, и подыхайте себе!

Этого просто нельзя было сделать без риска быть покусанными. Но тем временем сирена, завывавшая уже где-то вблизи, смолкла. Хлопнула дверца машины. Мужской голос что-то прокричал. Думский, пробурчав что-то, ушел. Джим подумывал о том, не потопить ли опять собаку. Дохлую ее легко будет обвязать. Но Думский застрелит их, если собака погибнет.

Снова прошла целая вечность. Потом Джим услышал приближающиеся голоса. Думский отпер ворота и впустил полицейских. Никогда еще Джим так не радовался приходу полиции — теперь он был прямо-таки счастлив. Лишь бы вылезти из ямы — а там будь что будет.

Фонарь полицейского осветил дыру. От души посмеявшись, патрульный сказал:

— Бога ради, Пит, погляди туда! Такого ты еще не видал!

Пит поглядел и тоже посмеялся.

— Ну, ребята, вы по уши в дерьме, и это факт!

Они ушли с Думским и после очередного долгого промежутка вернулись, неся лестницу. Опустили ее вниз и велели Джиму с Бобом вылезать. Но собака не пускала их, загораживая дорогу. Думский тем временем настаивал, что надо вытащить собаку, а если ребята вылезут первыми, кто же обвяжет ее веревкой?

— Мы туда не полезем, — сказал полицейский, — Если хочешь, спускайся и обвязывай ее сам. Но сначала должны вылезти мальчишки.

Думский спорил, но безуспешно. Лестницу перенесли на другую сторону ямы. Джим выбрался первым. Он так ослаб и руки так скользили, что это далось ему непросто. На землю с верхней перекладины он выполз сам — полицейские ему помогать не стали. Следом выкарабкался Боб и улегся, отдуваясь, рядом с ним. Старый Думский, ворча, полез вниз по лестнице, которую снова переставили поближе к собаке. Потом полицейские стали вытаскивать пса. Ротвейлер, не успев оказаться над ямой, попытался укусить одного из них, и его тут же кинули обратно. Думский заорал на них, когда его окатило — он и без того перемазался. Наконец собаку вытянули, хотя полицейские и ворчали по поводу грязной веревки. Думский вылез одновременно и потащил собаку к сараю, где начал мыть ее из шланга. Пес взвыл под струей холодной воды.

— Идите-ка тоже под шланг, — сказал полицейский по имени Пит, — Таких вонючих мы в машину не посадим.

Джима в тот момент ничто не волновало, кроме себя самого. Сэм все еще пребывал в трансе, завороженный сараем, который представлялся ему Изумрудным Городом страны Оз. Полицейская машина въехала в ворота и стояла у сарая. В свете ее фар стояли сиротливой кучкой девочки. Стив, как видно, убежал, а План так и остался в кустах.

Пит вызвал по радио подкрепление, а его напарник Билл погнал Боба с Джимом к сараю мыться. Когда они подошли, пес вдруг кинулся на своего хозяина. Наверно, у него помутилось в голове от ночных событий, от наркотиков и от холодного душа. А может, он напал на Думского сознательно. Может, он никогда не любил старика.

Так или иначе, пес повалил Думского и впился ему зубами в левую руку. Думский завопил — челюсти ротвейлера сомкнулись на кости, и сквозь рукав пиджака просочилась кровь. Полицейские, не сумев оттащить собаку, пристрелили ее. Думский от этого впал в бешенство. Он бросился на полицейских — им пришлось надеть на него наручники и взять под арест. Потом Пит вызвал «скорую».

А Билл стал поливать из шланга Джима и Боба. Ребята вопили и плясали под струей, моля о пощаде. Но пощады не было. Потом Пит вынес из сарая полотенца, чтобы они хоть как-то обсушились.

— У нас же пневмония будет! — кричал Пеллегрино.

— Вам повезет, если отделаетесь только этим, — сказал Пит.

Глава 12

— В хорошенькую историю ты нас втравил, — сказал Эрик Гримсон.

— Джим, как ты мог? — тихо вымолвила мать.

Джим едва удержался, чтобы не сказать: «Да запросто».

Он сидел, завернутый в одеяло, на заднем сиденье их «шевроле» 1968 года. С тех пор как его окатили холодной водой, его не переставала бить дрожь. Отец из чистой вредности отказался включить отопление. Хотя Джим раз двадцать прополоскал себе рот в умывальной суда, во рту по-прежнему стоял вкус человеческих экскрементов. Что ж тут удивительного — он ест дерьмо всю свою жизнь.

— Повезло тебе, что дядька Сэма — ночной судья, — ворчал Эрик, — Не то оказался бы в тюрьме.

— В детской комнате, — поправил Джим.

— Какая, к черту, разница? — Эрик так стиснул рулевое колесо, точно хотел оторвать его совсем, — Это только остановка на пути к тюрьме, больше ничего. Как тебе двенадцать исполнилось, я уж точно знал — сидеть тебе в тюряге!

— Пожалуйста, Эрик, — выдохнула Ева, — не говори так.

Они ехали по пустынным улицам, мимо темных домов. Хэллоуин давно кончился, и все улеглись спать, хотя в их районе мало кому надо утром вставать на работу. С момента приезда полицейских к Думскому до освобождения Джима под ответственность родителей прошло много времени. Сначала Джима с друзьями обыскали, затем велели пройти по прямой, чтобы проверить на трезвость. Потом они еще дыхнули в баллончик. Испытания не выдержал никто. Вот еще два экзамена, которые я завалил, подумал Джим. Им зачитали их права, надели на них наручники, запихнули их в две патрульные машины — Пит вызвал подмогу — и повезли в город. С час их продержали в камере, потом вызвали в другую комнату, где взяли на анализ кровь и мочу. У Джима в голове стоял туман, но он все же сообразил, что следы наркотиков, конечно, еще остались в крови.

Час спустя их снова отвели в камеру, а еще через полчаса доставили в ночной суд. Их родители уже были там, кроме отца Санди Мелтон, который уехал из города. Мать Джима плакала, и слезы капали на четки розового дерева, которые она перебирала. Эрик был разъярен и выглядел весьма грозно.

Дядя Сэма был высохший лысый старикан с большим крючковатым носом в сетке лопнувших сосудов. Это плюс длинная тощая шея, покрасневшие от виски глаза, плешивая голова, черная мантия и сутулые плечи придавали ему облик стервятника. Хотя судья, как полагал Джим, чувствовал себя скорее канарейкой, завидевшей кошку. Против его племянника Сэма выдвигались серьезные обвинения: вторжение на чужую территорию, порча частной собственности, пьянство и бесчинство, употребление наркотиков и нарушение тишины после установленного часа. Его могли также обвинить в пособничестве членовредительству, а если Думский умрет — в соучастии причинению смерти. Могли обвинить в пособничестве гибели собаки. Думский находился в больнице и мог лишиться руки.