Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

их

                                                                                  просьбу.

Соловей поклонился ей и сказал: «С добрым утром!»

А она, само собой, ответила: «Доброго утречка!»

Соловей, которому отводится особая роль во всех более ранних сюжетах с участием птиц, в касыде Хакани наделен правом приветствовать царя. Далее в касыде просьба о третейском суде излагается от лица горлинки (кумри):

Мы принесли к тебе свою головную боль,

Хотя весна устранила из жизни всякую головную боль

                                                      ароматом розовой воды.

Узнай же, что вскачь прилетел конь весны.

Мир после старческого слабоумия вновь обрел силу молодости.

Так много кругом выросло базилика! К кому же нам обратить

                                                                                 взор?

Кто из царей законный? Какова, по-твоему, истина?»

‘Анка подняла голову и молвила: «В этой семье у одной

                                                                         красавицы

Ладони выкрашены хной, у другой локоны подкрашены

                                                                              басмой.

Все эти юные растения – непорочные дети гурий,

Вкушавшие то молоко, то вино из [райских] источников.

Хотя все они прелестны, но роза всех милей,

Ибо она ведет свой род от Пророка, а другие произошли от

                                                                    земли и воды».

Приведенный отрывок, отмеченный живостью и шутливым очарованием жанровой сценки, сообщает всей касыде некоторые свойства небольшой поэмы. В этой части текста появляются новые персонажи (привратник во дворце Царь-птицы, распорядитель, допускающий на аудиенцию). Главным действующим лицом повествовательного фрагмента, «двигателем» сюжета оказывается кукушка, которая своей храбростью и настойчивостью добивается высочайшего приема. Птица ‘Анка сама выходит к просителям, выслушивает и выступает в роли третейского судьи в их споре, избрав розу повелительницей цветов. Связав избранность розы с избранничеством пророка Мухаммада, поэт направляет мотивы по той же символической лестнице, что и в зачине, но заставляет их совершить обратное восхождение из сферы преходящих явлений феноменального мира к единой божественной основе всего сущего. Бейт, в котором роза характеризуется как цветок Мухаммада, отсылает к хадису: «Алая роза была создана из пота Мухаммада во время его ми‘раджа». Этот бейт служит переходом к финальному восхвалению Пророка, где он выступает как воитель, «который взмахом и ударом меча превратил в уголья престолы султанов, в кебаб – неустрашимые сердца львов».

Следует отметить, что для касыд Хакани характерны концовки в форме молитвы (ду‘а), выделяемой прямым обращением к Богу. В данной касыде эта молитва содержит характерные для творчества Хакани мотивы порицания Ширвана, утверждения бессмертия поэзии и просьбу о божественном заступничестве:

Восхваление розы Пророка – память о Хакани,

Оттого что при подсчете Господь наделил его неисчислимыми

                                                                             дарами.

У кого хватит силы унизить мою речь в глазах чужих,

Кто бросит в грязь драгоценное зерно жемчужины?

О Господи! Избавь его от этого узилища,

Ведь Ширван – это язва городов, а недруги – исчадье тварей

                                                                                 земных!

Будь защитником его души среди этих неразрешимых

                                                                       трудностей,

Ведь до Тебя скорее доходят молитвы скитальцев.

Авторской манере Хакани присущи различные трансформации стандартных касыдных зачинов, подчас очень сложные. Примером такого многоступенчатого переосмысления исходной модели «зачина катастрофы» может служить поминальная касыда Хакани «Напев убитого горем» (Тараннум ал-мусаб), написанная поэтом на смерть сына Амира Рашид ад-Дина. Как и многие другие касыды ширванского поэта, она содержит не один, а несколько самостоятельных зачинов, выделяемых повтором парной рифмы. Приведем начальный фрагмент первого зачина этой касыды:

На рассвете источник кровавых слез сердца откройте,

[Слезу] утренней росы из влажного нарцисса пролейте.

По капле перлы слез уроните, будто бы

Узел на нитке четок развяжите.

Земля жаждет крови – из родника сердца

Воду, охваченную пламенем, ибо открылось жерло преисподней,

                                                                               пролейте.

Снова из родника кровавых слез, как розами, [падающими]

                                                                       одна за другой,

Сморщенное лицо, словно желтую скатерть, разгладьте.

Селевой поток крови из сердца хлынул на крышу присутствия

                                                                                    духа –

Стрелам ресниц путь для полета откройте.

Сверху сель обрушивается вниз, а ваш селевой поток

Хоть и пребывает в низине, ему путь наверх (от сердца

                                                                 к глазам) откройте.

Подобно тому, как чернота винограда дает красный сок, вы

Красноте крови из черноты глаза [проход] откройте…

Если слёзы не могут найти дороги к ресницам, ресницам

Дорогу к слезам, которой у них нет, откройте.

Если до Кундуза ресниц не знает дороги Атил[48],

Путь Атила в Кундуз Каспием проложите.

Скрижаль назиданий, принадлежащую разуму, с терпением

                                                                              прочтите,

Тяготы печали, принадлежащие душе, из груди выпустите.

Красавицы глаз стали беременны младенцами кровавых

                                                                              [слез],

Путь этому бремени, знающему свой срок, откройте.

Первая часть первого вступления к касыде Хакани построена на ключевом мотиве кровавых слез скорбящего отца. Ей придана форма описания вселенской катастрофы. Наряду с образами горной лавины, селевого потока, Волги и Каспия, затопивших Кундуз, в зачине присутствуют образные блоки, связанные с эсхатологической картиной «конца времен» – разомкнутый обруч небес, разъятые позвонки мира, разверзшееся огненное жерло преисподней. В приведенной части вступления практически отсутствуют элементы событийности – поэт как бы призывает весь мир к апокалипсису. Следует подчеркнуть, что в начальном стихе пунктирно намечена весенняя календарная тема, введенная образами занимающейся алой зари и нарцисса в каплях росы. В дальнейшем она замещается описанием всеобщего бедствия, в котором, однако, весенняя образность тоже присутствует.

Оплакивая безвременно ушедшего сына, Хакани рисует его смерть как нарушение гармоничного состояния мира. Мотивы любования природой и пиршественного веселья, характерные для «весенних» касыд, даны в противительной интерпретации.

Вторая часть зачина разворачивается как рассказ о дурном сне, предвещающем горе:

Видел я дурной сон, и от запаха опасного сна

Добро для меня окрасилось злом; снимите оковы с тревоги!

Видел я огонь, который спалил мой сад, во сне

Тайну того огня и того сада откройте.

Если вы не знаете, как объяснить огонь и сад,

Толкование загадки [сна] ищите в айатах и сурах.

Да, огонь – это смерть, а плодоносящий сад – чадо [мое];

Ушло мое чадо, снимайте наряды и украшения…

Лейте слезы по Дауду после того, как оплачете Нуха,

Пока с Потопом ресниц напрасные кровавые слезы не прольете.

Поднялся ветер печали – замкните врата забав и веселья;

Поднялась волна крови – [двери] летнего и зимнего дома

                                                                                откройте.

Перекопайте сад