Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Стиль — это Флобер

Кто не любит писательскую лабораторию слова, тот может спокойно не читать эту главку: в ней нет страстей и интриг, а есть описание того, как работает писатель, что такое вдохновение и что такое стиль, к которому так страстно стремился Флобер.

Максим Горький назвал Флобера «величайшим мастером стиля».

Откроем Литературную энциклопедию на слово «СТИЛЬ». «Стиль — от латинского stilus — остроконечная палочка для письма, манера письма, способ изложения, — общий тон и колорит художественного произведения; метод построения образа и, следовательно, принцип мироотношения художника…»

Оборвем цитату: чересчур литературно! Давайте что-нибудь попроще. «Ленинский стиль работы» — было такое расхожее выражение в советские времена, — нет, это не то. Скорее — «Стиль — это человек». Вот это уже ближе.

Итак, стиль — манера письма. Флобер писал об «ужасах стиля», «мучениях с ассонансами», «пытках с периодами». «Сколько унижений я терплю от прилагательных, как обижают меня относительные частицы речи, вроде „что“ и „который“…» — жаловался Флобер Луи зе Коле. Но при этом Флобер «любил свою работу неистовой, извращенной любовью, как аскет власяницу, царапающую ему тело».

«Я — человек-перо, — отмечал Флобер в письме от 1 февраля 1852 года, — я существую из-за него, ради него, посредством него. Я больше всего живу с ним».

И еще: «Я стараюсь опьянить себя чернилами, как другие опьяняют себя водкой, чтобы забыть общественные бедствия и личные горести» (22 мая 1871).

Мопассан оставил картину того, как работал Флобер: «С наклоненной головой, с лицом и шеей, налитой кровью, напрягая все мускулы, как атлет во время поединка, он вступал в отчаянную борьбу с идеей и словом, схватывая их, соединяя, сковывал и мало-помалу с нечеловеческими усилиями порабощая мысль и заключая ее, как зверя в клетку, в точную, неразрушимую форму».

Флобер говорил о стиле, словно о живом прекрасном юноше: «Больше всего я ценю крепкую, ясную форму с выпуклыми мускулами, со смуглой кожей». Он соглашался принимать всерьез только хорошо написанные книги. Под старость сетовал, что никто больше не любит красиво написанной фразы.

Вот как, к примеру, написано Флобером о смерти первой жены Шарля в «Мадам Бовари»:

«Спустя неделю у Элоизы, в то время, когда она развешивала во дворе белье, пошла горлом кровь, а на другой день, когда Шарль отвернулся, чтобы задернуть оконную занавеску, она сказала: „Аx, боже мой!“, вздохнула и лишилась чувств. Она умерла, удивительно!»

Вот это чисто флоберовский стиль! Он мечтал написать книгу без сюжета, плана, реального содержания, состоящую из одних прекрасно написанных фраз, которая бы только на них и держалась. Писать, как дышать воздухом, легко и свободно.

Луизе Коле Флобер резко писал: «Я не хочу рассматривать искусство как сточную канаву для страстей, как ночной горшок». И «Смешно делать литературу орудием своих страстей».

В сущности, работа Флобера над стилем сводилась к тому, чтобы подчинить слово мысли… творчество Флобер сравнивал с лишаем на коже: «Я чешусь и кричу. Это одновременно удовольствие с пыткой».

Приведем еще несколько высказываний Флобера о писательском труде:

«Чтобы удержать сюжет все время на высоте, необходим чрезмерно выразительный стиль, ни разу не ослабевающий».

«Вот уже три дня, как я валяюсь по всем диванам в самых разнообразных позах, придумывая, что писать!..»

«Меня увлекают, преследуют мои воображаемые персонажи, вернее, я сам перевоплощаюсь в них. Тогда я описывал отравление Эммы Бовари, у меня во рту был настоящий вкус мышьяка».

«Человек, посвятивший себя искусству, не имеет право жить как другие».

«Честность — первое условие эстетики».

И последнее о творчестве Флобера и его стиле. Французский писатель и критик Теофиль Готье подсмеивался над Флобером: «У него на душе есть один страшный грех, угрызения совести отравляют ему жизнь и скоро сведут его в могилу: в „Госпоже Бовари“ у него, видите ли, стоят рядом два существительных в родительном падеже: „венок из цветов апельсинного дерева“. Он в полном отчаянии, но сколько ни старается — иначе не скажешь…»

Стиль — это быть заложником формы.

Мадам Бовари

«Госпожа Бовари — это я», — заявлял Флобер. То ли серьезно, то ли иронически.

«Ужасная работа! Какая мука! — признавался писатель, когда бился над романом. — О искусство, искусство! Что же это за чудовищная химера, выедающая нам сердце, и ради чего? чистое безумие — обрекать себя на такие страдания…»

«Как надоела мне Бовари! Но понемногу я все же начинаю в ней разбираться. В жизни ничего мне не давалось с таким трудом, как теперешняя моя работа, как обыденный диалог; а сцена в гостинице потребует месяца три. Бывают минуты, когда я готов плакать от бессилия. Но я скорее издохну, чем обойду ее…»

Флобер работал над романом о Бовари около пяти лет. У героини романа был прототип, согласно мемориальной плите: «Дельфина Даламар, урожденная Кутюрье. Мадам Бовари. 1822–1848».

В письмах к различным адресатам Флобер уверял, что в «Госпоже Бовари» нет ничего от него, что он не вложил сюда ни своих чувств, ни переживаний, что все, что он любит, отсутствует в «Госпоже Бовари». При этом он жаловался, как трудно ему влезать в шкуру несимпатичных ему людей, изображать пошлость. Главную героиню он называл «бабенкой» и предупреждал одну свою хорошую знакомую, чтобы она не сравнивала себя с Эммой Бовари: «Это до известной степени испорченная натура, женщина, чьи чувства и поэтичность фальшивы».

«Она хотела умереть и одновременно хотела жить в Париже» — это суть Бовари. И, как отмечал ее создатель Флобер: «Сейчас в провинциальных городках страдают не менее 20 Бовари».

В юности Флобер пережил точно такие же иллюзии, какими он наделил Эмму Бовари, ее тоску по романтике, по идеальной любви. Свое разочарование, свой крах былых мечтаний писатель вложил в провинциальную мещаночку Эмму. В ней он как бы бичует собственные заблуждения молодых лет. Какова главная причина несчастий литературной героини Флобера? Причина в том, что Эмма ждет от жизни не того, что жизнь может ей дать, не того, что сулят авторы романов, поэты, художники, путешественники. Она верит в счастье, в необычайные страсти, в опьянение любовью, во все яркое и необыкновенное, ибо все это вычитано из книг, и это все ласкает и манит.

Жюль де Готье назвал боваризмом умонастроение тех, кто тщится «вообразить себя иным, нежели он есть в действительности».

Что можно сказать по этому поводу? В характере почти каждого человека можно обнаружить малую толику боваризма. «В любом нотариусе можно обнаружить осколки поэта», — и это верно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});