Марьина роща - Евгений Толкачев

Анна Павловна и смеется, и плачет, и молодеет от радости. С ней радуется и верная подружка. Марат сдерживает подступающие к горлу слезы: не положено мужчине распускаться, но в глазах точно песок насыпан, щиплет что-то и туманом застилает…

А мать рассматривает фотографии и так, и этак:

— Ну да, он, как живой, только похудел и одет как-то по-новому. Вот видно — газету ребятам читает… Смотри-ка, Марат, и очки его старенькие, ниткой обвязаны…

Марат интересуется:

— Скажите, товарищ, а у него есть автомат, у отца?

— Есть. Теперь у них все есть.

— Что же он ни слова не писал до сих пор?

— Посудите сами, — улыбается военный, — как это сделать? Все-таки почта туда пока еще не ходит. Но скоро будет ходить, и тогда получите весточку. Ну, пожелаю вам всего хорошего…

— Милый, товарищ, как благодарить вас? Хоть чайку выпейте с нами, может, расскажете, как они там живут?

— Спасибо, очень тороплюсь. У меня еще есть несколько поручений. Вот в вашем районе надо найти гражданку Мухину. Третий проезд, а номер дома и квартиры стерлись… А ей от сына привет.

— Это не от Гриши ли Мухина?

— А вы его знаете?

— С моим сыном Колей учился, друг, можно сказать… Как он? Тоже там? А мать убивается: как пропал с начала войны, так ничего о нем и неизвестно.

— Значит, не мог сообщить. Так как же мне ее найти?

— Да вас Марат проводит.

— Конечно, тут совсем недалеко. Пойдемте! — торопит Марат.

Но не так скоро удается выслушать все благодарности и добрые пожелания женщин. Как только выходят на улицу, Марат не выдерживает:

— Товарищ! Скажите мне правду, я никому не передам, если это военная тайна. Я все равно сам догадался. Скажете?

— Что такое? Какая тайна?

— Григорий Мухин и есть товарищ М.?

— Нет, — улыбается военный. — Откуда ты взял? Мухин— это Мухин, а товарищ М. — совсем другой. Это пожилой человек, местный работник…

— Ага… — скучно тянет Марат. — А я-то думал…

— Напрасно думал, — подхватывает военный. — Фантазер ты, брат. Товарищ М. — это, я тебе скажу… полководец, прямо как генерал, умница, каких мало. А Мухин у него в отряде тоже не последнюю должность занимает… Нет, друг ты мой, товарищ М. сам по себе, а Мухин сам по себе… Кстати, где же у вас деревья в роще? Как-то чудно: роща, а деревьев раз-два, да и обчелся…

— Были деревья, есть сейчас на Шереметевской, да немного на Октябрьской…

— Разве это роща? Вот там, где находится штаб партизанского отряда товарища М., там, брат, роща!.. Край вообще лесистый, нетронутый. А роща та особенно красивая, я ее много наснимал. Они ее называют Марьина роща, так и в документах значится. А заметь, во всем отряде москвичей человек пять, не больше, и всего двое из вашей Марьиной рощи. Видишь, какие патриоты!

Возвращается Марат задумчивый. Жаль все-таки расставаться с яркой, романтичной выдумкой…

* * *

Среди многих памятных дней этот — один из самых ярких. Салют победы прогремел, как вестник желанного мира, как торжество разума и справедливости, как гордость народа за свой труд, за свою славную армию, как доказательство правоты тех, кто погиб, мужественно защищая Родину…

Боевое Знамя победы, гордо реявшее над центром Европы, было торжественно водружено в Доме Советской Армии. Этой бесценной реликвией гордится советский народ.

А наш добрый патриот своего района, Иван Егорович, частенько вспоминая День победы, никогда не упускает случая заметить будто бы вскользь:

— И у нас есть чем гордиться. Знамя победы где находится? В ЦДСА. А ЦДСА— исконная Марьина роща. Это справедливо. И мы, марьинорощинцы, трудились для победы не хуже других, и мы вложили в ее завоевание и пот и кровь…

Хочется разделить с Иваном Егоровичем его убежденность.

ПАТРИОТЫ

Для людей настало то самое выстраданное, в мечтах взлелеянное время, которое коротко обозначалось: «после войны». Сколько встреч, сколько радости, новых надежд!..

Второй грандиозный салют Москва наблюдала теплой осенью 1947 года. Сотни разноцветных ракет бороздили вечернее небо… По Марьиной роще кто-то пустил слух, что по случаю 800-летия Москвы будет выпущено 800 ракет. Недоверчивые юные зрители ревностно и придирчиво считали все разрывы, но, досчитав до тысячи, бросили: слух не подтвердился, ракет пустили много больше. Фейерверк был действительно великолепным. Такой видели, пожалуй, только в День победы над фашистской Германией, хотя мнения знатоков разделились: одни говорили, что оба фейерверка одинаково хороши; другие утверждали, что первый был, может быть, и обильнее, но зато второй — художественнее; третьи клялись, что от нас, мол, из Марьиной рощи, победный салют был виден в общем слабовато, одни прожектора играли здорово, а московский салют — вот он! — весь как на ладони, потому что ракеты пускали высоко и разных цветов сразу. Так и не сошлись авторитеты Марьиной рощи в оценке, но впечатление от этих салютов сохранилось навсегда. Действительно, такого великолепного фейерверка Москва еще не видела. Пышная иллюминация зданий тоже затмила все прежние.

Жители Марьиной рощи чувствовали себя участниками юбилея столицы и с гордостью говорили, что в ордене, которым правительство наградило Москву, есть хоть и крошечная, но и их доля. Над ними дружески подтрунивали, но вдруг прекратили: значительная группа старожилов была награждена медалью с профилем Юрия Долгорукого. В их числе были Федор Иванович Федорченко, Анна Павловна Худякова, Виктор Иванович Шмелев, Настасья Ивановна Талакина и немало других обитателей и уроженцев Марьиной рощи.

В книжном магазине было многолюдно. Чтобы выбраться от прилавка, капитан-лейтенант должен был дать «задний ход». Внезапно он положил «лево руля» и, козырнув, нерешительно спросил:

— Товарищ майор… извините, если не ошибаюсь, товарищ Павлов?

Летчик с усталыми глазами опустил руку с книгой и внимательно вгляделся в моряка:

— Я Павлов. А вы? Не узнаю…

— Кусков, Иван Кусков!.. Родная Марьина роща…. 604-я школа… райком комсомола…

В усталых глазах мелькнуло воспоминание:

— Ах, так это вы… ты получил тогда путевку в военно-морское?

Крепко жали руки.

— Я только что приехал в Москву по вызову начальства, — говорил моряк. — Воевал на Северном флоте. Знаешь, кого там встретил? Витьку Оболенского… помнишь, такой хилый парень, «аристократ»? Так не узнать! Тоже во флоте…

— Ты у родных остановился?

— Нет у меня никого в Москве. Кто помер, кто в эвакуации остался… Что слышно о наших ребятах, о нашем выпуске?

— Плохо слышно, — вздохнул летчик. — В трудное время жить начали. Колю Худякова помнишь? Погиб при взятии Будапешта. Вот человек-то был!.. Его отец воевал в партизанском крае. Незадолго до соединения с нашими их отряд был разгромлен немецкими карателями. Погиб отец Худякова и наш однокашник Гриша Мухин… Талантливый был парень… Васе Кашкину посмертно присвоено звание Героя за Днепр. Повезло Шурке Лаптеву: всю войну прошел без царапинки. Вот, пожалуй, и все о ком знаю… Да, уцелел еще наш славный завуч Виктор Иванович. Удивительный старик! Пошел в ополчение, отказался от всяких льгот и как-то уцелел. Конечно, постарел, обессилел, но бодрится.

Помолчали. Потом моряк вздохнул:

— Какие люди!.. Эх, не будь войны…

Поезд шел из Москвы. На большой станции проводник привел в двухместное купе пассажира с чемоданом и обратился к сидевшему на диване седому военному юристу:

— Вот, товарищ, на верхнее место.

Вошедший, плотный мужчина с орденской планкой, вежливо поклонился военному и стал располагаться на своей полке. Начался незначительный дорожный разговор. Попутчики присматривались друг к другу.

— Послушайте, — вдруг сказал штатский, — где-то я с вами встречался? Очень знакомое лицо, а вспомнить не могу…

— Да? — слегка улыбнулся военный. — А вы попробуйте.

— На Втором украинском?

— Нет. Раньше.

— Значит, до войны? На строительстве?

— Еще раньше.

— Тогда в Средней Азии? Хотя вряд ли…

— Нет, не в Средней Азии. Ну, вы подумайте, а я выйду покурить.

Штатский, видимо, обиделся. Когда военюрист вернулся, он лежал неподвижно на верхней полке и спал.

Ночью он вдруг завозился и, свесив голову с полки, взглянул на военного. Тот лежал с открытыми глазами и улыбался ему.

— Вспомнил! — сказал штатский. — Наконец вспомнил. В Москве. Вы были тогда следователем. Ваша фамилия Антонов.

— Правильно. А я вас сразу узнал. Вы Талакин.

— И не стыдно мучить человека? — весело говорил штатский, спускаясь вниз. — Я, можно сказать, извелся… Здравствуйте, товарищ Антонов.

— Здравствуйте, Алексей Васильевич.

— О, даже это помните?