Марьина роща - Евгений Толкачев

Широко развернулось строительство многоэтажных школ и яслей. Почти в каждом проезде велась такая стройка; велась быстро и основательно. Никогда еще в Марьиной роще не было такого количества школ. И все они были заполнены учащимися и работали в две смены.

Состав населения Марьиной рощи в эти годы мало менялся, но те, кто когда-то был зачислен в кустари, стали ныне фабричными рабочими. Лишь отдельные старики-зубры работали в частном порядке на рынок. Немало ремесленников продолжало работать еще на дому, но были они членами артелей и не сидели в общих мастерских лишь потому, что не было у артелей достаточно просторных помещений.

По генеральному плану реконструкции Москвы Марьина роща превращалась в зеленую зону, которую прорезала широкая магистраль Север — Юг. Крайней северной точкой намечалось Останкино. Тем самым мелкие домишки окраины обрекались на снос. Но это не входило в программу работ первой очереди.

Реконструкция столицы шла полным ходом. Передвигались дома, возникали новые улицы и целые поселки многоэтажных зданий, реконструированные площади и магистрали приобретали небывалую ширину. Заканчивалась стройка третьей очереди метро. Побежали по улицам первые троллейбусы. Удобнее и поместительнее становились городские автобусы; в голубых машинах были мягкие сиденья и широкие подножки. Трамвайная сеть достигла наивысшего развития, проникла далеко за город, соединив центр не только с окраинами, но и с пригородами. Рабочие «Борца» и «Станколита», собираясь на субботники, произвели крупные земляные работы по прокладке трамвайной линии от Сущевского вала до переезда через линию железной дороги. Этот кусок трамвайной линии значительно приблизил город к заводам.

Бесконечные пустыри и заброшенные огороды между Марьиной рощей и Бутырским хутором стали обрастать базами, складами, отдельными домиками. Окраина расширялась вопреки географическим и административным соображениям.

Сделав свое дело, вытеснив частника и создав прочную торговую базу, ушла из города на село потребительская кооперация. Обилие товаров позволило государству развернуть широкую и культурную торговлю. Неузнаваем стал Марьинский рынок. Нет больше торговцев завсегдатаев рынка. Ларьки принадлежат государственным предприятиям и производственной кооперации, артелям, колхозам. Доступна частнику только мелкая торговлишка молоком, мясом да сезонным товаром — овощами. Рядится скупщик под колхозника. Рядись — не рядись, все равно обороты мелкие, цены> диктует государственная торговля; только и надежды — улучить момент какой-нибудь заминки с подвозом и в такой день сорвать с покупателя. Но в общем обороты ерундовые. Да и сам частник мелкий стал, урвет немножко и рад.

Разукрупнение московских районов в 1935 году разорвало Марьину рощу на части. Основная масса осталась в Дзержинском районе, куски отошли к Октябрьскому Коминтерновскому и позже Рижскому районам. Но это формальное разделение ничего не изменило. Потерявшая свои непривлекательные особенности прошлого, Марьина роща одинаково могла находиться в составе огромного Краснопресненского района или нового, Дзержинского. Руководители нового райсовета без энтузиазма отнеслись к отсталой окраине: в некоторых отношениях она снижала удовлетворительные средние цифры районной статистики, но заводы, заводы… Только они и оправдывали в глазах руководителей района существование надоедливого, требующего внимания, густо населенного человеческого муравейника с подозрительным прошлым. Эти настроения первых руководителей райсовета оказались недолговечными: до новых выборов. Товарищи, пришедшие им на смену, держались лучшего мнения о Марьиной роще.

* * *

Ваня Федорченко, ныне Иван Федорович Федорченко, вернулся в Москву неожиданно. Его преподавательская работа на Урале вполне устраивала академическое начальство, но он мечтал о большем. Открывалась перспектива перевода в один из старых университетов. Урывками Ваня писал исследовательскую работу, но нужны были специальные материалы. Поэтому, когда открылась возможность стать аспирантом Московского университета, Иван Федорович ни на мгновение не задумался оставить насиженное место и быстро собрался.

Начало осени было ясное, ласковое. Впереди много времени и ярких надежд. Чувство неполноценности, второсортности почти оставило Ивана Федоровича. «Книжная душа», как называли его все время, он был обходителен с мужчинами и чуждался женщин. Его уважали, но для любви чего-то недоставало. Добрый, сердечный человек, не эгоист, с ним всякий охотно поделится своими горестями, примет толковый совет, согреется словами участия. Но как-то так выходило, что кругом было много приятных, добрых людей, а друзей сердечных — не было. Сам себе Иван Федорович не признался бы, что он боится сближения, чтобы потом не разочароваться… Ах, книги, книги! Тяжела порою человеку ваша мудрость!

Разыскать старых приятелей — дружинников и мушкетеров — оказалось не просто. Мать Сережи Павлушкова встретила неприветливо, ответила, что ничего о сыне не знает, а о других — тем более. Добрейшая Настасья Ивановна Талакина расцеловала Ивана Федоровича, усадила пить чай с конфетами. Она тоже не много знала. Сына, Лешу Талакина, восстановили в партии, сейчас он занимает видную должность на крупном строительстве. Он умудрился разыскать в Средней Азии свою любимую, женился. Вот посмотрите карточку. Правда, хороша? Леша смеется, доволен. Ну, совет им да любовь. Настасье Ивановне дали работу полегче. Фабрика на отличном счету в Москве, работает на полный ход. Марфуша моя… вы ее знали? Нет? Вот, я вам скажу, молодчина! Пришла из деревни совсем неграмотная, а теперь начальник цеха, член партии. Высоко пошла девка, а все такая же скромная, о себе не думает, учится, в общественных делах по горло… Замуж? И не думает: некогда, говорит, и думать об этом. О других товарищах?.. Жукова переехала, где ее сын, не знаю. Петя Славкин, говорили, сдружился с преступниками; когда в двадцать шестом году накрыли большую шайку воров и спекулянтов на складах Виндавской дороги, говорят, и его взяли. О Ване Кутырине ничего не слыхать. Его сестра Валечка вышла замуж за военного, Дмитрия Ивановича. Вот удивительно сложилось у них! До чего же разные люди! Все думали: нипочем не уживутся. И знаете, не разошлись. Назначили Дмитрия Ивановича на машинно-тракторную станцию. Ну, шуму было! А потом ничего, отплакалась Валечка, поехала с ним. Недавно написала: ждет ребенка…

Вернувшись в Марьину рощу, Иван Федорович живо подметил перемены в ней. В те героические годы было не до благоустройства. Сейчас прибавилось жилых корпусов по Октябрьской, строились новые большие здания школ в проездах; районную амбулаторию из старого домишка перевели во вновь выстроенное помещение, возвели трехэтажный универмаг на площади, и вокруг него бойко и часто повизгивали на поворотах вагоны трамвая. На Сущевском валу, на пустыре с гнилыми лужами «Интурист» строил многоэтажный гараж; упразднили окончательно Лазаревское кладбище, в пустом храме разместился районный Осоавиахим; погромыхивал автобус № 10, трудно преодолевая щербатую мостовую Шереметевской. Подобно муравьям суетились жактовские работники, латая и подмазывая запущенные дома.

В дни больших испытаний люди первым делом перестают заботиться о жилище. О питании заботятся, об одежде думают, даже от развлечений не отказываются, а жилье запускают. Экие неряхи! Как минует непогода, все начинается в том же порядке: сперва человек насыщается, потом одевается, далее увеселяется и лишь в последнюю очередь заменяет убогие толевые лохмотья на крыше листом жести. Закономерность вырождается в курьез.

И замазывает суриком ржавую крышу, протекающую в сорока местах, и красит фасад в кокетливую красочку, а на задней стороне висят лохмы пакли, зияют плешины обвалившейся штукатурки. Такой дом — барин без штанов, а в шляпе. Нечего ворчать на управдома, он виноват, а мы с тобой, друг, правы? Смотрим и сетуем, а от этого в дом не придут ремонтники, не переберут по-хозяйски его косточки, чтобы вновь стоял твой дом крепкий, удобный и теплый полных сто лет и еще полста.

С весны 1937 года широко развернулись работы по сооружению постоянной Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Строительство охватило северо-восточную окраину Марьиной рощи; здесь рядом с Останкином, переименованным в Пушкинское, привольно раскинулись павильоны национальных республик, участки опытных посевов, показательные фермы, миниатюрные плантации, образцовые огороды… Размах был огромный по сравнению с прежними русскими выставками.

Первого августа 1939 года состоялось торжественное открытие «нашей выставки», как гордо, но без больших оснований называли ее марьинорощинцы. Это гордое заявление обычно сопровождалось подавленным вздохом: хоть и примыкала выставка к Марьиной роще, но не было между ними прямого, близкого сообщения. После аварии в 1935 году была закрыта автобусная линия через Марьину рощу в Останкино; автобусы доходили лишь до Четырнадцатого проезда и делали поворот недалеко от переезда через линию Октябрьской железной дороги. Вот эта неувязка и отравляла патриотам-рощинцам приятную гордость от слов «наша ВСХВ».