Дымка. Черный Красавчик (сборник) - Анна Сьюэлл

Удар ли бича или жеребенок, не знаю, что испугало Лиззи, но она брыкнула задом и пустилась бешеным галопом. Графиня Анна чуть не вылетела из седла, но удержалась. Я громко заржал раз, два, несколько раз кряду, призывая на помощь, и нетерпеливо бил землю копытом. Недолго пришлось мне ржать. Блантейер бежал ко мне от дома. Он взглянул и успел увидать вдали бешено скачущую лошадь с молодой графиней.

В одну секунду он вскочил в седло, собрал поводья, и мы понеслись вслед за ними. Ему не надо было пришпоривать меня: мною овладело беспокойство не меньшее, чем его собственное.

Дорога перед нами была ровная, прямая на расстоянии полутора миль; потом она сворачивала вправо и разделялась на две дороги. Когда мы доскакали до поворота, Лиззи уже давно скрылась из виду.

По которой из двух дорог она скакала? У садовой калитки одного дома стояла женщина, заслонившая глаза от солнца рукою и смотревшая куда-то с видимым волнением.

– Куда повернули? – крикнул ей Блантейер.

– Направо, – отвечала женщина, указывая нам, куда поскакали наши беглецы.

Мы понеслись туда и на секунду увидали их вдали, но новый поворот в дороге скрыл их от нас. Так мы скакали, не переводя духа; они то показывались, то скрывались. Казалось, что мы нисколько не нагоняем их. На дороге подле кучи щебня стоял рабочий, чинивший шоссе. Он махнул нам рукой, чтобы мы остановились.

– Они скачут по направлению большого выгона, сударь, – крикнул он нам.

Я знал этот выгон; весьма неровное место, покрытое вереском и мелким кустарником; кое-где росли кривые невысокие деревья; попадались и открытые места, поросшие славной травкой и изборожденные кротовьими кучами. Хуже места для бешеной скачки нельзя было найти.

Только что мы въехали на выгон, как далеко перед нами показалось зеленое платье нашей барышни. Ее длинные волосы развевались по ветру, голова была закинута, и весь корпус сильно наклонен назад; видно было, что она изо всех сил старается сдержать лошадь, но вряд ли у нее осталось много силы. Неровная почва замедлила ход Лиззи; теперь у нас была надежда настигнуть их.

Пока мы скакали по прямой дороге, Блантейер отпустил мне поводья; но теперь он подтянул их и с большим искусством правил мною по шероховатому полю, почти не замедляя моего хода.

На середине поля недавно прорыли канаву; выкопанная земля лежала высокими буграми по обе стороны. Неужели Лиззи не остановится перед таким препятствием? Нет, ни минуты не задумываясь, она взмахнула ногами и перелетела через канаву, но копыта ее задели за высокие края, и она упала на другой стороне. Блантейер застонал.

– Ну, Красавчик, покажи свою ловкость! – сказал он, крепко держа поводья.

Я собрался с силами, напряг все мускулы и ловко перепрыгнул через канаву.

В вереске неподвижно лежала наша бедная барышня. Блантейер встал на колени подле нее, назвал ее по имени, но ответа не послышалось.

Он осторожно повернул ее лицо к свету; оно было смертельно бледно, и глаза были закрыты.

– Ани, милая Ани, скажи что-нибудь!

Но мы не услыхали ни малейшего звука. Он расстегнул ворот лифа, пояс, рукава, ощупал ее пульс, потом вскочил и растерянно посмотрел вокруг себя.

Недалеко от нас два работника нарезали торф; увидав Лиззи, бешено скачущую без седока, они бросили работу и пустились за нею. Блантейер стал кричать им, и они вскоре подбежали к нам.

– Умеете ли вы ездить верхом? – спросил Блантейер.

– Не скажу про себя, что я хороший наездник, сударь, – отвечал один из них, – но я готов и шею сломать ради молодой графини. Она так была добра с моей женой и помогала ей нынешней зимой.

– Ну, так слушай, друг мой, – сказал Блантейер, – сядь на эту лошадь и скачи к доктору. Скажи, что его просят приехать сюда немедленно. От доктора ступай в замок, расскажи, что случилось, и пусть скорее присылают карету и горничную. Я здесь останусь.

– Слушаю, сударь! Дай же бог, чтобы милая барышня была жива! Эй, Джон! – крикнул рабочий товарищу. – Беги скорее за водой да скажи моей хозяйке, чтобы шла сейчас к графинюшке.

С этими словами он вскарабкался на меня и, работая ногами о мои бока и покрикивая, поехал в объезд канавы.

Я видел, что он смущен тем, что у него нет хлыста; но я скоро успокоил его, показав ему, как я могу бежать по своей собственной охоте. Он даже с трудом держался в седле. Я старался бежать самой ровной рысью, однако на некоторых плохих местах пришлось тряхнуть, но немного. «Тише, стой!» – кричал он. На шоссе дело наше пошло лучше, и мы скоро очутились у дома доктора, а потом и в замке. Рабочий старательно исполнил все поручения. В замке его хотели угостить, но он отказался, говоря, что поспешит к барышне, куда надеется добежать раньше, чем приедет карета.

В доме поднялась общая тревога, когда узнали о случившемся. Меня ввели в стойло, разнуздали и накинули на меня сукно.

Джинджер оседлали для молодого графа Георга, и в то же время я услыхал, как выехала карета.

Прошло много времени, прежде чем Джинджер вернулась ко мне. Когда мы наконец остались с ней вдвоем, она рассказала мне все, что видела.

– Мы прискакали на поле, – говорила она, – когда доктор уже был там. Какая-то женщина сидела на земле и держала голову графини на своих коленях. Доктор вливал ей что-то в рот, и я услыхала, как он сказал: «Она жива!» Потом меня отвели в сторону. Немного времени спустя барышню понесли к карете, и мы все поехали домой. Я слышала, что молодой барин сказал знакомому, которого мы встретили, что кости все целы, но она еще не сказала ни слова.

Через два дня после несчастного случая с молодой графиней Блантейер зашел ко мне на конюшню и, ласково потрепав, сказал графу Георгу, который пришел с ним:

– Я уверен, что эта лошадь отлично понимала опасное положение Ани; я не мог удержать его, так горячо он скакал в погоню за ней. Ани должна всегда ездить на нем и ни на какой другой лошади…

Из этих слов я понял, что моя молодая барышня вне опасности и что она скоро будет ездить верхом.

Известие это очень меня обрадовало, и я ждал счастливой жизни впереди.

На Джинджер же все охотился граф Георг. Иорк, бывало, говорил, что для такой горячей лошади надо бы седока посерьезнее, что молодой человек не сумеет беречь ее. Но Джинджер сама любила ездить под молодым охотником; она увлекалась не менее его. Зато нередко я видел Джинджер страшно утомленной после охоты и слышал, что она стала покашливать. Я беспокоился за бедную Джинджер.

XXIII. Рувим Смит

После отъезда Иорка в Лондон конюшнями стал заведовать Рувим Смит. Это был очень толковый человек, заботливый кучер, хорошо знавший свое дело; вдобавок он мог и лечить лошадей, так как прежде служил у ветеринара. Кучерским искусством он владел вполне; выезжал одинаково хорошо с любой упряжью. Красивый, образованный, с приятным обхождением, он нравился всем. И лошади любили его, – это я могу сказать. Надо было удивляться одному: как при таких качествах он оставался только помощником главного кучера.