Творения, том 10, книга 1 - Иоанн Златоуст

4. Здесь он указывает еще на одно преступление, о котором беседует и при конце послания, обвиняя их (коринфян) в том, что они разногласили касательно знамений, роптали на искушения и говорили: когда будут блага, когда награды? Чтобы исправить их и устрашить, он продолжает: "не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя" (ст.10). Нужно не только страдать за Христа, но и переносить все случающееся мужественно и с полным удовольствием; это всему венец; а если этого не будет, то наказание постигнет ропщущих. Апостолы радовались, когда их бичевали; Павел хвалился страданиями. "Все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков" (ст.11).

Опять устрашает, указывая на конец, и внушает ожидать большего, нежели бывшее прежде. Что мы будем наказаны, говорит, это и неверующие учению о геенне могут видеть из сказанного; а что будем наказаны гораздо более, это видно из того, что мы получили большие благодеяния и что прежнее было только прообразом. Если дары больше, то и наказания больше. Для того он и назвал прежние события образами, сказал, что они описаны для нас, н упомянул о конце, чтобы напомнить кончину мира. Тогда наказания будут не кратковременные и имеющие предел, но вечные. Настоящие наказания оканчиваются с настоящей жизнью, будущие продолжатся вечно. Словами: концы век – он внушает не что иное, как то, что страшный суд уже близок. "Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (ст.12). Снова низлагает гордость тех, которые превозносились знанием. Если так пострадали получившие столько (даров), и одни подверглись такому наказанию только за ропот, другие за искушение (Бога), за то, что народ не благоговел пред Богом, несмотря на то, что достиг таких благ, – то тем более это последует с нами, когда мы не будем внимательными. Хорошо сказано: "думает, что он стоит": надеяться на себя самого не значит стоять так, как должно стоять; такой человек скоро упадет; и они (израильтяне), если бы не превозносились и не надеялись на себя, а смирялись, то не потерпели бы таких бедствий. Отсюда очевидно, что в особенности гордость, а затем беспечность и сластолюбие – источники этих зол. Потому, если ты стоишь, берегись, чтобы не упасть. Стоять здесь не значит стоять твердо, пока мы не избавились от волн настоящей жизни и не достигли тихой пристани. Итак, не гордись тем, что ты стоишь, а опасайся, чтобы не упасть. Если опасался и Павел, который был крепче всех, то гораздо более должно опасаться нам. Апостол сказал: "посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть": а мы не можем сказать и этого, потому что все мы, так сказать, пали, повержены и лежим на земле. Кого мне представить в пример? Того ли, кто грабит каждый день? Он лежит, подвергшись великому падению. Блудника ли? Он повержен на землю. Пьяницу ли? Он лежит, даже не чувствуя, что лежит. Потому не это изречение теперь нужно произносить, а другое, сказанное пророком к иудеям: "разве, упав, не встают?" (Иер.8:4). Подлинно все пали и не хотят восстать; и нам следует внушать не то, чтобы не падали, но чтобы лежащие постарались восстать. Восстанем же, возлюбленные, восстанем хотя теперь, и будем стоять твердо. Доколе мы будем лежать? Доколе будем упиваться и предаваться многим житейским пожеланиям? И теперь благовременно сказать: "кому мне говорить и кого увещевать?" (Иер.6:10)? Так все сделались глухи к учению о добродетели, и потому исполнились множества пороков! Если бы можно было обнажить души, то как между воинами после поражения видны то мертвые, то раненные, такое (зрелище) мы увидели бы и в Церкви. Потому увещеваю и прошу: подадим друг другу руки и восстанем; ведь и я из числа раненных и требующих лечения. Впрочем, не отчаивайтесь; раны хотя тяжки, но не неисцельны. Врач наш таков, что мы только бы чувствовали раны, а Он, хотя бы они были крайне опасны, откроет нам много путей ко спасению. Если ты оставишь гнев на ближнего, то и тебе будут прощены грехи твои: "ибо если вы будете прощать людям", говорит (Господь), "то простит и вам Отец ваш Небесный" (Мф.6:14). Если ты подашь милостыню, то и тебе грехи будут прощены: "искупи грехи твои", говорит (пророк), "милосердием" (Дан.4:24). Если будешь усердно молиться, получишь прощение: это доказывает вдова, неотступной просьбой преклонившая на милость жестокого судью (Лк.18:5). Если станешь осуждать себя за грехи, получишь утешение: "говори ты беззакония твои первым[1], чтоб оправдаться" (Ис.43:26). Если станешь скорбеть о них, и это будет для тебя величайшим врачеством: "Я видел", говорит (Господь), "что он опечалился и ходил смущенным, и исцелил пути его" (Ис.57:17-18). Если будешь великодушно переносить постигшее тебя бедствие, от всего избавишься, – ведь и богачу Авраам сказал: "получил уже Лазарь злое в жизни своей, и здесь утешается" (Лук.16:25). Если окажешь милость вдовице, очистятся грехи твои: "защищайте", говорит (пророк), "сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю" (Ис.1:17-18). Бог не оставит на тебе и следа от ран твоих.

5. Хотя бы мы впали в такую глубину зол, в какую впал сын, расточивший отеческое имение и питавшийся шелухой, и тогда, если покаемся, непременно спасемся; хотя бы должны были тысячу талантов, и тогда, если припадем (к Господу) и не будем помнить зла, получим прощение во всем; хотя бы заблуждались так же, как овца заблудшая, и тогда (Господь) может спасти нас; будем только желать этого, возлюбленные, а Бог человеколюбив. Для него довольно было и того, что должник тысячи талантов припал к Нему, что расточивший отеческое имение только возвратился, что заблудшая овца пожелала быть спасенной. Потому, представляя себе Его человеколюбие, будем умилостивлять Его здесь и поспешим принести пред лице Его исповедание, чтобы, отошедши отсюда неоправданными, не подвергнуться крайнему наказанию. Если в настоящей жизни мы покажем хотя некоторое тщание, то получим величайшую пользу; а если отойдем отсюда, нисколько не исправившись, то как бы сильно мы ни раскаивались там, не будет нам никакой пользы. Надобно подвизаться, пока мы еще на поприще; а по окончании зрелища бесполезно плакать и рыдать, как делал богач, который, хотя плакал и рыдал, но напрасно и тщетно, потому что пропустил время, в которое надлежало это делать. Впрочем, не он один, а много и ныне подобных ему богачей, которые денег не желают презирать, а душу презирают. Я удивляюсь, когда вижу, как часто они просят у Бога милости, а сами к себе немилосерды, не щадят души своей, как будто она – враг их. Не будем шутить, возлюбленные, не будем издеваться и обольщать себя, прося себе у Бога милости, а сами предпочитая этой милости деньги, пресыщение и все прочее. Если бы кто предложил тебе на суд дело какого-нибудь человека и сказал бы, что он, подвергаясь смертным опасностям и будучи в состоянии небольшим количеством денег освободить себя от погибели, решился лучше умереть, нежели потерять сколько-нибудь из своего имущества, то ты, конечно, признал бы его недостойным никакой милости или прощения. Так суди и о себе самом: и мы делаем то же, пренебрегаем своим спасением, а дорожим деньгами. Как же ты можешь испросить милость у Бога, когда не щадишь сам себя и предпочитаешь деньги душе? Крайне удивляюсь, какое обольщение скрывается в деньгах, или, лучше, не в деньгах, а в душах обольщаемых. А есть, действительно есть, люди, которые смеются над этим обольщением. В самом деле, что в деньгах может обольщать нас? Не вещество ли они и бездушное и тленное? Не обманчиво ли обладание ими? Не сопряжено ли со страхом и опасностями, с убийствами и кознями, с враждой и ненавистью, с леностью и многими пороками? Не прах ли они и пепел? Какое безумие! Какая болезнь! Но, скажешь, не осуждать только нужно зараженных болезнью, а истреблять эту страсть. Как же иначе истреблять ее, если не доказывая, что она порочна и исполнена бесчисленных зол? Впрочем не легко убедить пристрастившегося к этим детским игрушкам. Ему надобно указать на другую противоположную красоту. Но, как больной, он еще не может видеть красоты бестелесной. Потому представим красоту телесную и скажем ему: вообрази себе луга и на них цветы, которые прекраснее всякого золота, приятнее и светлее всяких драгоценных камней; вообрази прозрачные струи потоков и рек, которые тихо, подобно елею, протекают по земле; обратись к небу и посмотри на красоту солнца, благолепие луны, сияние звезд. Но что же из этого? Мы не можем, скажешь, пользоваться ими так, как деньгами? Напротив – более, нежели деньгами, потому что и употребление их необходимее, и наслаждение надежнее; тебе не нужно опасаться, чтобы кто не похитил их, подобно как деньги, но можно всегда быть уверену в них, притом без забот и беспокойств. Если же ты скорбишь о том, что пользуешься ими вместе с другими, а не один обладаешь ими так, как деньгами, то значит ты предан не деньгам, а только корыстолюбию. Ты не стал бы любить и денег, если бы они были общими для всех. Итак, нашедши то, что ты любишь, т.е. корыстолюбие, я теперь покажу тебе, как оно тебя не любит и ненавидит, сколько изощряет против тебя мечей, сколько искапывает пропастей, сколько раскидывает сетей, сколько приготовляет стремнин, чтобы хотя таким образом погасить страсть твою. Откуда же это видно? Из войн, из того, что на дорогах, на морях, в судилищах. Ведь оно и моря наполняет кровью, и мечи судей часто обагряет несправедливо, и вооружает производящих засады на дорогах днем и ночью, и заставляет забывать самую природу, и создает отцеубийц и матереубийц, и вводит вообще всякое зло в жизни.