Творения, том 10, книга 1 - Иоанн Златоуст

5. Чтобы еще более объяснить это, представим, что кто-нибудь, имея жену, разрушает брак ближнего и услаждается этим бесчестным воровством, прелюбодействуя с любимой (женщиной); противопоставим ему другого, который любит свою жену; а для большего и яснейшего противоположения предположим, что живущий с одной своей женой также любит ту прелюбодейцу, но сдерживает свою любовь и не делает ничего худого. Хотя и это – не чистое целомудрие, но мы нарочито представляем такой пример, чтобы ты познал, каково удовольствие от добродетели. Итак поставим их обоих вместе и спросим: чья жизнь приятнее? От одного услышим, как он услаждается и восхищается победой над похотью; а от другого... но от него невозможно и узнать что-нибудь; окажется, что он несчастнее самих узников, хотя бы тысячу раз отрицал это. Он всех боится и подозревает – и свою жену, и мужа прелюбодейцы, и самую прелюбодейцу, и домашних, и друзей, и родных, и стены, и тени, и самого себя, и, что всего тягостнее, носит в себе совесть, вопиющую и каждодневно угрызающую; а если вспомнит о суде Божием, то не сможет и на ногах удержаться. Притом удовольствие кратковременно, а скорбь от него постоянна: и вечером, и ночью, и в пустыне, и в городе, и везде за ним следует обличитель, показывая изощренный меч и нестерпимые мучения, изнуряя и сокрушая его страхом. Напротив целомудренный свободен от всего этого и безмятежен, спокойными глазами смотрит на свою жену, детей, друзей и на все. Если же любящий, но только сдерживающий страсть свою наслаждается таким удовольствием, то душа нелюбящего и соблюдающего чистое целомудрие не исполнена ли чувства сладостнее всякого спокойствия, приятнее всякой пристани? Потому-то, конечно, прелюбодеев ты видишь немного, а целомудренных больше. А если бы (жизнь первых) была приятнее, то ее избрали бы многие. Не говори мне, что это происходит от страха пред законами: не страх удерживает их, а крайняя гнусность порока, избыток происходящих от страсти огорчений пред доставляемыми ею удовольствиями, и голос совести. Таково состояние прелюбодея! Если хотите, мы представим и корыстолюбца, обнажим и другую тоже порочную страсть. Мы увидим, что и он также мучится страхом и не может наслаждаться чистым удовольствием. Представляя себе обиженных им и жалеющих о них и всеобщее о себе мнение, он обуревается бесчисленными волнами. И не только это мучительно для него, но и то, что он не может наслаждаться своим любимым (предметом). Таково именно свойство сребролюбцев: они имеют не для того, чтобы пользоваться, но чтобы не пользоваться. Если это кажется тебе загадкой, то выслушай еще худшее и более странное: они не потому только лишены удовольствия, что не смеют пользоваться своим имуществом, как бы хотели, но и потому, что никогда не удовлетворяются, а томятся непрестанной жаждой. Что может быть мучительнее этого? Не таков человек праведный; он свободен от опасения, ненависти, страха и неутолимой жажды; как того все проклинают, так ему все желают добра; как тот не имеет ни одного друга, так он не имеет ни одного врага. Если же все это несомненно, то что может быть неприятнее порока и приятнее добродетели? Впрочем, сколько бы мы ни говорили, невозможно выразить словами ни всех неприятностей первого, ни всех удовольствий последней, если мы сами их не испытаем. Тогда-то мы и узнаем, что порок горче желчи, когда вкусим сладость добродетели. Порок и теперь неприятен, тягостен и несносен, чему не станут противоречить сами раболепствующие ему; но когда мы отстанем от него, тогда еще лучше почувствуем, как горьки его требования. А что многие предаются ему, это нисколько не удивительно; ведь и дети часто избирают менее приятное, пренебрегая тем, что доставляет более приятностей; и больные для кратковременного удовольствия отвергают постоянное и надежное веселие. Это зависит от немощи и неразумия преданных страсти, а не от существа вещей. В удовольствии живет только добродетельный; он истинно богат и истинно свободен. Если же кто, согласившись приписать добродетели безмятежность, спокойствие, свободу от опасений, от всякого страха и всякого подозрения, не согласится только приписать ей удовольствия, тот мне кажется весьма смешным. В чем же другом и состоит удовольствие, как не в том, чтобы быть свободным от опасений, страха и огорчений и ничему не раболепствовать? Кто живет в удовольствии, скажи мне, тот ли, кто неистовствует, мятется, терзается множеством страстей и не владеет сам собой, или тот, кто свободен от всех этих волнений и пребывает в любомудрии, как в пристани? Не явно ли, что последний? Но это свойственно одной добродетели. Порок только носит имя удовольствия, а на самом деле лишен его; прежде, чем он выполнен, он – неистовство, а не удовольствие; а когда выполнен, то (и неистовство) внезапно исчезает. Если же ни в начале, ни впоследствии не видно в пороке удовольствия, то где же оно и когда? Чтобы ты лучше понял слова мои, объясним это примером. Положим, что кто-нибудь влюбился в красивую и миловидную женщину; доколе не будет удовлетворена страсть его, он бывает подобен беснующимся и безумным; а когда удовлетворена, то исчезает и похоть. Если же ни в начале он не чувствует удовольствия, – потому что находится в состоянии безумия, – ни впоследствии, – потому что удовлетворением страсти прекращается пожелание, – то где же это удовольствие? Напротив наши удовольствия не таковы: они и в начале чужды всякого смятения, и до конца сохраняются в своей силе, или, лучше, у нас нет и конца удовольствию; блага наши не имеют предела, и удоволъствие наше не исчезает никогда. Итак, представляя себе все это и желая получить удовольствие, будем любить добродетель, чтобы нам достигнуть и настоящих и будущих благ, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

[1] Гр. "τω θυσιαστηριω συμμεριζονται" - букв. "делятся с жертвенником"

БЕСЕДА 23

"Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду?" (1Кор.9:24).

1. Объяснив, что снисхождение весьма полезно, что оно составляет верх совершенства, и что сам он, достигнувший совершенства больше всех, вернее же и превзошедший тем, что не брал (содержания от учеников), также снисходя больше всех, показав нам и время, когда нужно то и другое, совершенство и снисхождение, (апостол) далее с большей силой укоряет (коринфян), внушая, что поступок их, кажущийся следствием совершенства, есть напрасный труд. Он не говорит этого ясно, чтобы они не ожесточились, но выражает своими суждениями. Сказав прежде, что они грешат против Христа, погубляют братий и сами не получают никакой пользы от совершенного знания, если оно не соединено с любовью, теперь он опять обращается к общеизвестному примеру и говорит: Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Говорит это не в том смысле, будто из всех может спастись только один, – да не будет, – но что мы должны прилагать великое тщание. Как там из многих, выходящих на поприще, увенчиваются не многие, а только один достигает этого, и потому не достаточно выйти лишь на подвиг, намастить себя и бороться, так и здесь не достаточно лишь уверовать и подвизаться как-нибудь, но если мы не будем подвизаться так, чтобы показать себя безукоризненными до конца и достигнуть награды, то не получим никакой пользы. Хотя бы ты, говорит, считал себя совершенным по знанию, однако ты еще не достиг всего; на это он намекает словами: "так бегите, чтобы получить", из которых следует, что они еще не достигли. Затем научает и способу достижения. "Все", говорит, "подвижники воздерживаются от всего" (ст.25). Что значит: от всего? Не так, что от одного воздерживается, а в другом грешит, но воздерживается и от чревоугодия, и от сладострастия, и от пьянства, и от всех вообще страстей. Так бывает, говорит, даже при внешних подвигах; подвизающимся нельзя во время борьбы ни напиваться, ни прелюбодействовать, чтобы не ослабить сил, ни заниматься чем-нибудь другим; но, воздерживаясь совершенно от всего, они занимаются только упражнениями. Если же так бывает там, где венец дается одному, то тем более должно быть здесь, где больше щедрости; здесь не один только увенчивается, и самые награды гораздо выше подвигов. Потому он, желая пристыдить их, говорит: "те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное" (ст.25-26). Пристыдив их тем, что бывает у внешних (язычников), (апостол) указывает потом на самого себя. Это лучший способ учения; потому он постоянно поступает так. Что же значит: "не так, как на неверное"? Я имею в виду, говорит, известную цель, подвизаюсь не тщетно и не напрасно, как вы. В самом деле, какая вам польза от того, что вы входите в идольские капища и как бы выказываете свое совершенство? Никакой. Я же – не так, но все, что ни делаю, делаю для спасения ближних; показываю ли совершенство, – это для них; снисхождение ли, – это для них; превосходство ли пред Петром тем, что не беру, – это для того, чтобы они не соблазнились; уничижение ли более всех, обрезываясь и остригаясь, – это для того, чтобы они не преткнулись. Вот что значит: "не так, как на неверное". А ты, скажи мне, для чего ешь в капищах? Не можешь представить никакой основательной причины: пища не приближает тебя к Богу; ешь ли, ничего не приобретаешь: не ешь ли, ничего не теряешь; следовательно, ты идешь напрасно и без цели; это и значит: на неверное. "Бьюсь не так, чтобы только бить воздух". Этими словами также выражает, что он действует не напрасно и без цели. Я имею (врага), говорит, которого поражаю, т. е. диавола; а ты не поражаешь его, а попросту истощаешь свои силы. Так он говорит потому, что щадит их; раньше высказав им сильное обличение, он здесь смягчает укоризну, отлагая сильный удар к концу речи. Теперь говорит, что они делают это тщетно и напрасно, а после доказывает, что таким поведением они навлекают погибель на свою голову и, кроме вреда братии, сами делаются виновными. "Но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным" (ст.27). Здесь он показывает, что они и преданы чревоугодию, и не обуздывают этой страсти, и под предлогом совершенства удовлетворяют ей – о чем он и выше с сожалением говорил: "пища для чрева и чрево для пищи" (6:13). От пресыщения рождается как блуд, так и идолослужение; потому он справедливо во многих местах поражает эту болезнь. Показав, сколько бедствий он потерпел за проповедь, он вместе с тем указывает и на это; я исполнял, говорит, больше, нежели сколько было заповедано, хотя это для меня было не легко, – все, говорит он, терпим, – но кроме того принимаю на себя и тот великий труд, чтобы жить воздержно. Хотя трудно преодолеть похоть и силу желудка, однако я обуздываю его, не предаюсь этой страсти, но всячески стараюсь, чтобы не увлечься ею.