Лимб. Анафемные души - Елена Филон

class="p1">– Я вчера с отцом своим разговаривал. Рассказывал о тебе…

– Что? – круто развернула к нему голову, и Блэйз негромко рассмеялся в ответ.

– Я не говорил, кто ты, – улыбнулся, – сказал только какая ты замечательная и как сильно я тебя люблю. Отец хочет с тобой познакомиться и даже спрашивал, как там насчёт внуков.

– Блэйз, – печально улыбаясь, покачала головой.

– Что? – взглянул удивлённо. – Когда-нибудь у нас обязательно будут дети, так почему бы уже не обсудить их количество, например?

– Блэйз, я не… – отвернулась к окну, прогоняя слёзы обжигающие глаза.

– Я не шучу, малыш, – голос Блэйза, как всегда, звучал уверенно. – Однажды ты сама в этом убедишься, когда посреди ночи будешь требовать от меня клубнику в остром соусе и убеждать, что это нереально вкусно, а я тупица не понимаю ни хрена.

Улыбнулась, глядя на профиль Блэйза из-под ресниц.

– Улыбайся почаще, – не смог проигнорировать. – Твоя улыбка – такая редкость, что её пора заносить в красную книгу. И она моя. Как и вся ты.

– Только твоя, – сжала его руку в ответ, а на душе скребли кошки. Если бы только Блэйз знал, какова расплата с Томасом за молчание… Если бы только знал, чего мне стоят наши с ним отношения и сохранение его головы на плечах. Не знаю насколько ещё меня хватит… Насколько хватит Томаса, ведь любая ложь однажды всплывает наружу. Не знаю, сколько ещё моя мать будет оставаться в неведенье, но искренне верю в то, в чём с таким трудом убедил меня Блэйз: однажды мы с ним будем далеко-далеко, вместе, и больше ничто и никто не будет угрожать нашему счастью.

Однажды… какое несовершенное понятие.

– У меня завтра выходной.

– Опять? – нахмурилась. – Был же недавно.

– Чёрт его знает, что стало с моим графиком. Самому это не нравится.

– А что если…

– Нет. Если бы твоя мать что-то подозревала, уже играла бы в открытую.

– Ты не знаешь мою мать, – обречённо вздохнула. – Иногда она бывает слишком изобретательной.

– Томас не сдаст, – усмехнулся Блэйз. – Сама знаешь – этому ублюдку плевать на нас. Всё, что ему нужно – чтобы я прикрывал его зад перед Хоуп, когда он трахает малолетних шлюх за спиной у невесты.

«О, Блэйз… ты и понятия не имеешь, как высока цена за его молчание…»

– Всё будет хорошо, маленькая, – поднёс мою руку к губам и нежно поцеловал. – Обещаю.

***

Мир живых. За четыре месяца до смерти Катари

Улыбка спала с моего лица, как только нога коснулась чёрного квадрата плитки бездушного холла нашего дома… дома моей матери и её новой семьи.

Дверь захлопнулась за спиной, а я так и стояла в чёрном квадрате и смотрела на кружевные туфли-лодочки от Маноло Бланик не находя в них ничего особенного – просто дорогая «упаковка». Примерно так смотрит на меня моя мать.

И у моей матери достаточно прав и аргументов, чтобы продолжать вить из меня верёвки. Например, в последний мой напрасный протест она угрожала тем, что закроет маленькую мебельную фабрику, где над каждым изделием мастера кропотливо трудятся вручную. Эта фабрика полноправно перешла в собственность к моей матери. И эта маленькая фабрика – всё, что осталось от моего отца, от его работы, от его мечты.

Пока мне не исполнится двадцать один, и пока моя мать – мой менеджер, мой пресс-агент, управляющий моими счетами, да и просто личный «сутенёр», я и шага в сторону без её одобрения ступить не могу. Я в клетке, под колпаком, снимаюсь по расписанию, даю интервью по расписанию, сплю по расписанию, улыбаюсь по расписанию…

Режиссёры в восторге от моего безупречного исполнения, каких-нибудь депрессивных наркозависимых проституток, или же особ с последней стадией расстройства психики сжимающих в кулаке предсмертную записку и всё не решающихся залезть в петлю. О, да… эти роли идеально мне подходят. Наверное, оттуда и спрос такой.

Даже фотографы в восторге от моей «мёртвой красоты», – так они её называют. Обречённый взгляд, холодность и равнодушие на лице… Никто даже вопросом не задался: куда делся тот милый улыбчивый ребенок покоривший миллионы детских сердец по всему миру, который сыграл главную роль девочки-волшебницы в юмористическом сериале «Маленькая озорница из другого мира».

Той озорницы просто не стало, когда мать предала отца и подала на развод, а тот столько спиртного выпил, что у него отказало сердце. Раз, и папы нет.

Иногда думаю, что пил он вовсе не от обиды на мать. Иногда верю, что делал он это от радости, с громкими тостами «За свободу и избавление от ведьмы», с бодрым звоном ударяя стопками о стойку бара. Мой папа никогда бы меня не оставил. Мой папа просто не знал, что может случиться… вот так. Вот так как случилось.

В доме тихо, но точно знаю, что двое из троих извергов этим вечером здесь. Как и нет здесь сегодня того единственного «глотка кислорода», который всё ещё не позволяет моим лёгким жалобно сжаться и больше никогда не делать вдох.

У Блэйза сегодня выходной.

В последний месяц их стало слишком много… Волей-неволей задумываюсь: уж не причастен ли к этому ублюдок Томас? Ни его ли это очередная провокация, гадкая уловка, новый способ поиграть на моих нервах?

Блэйз ничего не говорит. Не знает. И сам не рад, что приходится так часто находиться вдали от меня. Обычно именно Блэйз был моей личной охраной на любых мероприятиях, но в последнее время его всё чаще заменяет кто-то другой и, более чем уверена, это тоже заслуга Томаса. Эта мразь никогда не оставит нас в покое! Однако сам факт того, что Блэйз вообще всё ещё работает на мою семью, означает, что ни мать, ни отчим ничего не знают о наших отношениях. Надеюсь так и будет. До тех пор, пока мы с Блэйзом не сможем сбежать. До тех пор, пока его голова рискует полететь с плеч от рук головорезов отчима, и до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один, и я буду вольна принимать собственные решения, всё, что остаётся… терпеть. До хруста сжимать зубы и просто терпеть.

– Мисс Кэймрон, ужин подадут через пятнадцать минут, – обратился ко мне один из охранников, и я нехотя повернула к нему голову:

– Я не буду ужинать.

– Но… миссис Кэймрон велела передать, что отказ не принимается. А также…эм-м… велела вам нарядиться, как следует.

– Будут гости? – нахмурилась.

Ненавижу гостей моей матери, даже больше чем её саму.

Охранник почётно склонил голову:

– Вероятно. Ужин через пятнадцать минут.

У двери в мою спальную было