Пылающая комната - Артем Литвинов

Я провел рукой по лицу. Пауза была настолько глубокой, что я слышал с болезненной отчетливостью каждый наш вздох.

— Скажи, это не правда, — закричала она, схватив меня за плечи, — они все лгут?

— Нет, — глухо произнес я.

Ее глаза неподвижно устремленные на меня показались мне глазами моего собственного прошлого, от которого я отрекался сейчас, предавал его, приносил в жертву. Я смотрел в них как в бездну, в которую мне предстояло опускаться все ниже и ниже, пока наконец мое тело не соприкоснется с землей и не разлетится на части от этого удара.

— Как? — прошептала она.

— Это все правда, — сказал я с усилием произнеся эти три слова. Я встал, и, снова взяв сигарету, закурил.

— Но это невозможно, Тэн, — она протянула ко мне руки.

— Но это так.

— Ты не можешь так говорить, — с отчаянным сопротивлением ребенка продолжала настаивать Сью, — это неправда, скажи, что это неправда, ты просто хочешь напугать меня, да?

Я больше не мог выносить ее мольбы.

Я подбежал к ней, и упав на колени у ее ног, начал говорить громко, почти иступлено, почти крича, отчетливо выталкивая каждое слово:

— Все правда, Сью, все, что пишут, что говорят, что ты знаешь, что знает мать, все это правда, я люблю Криса Харди, я — его любовник, я писал для него песни, я то, что я есть.

Ее лицо окаменевшее, неподвижное с остановившимся взором, было для меня худшим наказанием, чем все самые грязные и самые чудовищные измышления, которые мне только доводилось читать о себе в последнее время.

Я взял ее за руку.

— Это тяжело, это страшно, милая моя сестренка, я знаю, как это тебя ранит, но ты должна была это узнать, пусть лучше все будет так, чем я бы ушел из этого мира больше никогда ничего не услышав о тебе, не увидевшись с тобой.

Сью плакала. Меня охватил безумный страх, не потеряет ли она рассудок от того, что переживает в эту минуту, сможет ли ее душа перенести все это.

— Я люблю тебя, Сью, люблю, — я уткнулся лицом в ее колени.

Ее пальцы рассеянно перебирали мои волосы. И каждое ее прикосновение причиняло мне невыносимую боль.

— Ты любишь его? — переспросила она, словно проверяя, не ослышалась ли она.

— Да, — я поднял голову и взглянул на нее. — Я люблю его.

— Но что же будет? Что же будет с нами, Тэн?

— Не знаю, — я ответил то, что думал в действительности.

— Но ведь это отвратительно…

— Я так не думаю, отвратительно вовсе не это, а то, что с нами делают.

— Но этот человек, он же… он ужасен, Тэн, — она говорила так искренне, что я не представлял, что можно сделать, чтобы заставить ее изменить свое мнение.

— Он не более ужасен, чем все остальные, он любит меня, и я его люблю, я счастлив с ним, только с ним.

— Но мама, она так страдает, она не может поверить, что ты такой…

— Какой, Сью? Какой я, любящий и любимый, что я сделал, что вы все так ужасаетесь этому, неужели я так низок для вас, что вы не хотите даже поверить в то, что я есть на самом деле?

— Но он, этот человек, он извращенный, жестокий, циничный, Тэн, он губит тебя…

— Ты не знаешь его, — возразил я, удивляясь насколько спокойно я реагирую на ее слова, — ты даже имя его произнести боишься. Этот человек — Крис Харди, Крис Аллан Харди, певец, артист, музыкант, он известен, он богат, он красив.

— Ты сделал это ради его денег, Тэн, — с еще большим ужасом спросила меня сестра. — он платит тебе за это?

— Нет, — воскликнул я, вскакивая на ноги, — тысячу раз — нет, это ложь, это грязь, которую почерпывают из газет, клянусь тебе, я не продаюсь ему, я люблю его, Сью.

— И ты не раскаиваешься во всем, что ты сделал с нами, ты не стыдишься всего этого? — она согнулась словно под тяжестью невыносимого для нее бремени.

Мне было безмерно жаль ее.

— Послушай, — начал я уже более спокойно, — я знаю, что я совершил страшную ошибку, но ход этих событий необратим, я не могу вернуться назад, не могу поехать с тобой к матери, это невозможно, Сью, я потерял эту возможность.

— Ты будешь это делать, ты хочешь продолжать? — она спрашивала меня почти беззвучно, я читал по ее губам.

— У меня нет выбора, пойми, я не могу и не хочу отступать.

— Что же будет? — снова спросила она.

— Не знаю, — повторил я, — но я умоляю тебя, это моя последняя просьба, воспрепятствуй тому, чтобы отец подал иск, это не должно случиться ни в коем случае, сделай все, чтобы предотвратить это.

— Но он это сделает Тэн, ты же знаешь, он не будет меня слушать.

Я достаточно хорошо знал своего отца, чтобы представить себе, что она говорит правду. Но допустить суда я не мог, даже ценою последней капли собственной чести.

— Я напишу ему письмо, но только ему, маме его не показывай ни в коем случае, хорошо?

Сью не отвечала.

Я вышел в другую комнату и быстро написал там короткое письмо с признанием того, что я жив и здоров, что все, что пишут про меня в журналах и газетах, правда, что я взывая к его здравому смыслу прошу его оставить меня в покое и не пытаться устраивать судебные разбирательства, ибо они заранее проигрышны.

— Вот, — сказал я, положив ей на колени конверт, — он не будет настаивать, когда прочтет.

Сью взяла конверт.

— Я должна уйти, да? — спросила она так подавлено, что я готов был взвыть от одного вида ее.

— Конечно, нет, — ответил я, — ты не только не должна, я не хочу, чтобы ты это сделала, у тебя ведь не сегодня самолет.

— Нет, — подтвердила она, — завтра в девять.

— Ты можешь не оставаться в гостинице. Эта квартира будет твоей, я поеду к Крису.

Снова услышав это имя, она вздрогнула.

— Ты останешься? — спросил я ее.

— Ни за что, — ответила она с такой решимостью, что я понял, что бороться с ней нет смысла.

— Поедешь в гостиницу?

Она кивнула.

— Я могу тебя с ним познакомить, — предложил я, — с Крисом, он вовсе не чудовище, как о нем пишут, может быть, он даже тебе понравиться.

— Это же… — она не знала, как назвать то, что я ей предложил.

— Это нормально, Сью, он очень хороший человек, тонкий и искренний, он может тебе понравится.

Она смотрела в нерешительности.

— Ты согласна, ты поедешь со мной, я должен быть в студии в семь, но мы приедем раньше, я позову его в бар, и познакомлю вас.

— Но я не знаю, что я могу сказать ему, — с замешательством возразила она, — я не понимаю…

— Ничего тут не надо понимать, отнесись к нему, как обычному человеку, нормальному, не сумасшедшему, эксцентричному, но порядочному.

Слово порядочный подействовало на нее убеждающе. Я взглянул на часы, было половина пятого, Бобби продолжал ждать у подъезда. Я помог Сью прийти в себя, мы пообедали, выпили чаю и выйдя, сели в машину. Бобби повез нас в студию. Я не чувствовал больше никакого волнения или неловкости, словно всю жизнь был готов к этому моменту.