Девять драконов - Джастин Скотт

Беременность начала подрывать ее мужество. Становилось с каждой неделей труднее игнорировать страх, хотя постоянные разъезды только стимулировали ее силы. Она неожиданно заскучала по матери. Хотя разве ее мать когда-нибудь помогала ей, подумала Вивиан, с яростью требуя ответа у прокуренных угольным дымом небес. Тогда она поклялась, что никогда не даст своему ребенку повода спросить, вернется ли ее мать из Канады.

Дым ел ей глаза и драл горло. Она опять протерла очки, моля Бога, чтобы на этот раз после всех этих нелегальных, часто опасных встреч Тан был на борту.

Они обогнали суда, тащившие баржи, груженные углем, проплыли мимо морских кораблей, стоявших на якоре, которые были окружены сампанами, как резвящимися щенками. Необъятная, пустынная равнина начала расстилаться перед ними — пустынная на многие мили от моря. Потом стали попадаться фабрики с чадящими трубами. Дороги упирались в причалы для паромов, на дорогах роились люди, тащившие рядом с собой велосипеды. За три года до начала двадцать первого века она видела грузовики и гужевые повозки, но ни одной личной машины.

Ребенок зашевелился внутри нее. Побуждаемая к действию, она не стала раздумывать, подняла кулак и громко постучала в дверь. Дверь была открыта немедленно негнущимся, пышнолицым секретарем.

— Я как раз собрался за вами, товарищ.

Одной из аномалий текущей политической ситуации было то, что партийный лидер Тан, самый прогрессивный человек в иерархии КНР, был до сих пор номинально коммунистом, и поэтому дела, приведшие сюда Вивиан, должны были обсуждаться на языке революции полувековой давности, который стал анахронизмом. Секретарь отступил в сторону, чтобы дать ей пройти. Было темно, и потребовалось время, чтобы ее глаза смогли различать детали в каюте.

Тан Шаньдэ был здесь — он сидел со своим ближайшим окружением вокруг грубо сработанного деревянного стола, освещенного масляной лампой и серым светом из высоко расположенного маленького окошка. Они курили сигареты, и перед каждым стояли накрытые крышками чашки с чаем.

Из шестерых мужчин и женщин она узнала трех — с ними она вела переговоры в Шанхае почти год назад: женщина, пухлый секретарь Тана и, конечно же, неистовый Ма Биньян. Чжэн не присутствовал. Другие, как она знала, имели репутацию одних из самых доверенных лиц Тана, включая и сурового генерала Народно-освободительной армии, который встречался с Дунканом и Хьюго в прошлом году.

Самого Тана — невысокого, широколицего, неулыбчивого и на удивление молодого человека из Гуанчжоу — она знала по многочисленным телепередачам и фотографиям в газетах. В жизни он выглядел крупнее и неотесаннее. Его руки были огромными и натруженными, на левой не хватало пальца, которого он лишился в детстве из-за карабина рыбачьей сети. На нем был костюм его «торговой марки» — спортивного стиля пиджак и рубашка с отложным воротником; этот имидж должен был показать Китаю, что он служит как бы связующим звеном между интересами бизнесменов из разных стран, нуждами простых рабочих и высокойнтеллектуальными чаяниями студентов. Двое из его кружка были настоящими рабочими — шахтер из Уханя и текстильщик из Шанхая. А Ма Биньян был радикальным студенческим бунтовщиком, немного заматеревшим с годами, но по-прежнему с мятущимся огнем в глазах и гордой улыбкой на губах.

Ей не предложили ни сесть, ни выпить чаю: к этому времени они уже знали, что у нее нет с собой доказательств Дункана, только извинения. Ма Биньян грубовато подмигнул ей и непочтительно усмехнулся, на что она ответила мрачным кивком; остальные же выглядели хмурыми.

Тан Шаньдэ начал с грубоватой прямотой, которой он был известен, и Вивиан на мгновение подумала о Викки Макинтош. Да, в этом есть своя ирония — рыбацкий сын и дочь тайпана имели общее между собой.

— Мне сказали, что когда вы сели на борт сегодня утром, вы заявили, что у вас нет с собой доказательств. Тогда какого черта я затеял эту рискованную поездку из Пекина?

Вивиан колебалась. У нее было одно маленькое преимущество, но она не хотела пускать его в ход слишком рано.

Тан неправильно интерпретировал ее замешательство, возможно, намеренно. Будучи кантонцем, он говорил на государственном языке Китая, демонстрируя себя как признанного национального лидера.

— Мы встречаемся на этой старой деревянной джонке потому что здесь нет телефонов, чтобы подслушать, или каких-нибудь других электронных штучек двадцатого века. Вы можете говорить свободно.

Вивиан опять поняла, что Викки могла бы лучше, чем она, поставить Тана на место. Первое, что она должна сделать, — это осадить его. Он был очень «надкитайским», держа себя как англичане или эмигранты из Европы. А она будет больше китаянкой.

— Извините меня, товарищ партийный лидер. Моя нерешительность начать разговор проистекает из моего личного замешательства. Мне не удалось привезти то, что я обещала.

— Разгромные доказательства.

— Да, товарищ партийный лидер.

— «Товарищ» — это прекрасно, — заметил он. — Но можно просто Тан, если хотите. Давайте продолжать.

— Хорошо, товарищ.

— Существуют ли еще доказательства или все утонуло вместе с яхтой тайпана?

— Я верю, что есть. Но не могу поклясться в этом.

— Ничего?

Тан повернулся к своему секретарю:

— Клянусь лысиной вашего отца, что я здесь делаю?

— Я был введен в заблуждение.

— Она лгала? — спросил он, быстро взглянув в сторону Вивиан, чтобы посмотреть на ее реакцию.

— Ну, не совсем.

— Я не лгала, — перебила Вивиан.

— Нет, она не лгала, — вмешался Ма Биньян. — Она допускала осложнения, и, возможно, я и ваш товарищ секретарь увлеклись преждевременной надеждой.

Вивиан знала, что все гораздо сложнее. Ма Биньян полагался целиком на доказательства Дункана в дискредитации Чена. Кроме этого, у Ма не было ничего. Тан между тем прорабатывал другие варианты. Его лицо потемнело.

— Править страной в окружении дураков плачевно. Заниматься конспирацией с помощью дураков — смертельно опасно. Вы будете удивлены, если увидите, как люди из Комитета государственной безопасности ждут, когда причалит наша джонка?

— Нет, нет, нет, товарищ партийный лидер, — запротестовал испуганный Ма. — Все совсем не так. Просто…

Остальные мгновенно рискнули высказать свои мнения, и гомон обвинений и оправданий становился все громче и громче, пока Тан, сидящий, как уродливый нефритовый будда в окружении колеблющихся огоньков свечей, наконец уставился на Вивиан свирепым взглядом.

— Я привезла одну скромную вещь.

— Давайте посмотрим.

Все мгновенно замолчали. Она вытащила из складок своей матросской одежды полиэтиленовый пакет, подошла к тому месту за столом, где сидел Тан, и положила пакет перед ним.

— Тайпан оставил мне один пакет.

Тан собственноручно разорвал его и стал подозрительно листать страницы. Бумага была толстой — сорт, использовавшийся в старых копировальных машинах КНР. Он напялил очки в пластмассовой оправе и стал читать строчку за строчкой.

— Господи! — выдохнул он, когда кончил читать. — Зять Чена? Только посмотрите сюда! Номера банковских счетов. А здесь! Сталь для верфей, отправленная Вонгу Ли для его отеля в Гуанчжоу. А другие доказательства подобны этим?

— Думаю, лучше.

— Садитесь. Садитесь, — заговорил он, махнув пальцем в сторону секретаря, который тут же вскочил со стула. Вивиан села рядом с Таном. — Где же они?

— Об этом знает только его дочь.

— Достаньте их.

— Я постараюсь.

— Я не хочу, чтобы вы постарались. Я хочу, чтобы вы достали их. Поймите, следующие три месяца будут решающими, потому что Чен должен выказывать сдержанность и благополучие в то время, как весь мир смотрит на Гонконг. Переворот — моя последняя возможность. Предельный срок. Чен это знает, конечно. Он уже начал свою кампанию. Вы! — Он хлопнул в ладоши. — Покажите ей.

Секретарь вытащил несколько плакатов с иероглифами из кейса. Первый обвинял Тана в передаче государственных тайн японцам. Другие изображали главу партии контрреволюционером, наживающимся на государстве, и западным декадентом. Вивиан испугалась. Это был каэнэровский язык, предвещавший потерю власти.

— На прошлой неделе, — сказал Тан тихо, — Чен пригрозил мне, что за ним армия.

— Правда?

— Некоторые из них, — ответил Тан, взглянув на молчавшего генерала, и Вивиан подумала, что если он говорит правду, это пахнет гражданской войной.

Ма Биньян прервал их.

— Но у вас есть сердца народа. А это означает, что Чен — конченный человек.

Тан снизошел до студенческого лидера, улыбнувшись.

— Если у Чена есть армия, то у него есть и власть пройти по площади Тяньаньмэнь шагом с этими сердцами на штыках.