Опасность - Лев Гурский

В дальнем конце кабинета кто-то не выдержал и полузадушенно хихикнул. Кажется, Пономарев.

Федорчук немедленно сбился и принялся судорожно шарить глазами по спасительной бумажке, отыскивая нужную строчку. Вид у него был самый жалкий.

«Спекся Федорчук, – удовлетворенно подумал Черненко. – Чем бы ни кончилось дело, в Комитете он не задержится… Черт, ну как же там дальше, в этом стихотворении?»

Андропов нахмурился.

– Борис Николаевич, вы не правы, – процедил он, обращаясь к Пономареву. – Ничего смешного в данной ситуации я не вижу. А вы тем более не правы, товарищ Федорчук, – добавил он, глядя на председателя КГБ, который к тому времени успел превратиться из багрового в ярко-красного.

– Виноват, – пробормотал Федорчук, пытаясь утереть выступивший на лбу пот одним из скомканных листочков. Неприятные шуршащие звуки тотчас же заполнили комнату. Еще кто-то в дальнем углу сдавленно захихикал и немедленно постарался замаскировать свою вылазку громким вымученным кашлем. Кажется, это был Долгих.

– Прошу внимания, товарищи, – весьма нелюбезным тоном вновь призвал всех к порядку Андропов и постучал по столу уже погромче. – А если вы, товарищ Долгих, простужены, то извольте сидеть дома…

Возникла пауза, которую опять попытался заполнить Федорчук. Судя по всему, он нашел нужную строчку и прижал ее ногтем, чтобы та не вырвалась.

– Наши аналитики полагают, – срывающимся голосом объявил председатель Комитета, – что под вышеупомянутым словом бардак звонивший мог подразумевать, с одной стороны…

Упреждая аполитичные смешки своих коллег, Юрий Владимирович быстро перебил Федорчука.

– Я не о том слове вас спросил, – с нескрываемым раздражением проговорил он, делая досадливый жест рукой. – Объясните собравшимся товарищам, какой смысл вы вкладывали в слово теракт.

Федорчук просиял: наконец-то он понял, что от него хотят.

– Звонивший имел в виду взрыв ядерной бомбы в центре Москвы, – четко отрапортовал он. – Он так и сказал по телефону: мол, взорву атомную бомбу.

В кабинете наступила напряженная, звенящая тишина. Всем сразу стало не до шуток. Только Гришин, испуганный перспективой оказаться крайним во всей этой истории, робко поинтересовался:

– А какие мы имеем основания ему верить? Лично я до сегодняшнего дня никаких сигналов о том, что ядерное устройство…

– Погодите, Виктор Васильевич, – отмахнулся Андропов. – Я потом вам дам слово. А пока я попрошу товарища Федорчука огласить информацию, содержащуюся в Особой папке N 31.

Федорчук, обрадованный предельно четкой командой, выудил из кучи мятых листочков необходимый и прочел текст, почти не запинаясь.

На сей раз молчание присутствующих стало почти похоронным.

– Ну что же, давайте обменяемся мнениями, – с тяжелым вздохом предложил Андропов.

Опять возникла пауза. В конце концов молчание нарушил один из двух Михаилов Сергеевичей. Горбачев.

– Все это похоже на фантастику, – высказался он. – Может, и не спрятано в столице никакой бомбы? По-моему, это блеф, Юрий Владимирович. Кто-то нарочно хочет нас запугать. Возможно, мы вообще зря сообщили об этом звонке Леониду Ильичу. Он ведь и так последнюю неделю себя неважно чувствует, Чазов от него ни на минуту не отходит…

Андропов отрицательно покачал головой:

– Боюсь, что бомба существует, хотим мы того или нет. Просто мы до сих пор почти ничего не знаем о ней. И – что самое неприятное – мы до сих пор не знаем, кто может об этом знать. Курчатов слишком рано умер и, похоже, унес тайну с собой…

– Но ведь, кроме Курчатова, есть и другие, – осторожно сказал Михаил Сергеевич.

– Кто же, например? – осведомился Андропов, глядя на смельчака в упор. Тишина в кабинете стала зловещей. Все поняли, кого именно имел в виду Горбачев, и всем стало не по себе. Федорчук, окончательно смяв свои секретные листки, хищно уставился на Горбачева, с профессиональным интересом ожидая, когда будет названа ужасная фамилия ссыльного академика.

Некоторое время в кабинете было тихо, и Константин Устинович искренне понадеялся, что самый молодой член Политбюро дипломатично промолчит, не станет лезть на рожон. Константину Устиновичу нравился Горбачев. Черненко не хотелось, чтобы у того были неприятности.

К счастью, ответить Горбачеву помешал назойливый телефонный зуммер. Юрий Владимирович поморщился, затем все-таки снял трубку и некоторое время слушал. Лицо его постепенно прояснялось.

– Так, – сказал он, наконец, – так… Отлично… Молодцы… Да, конечно, представьте список, и все будут награждены… Так, жду.

Андропов аккуратно положил трубку на рычаг и, улыбнувшись, сказал присутствующим:

– Все обошлось. Ложная тревога.

Люди, собравшиеся в кабинете, возбужденно заговорили, смеясь, перебивая друг друга. Неуместная выходка Горбачева была сразу же забыта – по крайней мере, до тех пор, пока не понадобится ее вспомнить. Константин Устинович даже ощутил нечто вроде легкой симпатии к недотепе Федорчуку. Симпатии, впрочем, непонятной и очень кратковременной.

– Минутку, товарищи, – продолжил Андропов, поднимая руку. Веселый шум в кабинете стал быстро стихать. – Я очень рад, что все так быстро закончилось. Звонивший действительно оказался сумасшедшим, его засекли при попытке позвонить вторично. Ни к какой бомбе, ни к каким физикам он отношения не имеет. Насколько я понял, он просто несчастный псих. И у него отнюдь не вялотекущая, – Андропов бросил взгляд на Федорчука, – а самая что ни на есть натуральная шизофрения… Хорошо, оперативно сработали парни из девятки, да и московское ГУВД показало себя на высоте… Я думаю, Виктор Васильевич, со своей стороны, поощрит отличившихся милиционеров.

– Непременно, – бодро сказал Гришин, моментально превращаясь в именинника. – Московский городской комитет наградит всех ценными подарками…

– Ты уж не жмись, – под общий смех проговорил Андропов, весело поблескивая очками. – Знаю я твои ценные подарки: часы да чернильные приборы. Ты уж расстарайся, отвали сыщикам что-нибудь посущественнее. Телевизоры там или путевки в Болгарию, на Золотые пески.

– Телевизоры хорошие есть в премиальном фонде Моссовета, – замахал руками Гришин. – Они и дадут… Мы только попросим, и они сами все дадут и еще спасибо скажут, что попросили.

Смех вокруг стал еще громче; даже помрачневший было Горбачев заулыбался вместе со всеми.

– А я вот давно спросить хочу, – произнес Константин Устинович, стараясь преодолеть шум. – Кто-нибудь из вас знает стихотворение: А из нашего окна Площадь Красная видна?

Если знаете, скажите, что дальше-то там? Вертится в голове, а вспомнить никак не могу.

– Что-то знакомое, – пожевал губами довольный и счастливый Гришин. – Исаковский или Лебедев-Кумач. Я в детстве точно знал, а сейчас забыл.

Андропов прищурился:

– Я вроде помню еще две строчки. Сказать?

– Ну да, ну да! – закивал Константин Устинович. Тогда Андропов продекламировал с выражением:

– А из нашего окошка…

Слова его были внезапно прерваны новым телефонным зуммером.

– Андропов у аппарата, – весело сказал Юрий Владимирович в трубку. – Что-о-о? – Тон его голоса мгновенно изменился, и он начал приподниматься с места, не выпуская трубки из пальцев. Смех и разговоры в кабинете тут же стихли, и все вокруг, еще ничего не понимая, стали подниматься со своих мест.

– Когда? – спрашивал, между тем, Андропов, вцепившись в трубку. – А реанимация?… Так… Не приходя в сознание?… Да, мы все сейчас выезжаем, немедленно. – Он бросил трубку на рычаг и проговорил скорбным голосом: – Дорогие товарищи! Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжелую утрату…

Taken: , 1

Глава одиннадцатая

КВАРТИРНЫЙ ОТВЕТ

В знакомом дворике на Большой Черкизовской произошли некоторые изменения – причем к лучшему. Наш мэр был бы доволен. Раньше на возможность строительных работ здесь скупо намекали лишь кучи щебня, досок и отделочного кирпича. Да еще монбланы мусора, да еще маленькая ямка-траншея, вырытая для неизвестных нужд. Теперь же намеки стали реальностью. По-настоящему строить на этом участке пока еще не начинали, но уже явно зашевелились. Горы мусора превратились в горки, и из-за них даже стали видны дверь в близлежащую хибарку старика Бредихина и верхний краешек лестницы. А вот ямка-траншея, наоборот, отныне была укрыта от посторонних глаз за деревянным забором: должно быть, ее успели углубить до размеров котлованчика. Не исключено, глубокого.

Белый клоун, по-хозяйски въехавший в указанный мною дворик, про бывшую ямку за забором не знал. А потому запарковал автомобиль крайне неудачно. Я бы сказал – опасно. Ибо местность здесь стала довольно уклончивой и при малейшей проблеме с тормозами машина легко протаранила бы новую ограду. И могла бы сковырнуться вниз вместе с обоими клоунами и со мной в придачу.