Отрок. Внук сотника. - Евгений Красницкий

— Никифор, — продолжал между тем дед — приговор понятен?

— Да, батюшка Корней Агеич! Принимаю и обязуюсь исполнить.

— Десятник Андрей, приговор понятен?

Немой кивнул.

— Кто-нибудь виру и выкуп за холопа Роську внести желает?

— Андрей! — Мишка толкнул Немого в бок. — Роську выручать надо. Мне нельзя, выкупать взрослый должен.

Немой снова взял Мишку за плечо и выдвинул вперед.

— Десятник Андрей желает!

— Никифор, твое слово!

— Ха! У меня холопы дорогие! Сколько даешь?

"Блин, торговаться-то я и не умею! Профессионалу продую наверняка!".

— А сколько запрашиваешь? — раздался над ухом еле слышный голос Ходока.

— А сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — повторил подсказку Мишка.

— Сначала виру выложи.

Снова шепот сзади:

— Дай сарацинский перстень.

— Вот! — Мишка выложил на стол перед дедом подарок, полученный от мусульманина.

Дед повертел перстень в руках.

— Тяжел, камень крупный — за гривну пойдет!

— Так сколько запрашиваешь, Никифор Палыч? — Снова обратился к дядьке Мишка.

— У Роськи цены еще не было — он в бою взят. Ты предлагай, а я подумаю.

— Удвой — снова прошептал Ходок.

— Даю еще гривну!

— Покажи деньги!

Мишка высыпал на стол свою долю монет, найденных в скоморошьем фургоне.

— Мало!

— Сколько ж ты хочешь?

— Не знаю, но пока — мало.

"Падла, не называет цену, так все из меня вытянет! Профессионал, блин".

Снова шепот:

— Украшения, за три.

— Даю еще три гривны! Кузька, подай!

Кузька высыпал на стол кучку ювелирных украшений.

— Здесь трех гривен нет!

Опять подсказка Ходока:

— Сам цену не называет, значит — твоя.

— Ты, Никифор Палыч цену называть не желаешь, значит, пользуемся моей ценой. Здесь — три гривны!

— Мало!

— Побойся Бога, на торгу за это можно…

— Вот на торг и иди!

"Глупость сморозил, обычным заходом его не возьмешь. Он играет на своем поле и своими картами. Что ж придумать-то?".

Снова сзади звучит подсказка:

— Доспех, за десять.

— Удваиваю! Кузька, доспех.

Кузька с Демкой приволокли доспех.

— Не стоит доспех десяти гривен!

— Называй цену, или бери за десять!

— Ладно, беру за десять. Все равно — мало.

— Роськину долю, за пятнадцать. И про родство напомни. — Опять подсказал Ходок.

— Удваиваю! Кузька, доспех и кошели!

— Мало!

— Дядька Никифор, с родней торгуешься. Тридцать гривен со своей семьи за пацана! Мы же не чужие!

— Денежки родства не знают!

— Римляне говорили: "Деньги не пахнут".

— Вот и я не нюхаю: откуда у тебя тридцать гривен.

— А чего тут нюхать? Из того самого переулочка. Епископским судом мне отдано. Нюхай не нюхай, все чисто!

"Нужен нестандартный ход! Блин, что для этого выжиги может стать неожиданностью? И дед чего-то совсем сник, как будто в тотализаторе на меня ставку сделал. Но что же придумать?".

— Кстати, Михайла, тут не тридцать, а двадцать девять. — Придрался Никифор. — Одна-то за виру идет!

— На! — Демка вытащил из-за пазухи кошель со своей долей монет. — Теперь — тридцать!

— Все равно — мало!

— Да куда тебе столько?

— А это уж — мое дело!

"Ну да, коммерческая тайна… Стоп! Коммерческая тайна? И кто же, кроме тебя, твои делишки в подробностях знает? А делишек много, мать мне очень интересные вещи тогда про тебя поведала. А знает о них, если не все, то много, Семен. Как никак — главный приказчик. А он у тебя в холопах за долги".

— Ну что, Михайла, иссяк? — Никифор давил, не давая ни секунды на то, чтобы что-нибудь придумать, сбивал с мысли. Рожа его постепенно расплывалась в торжествующей улыбке, а дед сидел мрачный, как на похоронах.

"Что-то не то. Обратите внимание, сэр, опытный купец переиграл пацана, а радуется, как будто крупную сделку провернул. Не странно ли? И лорд Корней, как-то уж слишком опечален. Что-то тут не чисто…".

С мысли опять сбил голос Пашки:

— Нет батяня, не иссяк он! У них еще есть, я подсмотрел!

"Ну, паскуда, купецкий сын!".

— Слышь, Михайла, что Пашка говорит? Давай, набавляй цену!

— Мало ли, что чужие люди болтают. — Отмахнулся Мишка.

"Уводить, уводить разговор в сторону, нужна пауза для размышлений!".

— Чужие? — Возмутился Никифор. — Это ж брат твой двоюродный!

— Нет, Никифор Палыч. — Мишка отрицательно покачал головой. — У меня в Турове только один брат — Петр Никифорыч! А этого — небрежный кивок в сторону Пашки — я не знаю, и звать его — никак.

Никифор озадаченно уставился сначала на Мишку, потом на своего младшего отпрыска, давая племяннику драгоценные мгновения, для того, чтобы что-нибудь придумать.

"Испугаешься ли ты, если Семен в чужих руках окажется? Должен! Коммерческая тайна это — такая штука… Ну, держись, дядя Никифор!".

— Семен! — Громко спросил Мишка оборачиваясь к старшему приказчику. — Ты сколько хозяину должен?

— А чего?

— Спрашиваю — отвечай, еще виру за грубость хочешь?

— Четыре гривны. И гривна с семнадцатью кунами лихвы. И сегодня еще три куны.

— Для ровного счета, будем считать — шесть. — Подвел итог Мишка. — Бери со стола шесть гривен и отдавай при свидетелях Никифору Палычу. А ты, дядя Никифор, неси кабальную запись. Отказать не имеешь права — должник при свидетелях вернул долг и лихву тоже. Теперь он не твой, а мой!

— Стой, племяш, ты чего творишь?

"Есть, в яблочко!".

— Денежки родства не знают!

— Да погоди ты! На кой тебе Семен сдался?

— А это уж — мое дело!

— Тебе же Роська нужен был!

— Дорого запрашиваешь, да и прибытку с него… — Мишка пренебрежительно сморщил нос. А с Семена мне польза будет… Сам понимаешь! Неси кабальную запись! Или, может быть, хочешь Семена на Роську обменять? Так Роська дешевле Семена раз в десять! Или — не так?

— А, провались ты! — Никифор в сердцах швырнул шапку оземь. — Проиграл! Едрит твою бабушку, такой заклад! Нет, Корней Агеич, с тобой об заклад биться — лучше сразу самому повеситься! Вырастил внука, мне бы такого парня! Эх…

Никифор неожиданно улыбнулся, подскочил к Мишке и хлопнул его по плечу.

— Не серчай на дядьку, племяш! Мы с твоим дедом об заклад побились: переторгуешь ты меня или нет? Я Роську тебе и так отдал бы, но больно уж интересно было. Ну, не сердишься?

"Так вот в чем дело! Всё было спектаклем: и суд, и приговор — всё для того, чтобы я с Никифором торговаться начал! Ну, лорд Корней, подсуропил… Так, стоп! А Ходок что, так же, как на представлении, подсадкой работал?".

— А Ходок мне по твоему наущению нашептывал, дядя Никифор?

— Догадался? А ведь ты сначала купился. Ну признайся: купился?

— Купился, как не купиться было, — признался Мишка — он же другом моим притворялся.

— Да он и есть твой друг! Просто я ему десятину от выигрыша пообещал.

— Друзей так дешево не продают. Их вообще не продают, иначе это — не друзья.

— Да будет тебе, Михайла. — Никифор сам почувствовал неловкость ситуации и попытался отвлечь племянника: — Ты же все выиграл: Роська — твой, меня ты переторговал. Это меня-то! Деда обогатил, чего тебе еще-то?

— Ничего, только Ходоку я уже никогда доверять не смогу. И тебе не советую. Он как-то обмолвился, что однажды жар-птицу поймал, да счастья ему с того не вышло.

— Ну и что?

— Где он? — Мишка покрутил головой. — Смылся? Помяни мое слово: он сегодня напьется вусмерть, будет плакать и последними словами себя обзывать. Это — хуже всего, сломанный он человек.

— Ничего-то ты про Ходока не знаешь. — Насупился Никифор. — У него в жизни такое было, что тебе и не снилось.

— Никеша! — Раздался с крыльца голос деда. — А не обмыть ли нам это дело? У тебя, там в бочке с угорским еще и половины не убыло!

— Ха! Мудр ты, Корней Агеич, аки змий! И бочки винные взглядом пронзаешь, как копьем! Сейчас пойдем, только дело довершить надо. Павел! Ну-ка, подойди.

Пашка несмело, бочком приблизился, глядя на Мишку исподлобья.

— Кто перед тобой стоит?

— Ну, Минька.

— Кто он тебе?

— Брат двоюродный…

— Нет! Не знает он тебя и имя твое забыл! — Никифор схватил Пашку за ухо и вывернув его так, что пацан заверещал от боли, заставил сына опуститься на колени. — Проси прощения у старшего брата, паскудник!

— А-а-а! Больно! Батяня, ты же сам учил…

— Чему учил? Родне гадить? Так, чтобы потом тебя знать не желали? Винись перед старшим братом!

— Винюсь! Прости, Михайла-а-а! Ой, больно, батяня!

— В землю кланяйся, в землю! Запомни: родичи — надежда и опора, без родни ты никто!