Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между… - Роберт Пайк

Харлоу улыбнулся.

— Можешь называть меня как хочешь, лишь бы это говорилось уважительным тоном.

— Конечно, мистер Харлоу… То есть Джонни… — Внезапно с него соскочила вся сонливость. — Я вижу… Вижу… А вы видите?

Впереди мерцали огни автомобиля, петляющего по коварным изгибам дороги Коль де Тенда.

— Я уже давно ее вижу. Это Тараккиа!

Даннет взглянул на него.

— Почему вы так решили?

— По двум приметам…

Харлоу слегка сбавил скорость, приближаясь к повороту.

— В Европе не найдется и дюжины людей, которые ведут машину так, как ведет ее он.

Он еще немного сбавил скорость и взял поворот со спокойствием человека, сидящего в церкви на богослужении.

— И потом — стиль. Покажите знатоку пятьдесят разных картин, и он сразу скажет вам, кто художник. Я не имею в виду таких разных художников, как, например, Рембрандт и Ренуар. Я имею в виду одну и ту же школу. Так вот, я могу узнать стиль любого гонщика Гран-При в мире. В конце концов, таких гонщиков меньше, чем художников. У Тараккиа есть привычка слегка притормаживать еще до поворота и сразу же набавлять скорость на самом повороте… — Под протестующий визг шин он провел «феррари» по следующему повороту. — Точно, это — Тараккиа!

Действительно, это был Тараккиа. Сидя рядом с ним, Джейкобсон с тревогой следил за убегающей в зеркальце дорогой.

Внезапно он сказал:

— За нами кто-то едет!

— Дорога общая. Любой может ехать по ней.

— Поверь мне, Никки, это не любой!

Нагоняя машину, Харлоу предупредил:

— Я думаю, нам следует приготовиться.

Он нажал на кнопку, и оконные стекла скользнули вниз. Потом он достал пистолет и положил его рядом с собой.

— Я буду вам премного благодарен, если никто из вас не пристрелит Мери.

— Надеюсь, этот чертов туннель успели блокировать, — заметил Даннет, вынимая свой пистолет.

Туннель действительно блокировали прочно и основательно. Его вход перегораживал по диагонали огромный и будто вросший в землю фургон для перевозки мебели.

«Эстон-мартин» сделал последний поворот, и в тот же момент Тараккиа грубо выругался и рывком остановил машину. Он и Джейкобсон со страхом наблюдали за приближающейся машиной.

Мери — тоже, но не со страхом, а с надеждой.

Джейкобсон сказал:

— Только не вздумай мне говорить, что этот фургон застрял здесь случайно. Разверни машину, Никки!.. О господи! Это они!

«Феррари», взяв последний поворот, теперь мчался прямо на них. Тараккиа сделал отчаянную попытку развернуть машину, но его маневр был сорван Харлоу, который, круто затормозив, протаранил «эстона» в бок.

Джейкобсон выхватил пистолет и наугад выстрелил.

— В Джейкобсона! — быстро выкрикнул Харлоу. — Не в Тараккиа! Иначе вы убьете Мери!

Харлоу и Даннет выстрелили в тот момент, когда стекла «феррари» покрылись лучистыми звездами.

Джейкобсон поспешил пригнуться, но опоздал. Две пули впились в его левое плечо, и он вскрикнул от боли.

В этот момент Мери открыла дверцу автомобиля и выскочила из него, забыв про свою больную ногу.

В первое мгновение Джейкобсон и Тараккиа даже не заметили ее бегства.

Последний, согнувшись в три погибели, наконец умудрился развернуть машину и рванул ее по дороге. Буквально через четыре секунды после того, как Даннет втащил Мери в «феррари», Харлоу устремился в погоню. Не обращая внимания на боль, Джонни кулаком ударил по и так уже разбитому ветровому стеклу. Даннет довершил начатое рукояткой своего револьвера.

Несколько раз Мери вскрикивала от страха, когда Харлоу бросал «феррари» в вираж на поворотах.

Рори обхватил сестру рукой, и хотя он не показывал вида, что боится, видимо, и он испытывал то же чувство, что и Мери.

У Даннета, который посылал во след беглецам пулю за пулей, вид был тоже не очень радостный.

Зато лицо Харлоу, как всегда, было неподвижно и бесстрастно. Со стороны могло показаться, что за рулем сидит сумасшедший, но Харлоу в совершенстве владел собой и машиной.

Под мучительный визг шин и рев двигателя он вел машину на спусках так, как никто не вел до него и не смог бы вести после него.

Приближаясь к шестому повороту, он шел за «эстоном» уже с просветом всего в несколько футов.

— Перестаньте стрелять! — крикнул он Даннету.

Ему приходилось кричать, так как обычный голос потонул бы в реве мотора.

— Почему?

— Потому что это не решит проблемы окончательно!

«Эстон», опережая «феррари» только на длину автомобиля, сделал очередной отчаянный поворот вправо.

Харлоу, вместо того чтобы затормозить, увеличил скорость, мгновенно тоже повернув руль вправо, и машину стало как бы заносить на всех четырех визжащих колесах.

На первый взгляд казалось, что машина вышла из-под контроля, но Харлоу рассчитал все с леденящей кровь точностью — бок «феррари» с силой ударил в бок «эстона», и машина Харлоу была отброшена в центр дорожного изгиба и через несколько секунд остановилась.

«Эстон» же, теперь двигаясь по диагонали и безнадежно потеряв управление, скользил к краю дороги, за которой начинался обрыв, глубиной футов шестьсот, зияющий, словно пасть гигантского животного.

Харлоу выскочил из машины как раз в тот момент, когда содрогающийся «эстон» уже повис над бездной. За Харлоу вышли и все остальные. Они приблизились к обрыву и посмотрели вниз.

«Эстон» падал удивительно медленно, переворачиваясь каждый раз, как ударялся о камни.

Вскоре он исчез в глубине ущелья, а через несколько мгновений раздался взрыв, и огромный язык яркого оранжевого пламени взметнулся из темноты, почти достигнув того места, где стояли Харлоу и его спутники. В следующее мгновение он исчез, и ущелье вновь стало таким же темным и безмолвным.

Все четверо стояли на дороге молча и неподвижно.

Потом Мери вздрогнула и спрятала свое лицо на плече Харлоу.

Он обнял ее, но каким-то невидящим взглядом продолжал смотреть, словно надеясь увидеть еще что-то.

Но в черных, скрытых глубинах ущелья ничего больше нельзя было разглядеть.

Эллери Квин

Дверь между…

Часть первая

1

Когда Карен Лейт получила Большой американский приз за литературное произведение, ее благодарный издатель немало удивил всех, включая и самого себя, уговорив свою примадонну наконец-то показаться публично.

Еще более удивительным было разрешение мисс Лейт организовать прием в ее собственном японском садике, расположенном за изящным домом на Вашингтон-сквер.

На приеме было много выдающихся личностей, которые были рассыпаны, как изюминки в тесте, украшая своим присутствием массу ничем не выдающихся людей. И все были счастливы. Но больше всех, конечно, издатель мисс Лейт, который не смел и мечтать о подобном празднике.

Очевидно, получение литературной награды слишком много значило для этой маленькой, скромной, все еще хорошенькой женщины. В 1927 году она приехала из Японии, заточила себя за высокими, непроницаемыми стенами в доме на Вашингтон-сквер и из этого святилища одаривала мир необычайно изящными новеллами. И те, кому приходилось видеть ее раньше, утверждали, что никогда еще она не была так взволнована и в то же время так приветлива и дружелюбна.

Но большинство гостей впервые видели Карен Лейт, так что ее прием являлся своего рода дебютом. Для женщины, имеющей репутацию пугливой птички, она прекрасно справлялась с этим испытанием. Больше того, своим нарядом она даже до некоторой степени бросала вызов присутствующим. Ее хрупкую фигурку окутывало роскошное японское кимоно, а иссиня-черные волосы были гладко зачесаны и собраны сзади свободными петлями в японском стиле. Однако даже самые придирчивые критики-дамы были обескуражены изяществом, с которым держалась Карен в своем необычном костюме. Все понимали, что это отнюдь не вызов, а скорее привычка. Она просто свободнее чувствовала себя в японской одежде, чем в любом другом туалете, сшитом самой искусной портнихой с Пятой авеню. Шпильки из слоновой кости и нефрита, подобно драгоценной короне, украшали ее голову. И действительно, Карен была сегодня королевой, принимающей гостей в день своей коронации, скрывая волнение за спокойной, величественной маской.

Знаменитый автор «Восьмого облака», маленькое, воздушное создание, на вид была до того хрупка и легка, что любой слабый ветерок мог бы поднять ее на воздух и унести, как перышко, в голубые дали. Это заметил один джентльмен, имевший поэтические наклонности. Ее щеки напоминали бледные впадины под тщательно наложенной и довольно необычной косметикой. Она казалась больной. Вялость движений свидетельствовала или о чрезмерном переутомлении, или о неврастении.