Зеркало Медузы - Роберт Мазелло

— Покойтесь с миром, ваше величество.

С этими словами он бросил ее в бочку с негашеной известью. Послышалось шипение и бульканье. Как только голова погрузилась в раствор, едкое варево начало растворять кожу и кости. В течение минуты плоть исчезла, и череп распался на части. Лишь несколько прядей волос всплыли из кипящей жидкости.

— Что ты там сидишь? — кричал Эбер, обращаясь к Тюссо, которая пришла в себя. — Я не собираюсь торчать тут целый день.

Он передал бутылку вина своему помощнику — мужчине, который все еще носил белое перо, вколотое в красную вязаную шапку. Кончик пера был теперь алым, и Сант-Анджело знал, чем оно покрашено.

— Эта королева даже мертвой заставляет всех ждать, — проворчал помощник, и все засмеялись.

— Нам нужно записать этот каламбур, — сказал Эбер. — Жером, достань бумагу.

— Я и так не забуду, — ответил третий член комиссии, чьи руки были перепачканы чернилами.

Юная Тюссо нервно сглотнула и посмотрела на голову, лежавшую на ткани. Она поняла, что эта часть тела принадлежала другой женщине, но ей хватило ума промолчать. Она быстро обернула сырую муслиновую ткань вокруг лица, покрыла ее ровным слоем гипса и позволила маске высохнуть на ветру. Тюссо сняла ее с лица и положила в корзину, затем собрала материалы, вытерла руки обрывком бумажного полотенца и, отряхнув юбку, сказала Эберу:

— Я закончила, гражданин.

— Вовремя! — похвалил он, поднимая шпагу, которая лежала на траве. — Мне еще нужно проследить за выпуском газеты.

Он надел треуголку и прихлопнул ее рукой.

— Завтрашний тираж раскупят полностью, — елейным тоном предсказал старший могильщик.

— Я сам напишу передовицу, — пообещал ему Эбер.

Щелкнув пальцами в сторону Тюссо, он добавил:

— Октав, иди помоги ей, ради бога. Или мы никогда не вернемся в редакцию.

Когда они ушли, Сант-Анджело, как безмолвный друг и свидетель, дождался момента погребения. Могильщики бросили останки королевы в открытую траншею. Он с облегчением увидел, что в обезглавленном теле жизнь угасла полностью и навсегда. Ударом ноги старший могильщик опрокинул бочку с известью на верхний слой тел и подождал, пока варево не покрыло всех жертв революционной резни. После этого могильщики начали забрасывать траншею землей. Маркиз повернулся и зашагал обратно в Консьержери. Ему предстояло отомстить за королеву Франции.

* * *

Сант-Анджело, как и каждый житель Парижа, знал, где издавалась газета «Папаша Дюшен». Он прождал несколько часов на улице, наблюдая, как Эбер, сидевший у окна, на виду у всех прохожих писал передовую статью. В ней звучала и манерная речь испорченной титулованной особы, и прямота разгневанного крестьянина. Маркиз видел мельком и его помощников. Жером и Октав набирали шрифт, работали с прессом и читали верстку.

Когда работа была закончена и время близилось к полуночи, они отправились пировать в один из бывших бараков швейцарской гвардии. Теперь, когда гвардия погибла при защите королевской семьи, это место называлось «Таверной гильотины». Оттуда открывался бесподобный вид на эшафот. Ежедневно на обратной стороне меню здесь публиковались списки именитых людей, которых собирались казнить в ближайшие часы.

Маркиз по-прежнему оставался в венке. Он сидел за одним из столов и прислушивался к неистовому хохоту людей, пока Эбер читал вслух отрывки из завтрашнего номера газеты.

— Когда вдова Капет увидела, что вместо кареты с четверкой лошадей ей подали навозную телегу, она, топнув ножкой, потребовала, чтобы кто-то ответил за это безобразие.

И затем:

— С характерной грубостью, к которой мы уже привыкли, эта сучка подло отдавила каблуком больную ногу мсье ле Париж…

Так в народе называли известного всем палача.

— …и она закатила бы истерику, если бы только могла сохранить при себе мозги и голову.

Так продолжалось не меньше часа. За это время гнев и решимость маркиза удвоились. Он уже держал на коленях гарпу, похожую на меч, который был создан им для руки «Персея».

Когда комиссар — он же и издатель подлого листка — вышел из таверны с двумя своими помощниками, Сант-Анджело последовал за ними. Вскоре он понял, что они направлялись к Консьержери — наверное, чтобы выбрать новые жертвы для казней на следующий день. На улицах было темно. С берега Сены тянуло сыростью. Тропа, шедшая вдоль реки, вела мимо полуподвальных окон тюремных камер. Там, как скот в загоне, содержали «навоз». Лица заключенных были прижаты к решеткам из железных прутьев. Воздух почти не проникал в тюремные застенки. Расстояние от окон до тропы было относительно небольшим. И в этот час тут никого не было, кроме узников, смотревших на Эбера через прутья. Многие из арестантов угрюмо молчали, когда он проходил мимо. Глава комитета не только обвинил их в преступлениях, но и обрек на казнь. Однако некоторые люди не могли сдержать себя. Они тянули к нему руки, умоляя о пощаде или возможности доказать свою невиновность. Их испуганные лица, мокрые от пота и слез, блестели в свете факелов, тускло освещавших подземные камеры.

Маркиз решил, что вряд ли есть более подходящее место, чем это. Встав за спиной печатника Жерома, он тихо прошептал ему в ухо:

— Не хочешь смыть краску с рук?

Мужчина оглянулся и увидел лишь мокрую мостовую, сиявшую в свете луны.

— Кто здесь? — крикнул он.

Эбер и Октав, по-прежнему носивший окровавленное перо, обернулись.

— Что ты разорался? — с пьяным смехом спросил Эбер. — Разве ты не видишь, что эти люди нуждаются в покое?

Пожилой узник окликнул его:

— Гражданин Эбер… Одно слово, я вас умоляю… Только одно слово!

— Тут кто-то был, — ответил печатник. — Он только что говорил со мной.

— И что он сказал? — ухмыляясь, спросил Октав.

— Он спросил… не хочу ли я смыть краску.

Затем, прежде чем Эбер и Октав успели как-то отреагировать, маркиз схватил печатника за ворот и потащил его к каменному парапету, возвышавшемуся над рекой. Сапоги Жерома волочились по камням.

— Помогите! — закричал печатник. — На помощь!

Мощным толчком Сант-Анджело послал его кувырком через ограду. Жером упал в Сену. Послышался громкий всплеск. Октав и Эбер подбежали к парапету. Они осмотрели стремительный поток воды, но не заметили никаких признаков своего товарища. Октав достал из-за пояса пистоль. Эбер вытащил шпагу из ножен. Но они никого не видели. Им не с кем было сражаться.

Маркиз прокрался за спину Октава. Его шаги не были слышны из-за возбужденных криков узников. Многие из них теперь прижимались к прутьям. Руки осужденных цеплялись за решетки. Их глаза расширились от изумления. Каким бы странным ни казалось происходящее на берегу реки, они единодушно одобряли его.

— Значит, тебе нравится этот сувенир? — прошептал Сант-Анджело, сорвав окровавленное перо с вязаной шапки Октава.

Подбросив перо, он заставил его кружиться в воздухе. Октав выстрелил наугад. Маркиз почувствовал, как пуля пролетела под его рукой. Он взмахнул гарпой и одним круговым движением отсек кисть, сжимавшую пистоль. Она упала на землю. Октав не сразу понял, что произошло. Он застыл на месте, глядя на пульсирующее кровью запястье, затем взвыл от боли, сунул обрубок руки под мышку и побежал обратно на площадь.

Узники, восхищенные происходящим, заколотили по перекладинам решетки оловянными ложками и кулаками. Комиссар отступил назад. Его шпага рассекала воздух во всех направлениях.

— Где ты? — крикнул Эбер. — Кто ты?

Маркиз не желал использовать чары в этом последнем акте мщения. Ему хотелось, чтобы Эбер знал, кто будет убивать его. Сняв венок, он медленно обрел видимость, словно образ, сплетенный лучами лунного света.

— Священник? — вскричал Эбер.

Порыв ветра распахнул черную мантию маркиза. На его боку блеснула окровавленная гарпа.

— Стража! — закричал Эбер во всю мощь своих легких. — Стража!

Сант-Анджело без слов придвинулся ближе. Эбер, отступая назад, размахивал шпагой. Один из выпадов едва не угодил маркизу в грудь. Он парировал его клинком сабли. Удар прозвенел в ночной тишине. Узники закричали:

— Убей его, отче! Убей эту падаль!

Треуголка слетела с головы Эбера и покатилась по камням. Его лицо побледнело от ужаса. Он отпрыгнул к оконным решеткам так близко, что несколько заключенных вцепились в его воротник и плечи. Эбер быстро развернулся и ударил шпагой по рукам, тянувшимся из окон. Затем он снова оказался лицом к маркизу. В конце тропы послышался цокот подков. Сант-Анджело увидел, что к ним приближался отряд верховых жандармов.

— Эй? — закричал капитан. — Что там происходит?

— Застрелите его! — отозвался Эбер. — Я приказываю вам! Стреляйте в священника!

Один из мушкетов опустился, и из него вырвалось облачко дыма. Пуля, просвистев над головой маркиза, звякнула о железную перекладину. Он ловким выпадом клинка выбил шпагу из руки Эбера. Пара выстрелов едва не зацепили его. Жандармы галопом помчались по тропе. Сант-Анджело толкнул Эбера в грудь, и тот отлетел к решетке, сквозь которую к нему тянулись руки. Сотни узников жаждали растерзать главу комитета. Они вцепились в него, словно стая гарпий. Одни срывали с Эбера одежду и вырывали волосы, другие царапали кожу и впивались ногтями. Старый арестант яростно кусал комиссара за руку. Девушка с выбитым глазом вонзала вязальную иглу в загривок Эбера — с таким воодушевлением, будто плела кружевной воротничок.