Держава (том третий) - Валерий Кормилицын

— А у простых офицеров, не адьютантов полка, по вечерам тактические игры проводятся…

— Знаем мы эти ваши вечерние игры, — саркастически сморщил губы Буданов.

— Да чуть не еженедельно — в наряд, — не обратил внимания на сарказм Рубанов. — Сам же списки составляешь, и тебя в них нет. Плюс — парады!

— На парадах и я присутствую, этого, надеюсь, отрицать не станешь…

— А манёвры полевые? Что–то тебя там не видно. Даже в лупу.

— Потому как я в это время хозяйственными делами занимаюсь. И вообще, господин поручик, вам в роту пора. Дрессированный кот ждёт.

— Дрессированный кот, сударь, в твоей бывшей роте, а у нас фельдфебель мух в две шеренги строит.

Побеседовав таким приятным образом и отогнав сон, Рубанов направился в роту.

— Смир–рно! — скомандовал бывший уже там молодой подпоручик.

Выслушав рапорт дежурного по роте, Аким скомандовал: «Вольно». И тут же, увидев вошедшего поручика Гороховодатсковского рявкнул роте: «Смирно!». Ибо Амвросий Дормидонтович был старше по выпуску.

Гороховодатсковский, в свою очередь, выкрикнул «смирно», когда в помещение роты вошёл капитан Лебедев.

Выслушав рапорт дежурного, тот обошёл строй, найдя несколько незначительных нарушений и добродушно попеняв на это Пал Палычу.

Фельдфебель, по разумению нижних чинов: «пуская пар из ноздрей», стал воспитывать подчинённых, пока офицеры ушли в канцелярию.

— Смотрите, ребяты, — погрозил строю кулаком, — Как его превосходительство войдёт, чтоб у всех грудь корытом была, а усы — шваброй. Что это за сапоги, розан мой занюханный?! — взъярился на камчадала. — Ну–ка, побёг кабанчиком обувку ваксить. Ногти все подстригли? Грабли вперёд, проверю.

В 12 часов пополудни в роту, сопровождаемый командиром полка и двумя штабными чинами, ввалился командир дивизии.

Сурово оглядев помещение, пошёл вдоль строя, пристально разглядывая внешний вид нижних чинов.

Бледный ротный, мысленно хватаясь за сердце, брёл за ним, рисуя в мозгах контуры эшафота.

— Блестят, как у кота яйца, — похвалил дивизионный генерал сапоги нижних чинов.

«Видно, уже столкнулся с дрессированным котом второй роты», — с трудом сдержал смех, привыкший дома к генеральской форме, Рубанов.

— А теперь проверим отдание чести. Два шага вперёд, — велел камчадалу.

Честь тот отдал чётко — это был его «конёк», после десятка нарядов от фельдфебеля.

— Неплохо, неплохо. Теперь сборка–разборка винтовок, — вызвал взвод старшего унтер–офицера Сидорова. — Уважаю, уважаю, — с удовольствием разглядывал двух георгиевских кавалеров. — Проверю, как нижних чинов учите…

С заданием взвод справился на отлично.

Контуры эшафота стали растворяться, меняясь на приказ с благодарностью, и Александр Иванович выпятил грудь если не корытом, то уж тазиком точно.

— Вот ты, — обратился к командиру отделения генерал.

— Младший унтер–офицер Козлов, — вытянувшись, доложил тот.

«Тут и так ясно, что Козлов, — заволновался фельдфебель. — Сейчас всю роту под откос пустит», — замер, ожидая продолжения действа.

— Ответь мне, кто является внутренним врагом государства?

— Скубенты университета! — без раздумий, как щёткой об пол, брякнул Козлов.

— Кхе, кхе! — разгладил чело с изуверскими морщинами генерал, и оглянулся на командира полка, благосклонно кивнув в сторону героя. — Блистательное умозаключение! — поднял глаза на живописную картину под названием «Крещение Руси». — Как полотно называется? — благожелательно обратился к георгиевскому унтеру.

Не думая — чё тут думать, тот жизнерадостно рявкнул:

— Переправа Суворова через Дунай, ваше превосходительство.

Вновь собрав на челе разбежавшиеся было морщины, комдив посмотрел на Щербачёва.

Тот хмуро оглядел Ряснянского.

Полковник насуплено, с ног до головы и обратно, пробежал взглядом по капитану Лебедеву.

Ротный ясно увидел в центре казармы плаху с топором, около канцелярии — французскую гильотину, а 1‑й взвод его роты, под командой унтера Козлова, готовил винтовки для расстрела.

Фельдфебель, жалея в душе побледневшего ротного, подумал: «Вот же ячмень на батальонном теле. Ну, погоди-и! Натру тебе пятки сапожной ваксой».

— Прекрасный патриотичный ответ! — произнёс, улыбнувшись, генерал. — И как учил Суворов, за словом в карман не лезет. Ненавижу, когда слышу: «Не могу знать». Выношу благодарность младшему унтер–офицеру Козлову, — направился к выходу, а за ним последовала и свита.

Выходя, Щербачёв благодарно кивнул Ряснянскому.

Тот поблагодарил за службу Александра Ивановича.

Капитан, стараясь не дрожать голосом, вынес благодарность фельдфебелю, который похлопал по плечу бывшего ротного раздолбая, старшего унтер–офицера Сидорова.

Леонтий, не найдя для товарища хвалебных словес, дружелюбно сунул Козлову в бок кулаком.

Выпучив от удара глаза, тот пробормотал слова благодарности.

На этом торжественная часть была закончена.

— Аким Максимович, прошу вас пройти в канцелярию, — отвлёк Рубанова от рукопожатий и похлопываний по плечам Сидорова и Козлова.

«Нарушает поручик военные устои и субординацию, за руку здороваясь с нижними чинами. Пусть даже и георгиевскими кавалерами, — мысленно осудил субалтерн–офицера капитан. — Чувствую, ему наплевать на моё мнение — как же, герой русско–японской войны. Авторитет поднялся выше моего. Даже Пал Палыч с уважением стал к нему относиться, — вспомнил фельдфебеля. — Сейчас побежал в свою каморку нервы успокаивать, — хмыкнул Лебедев. — «Въездом на осляти» любуется».

— Подпоручик Ляховский, вас тоже прошу в канцелярию… Аким Максимович, — залпом проглотив стакан воды, уселся за стол капитан. — У меня к вам ответственное поручение.

— Я весь внимание. Разрешите? — тоже налил и выпил полстакана воды, расположившись на стуле у стены.

— Подпоручик, садитесь, потом воду попьёте, — легонько, сквозь зубы, рыкнул на молодого офицера ротный. — Поручаю вашему иждивению подведомственного, — глянул на Рубанова. — Горохово…поддат…ский…тьфу, как разволнуюсь, не выговорю никак, Спустя рукава к моему поручению отнёсся. Говорит, что уже одного героя воспитал, и этим педагогическую миссию в полку выполнил, — иронично скривил губы капитан и задумался — хлебнуть ещё водички или не стоит: «В собрание пойду, компота лучше выпью», — решил дилемму. — Посему официально вам представляю подпоручика, — поднялся со стула. — Ляховский Никита Родионович. В полку с сентября прошлого года. Приняли, когда вы с Зерендорфом, — перекрестил грудь, — воевали в Маньчжурии. Выпускник ПВУ. Вместе с ним паж к нам в полк просился — офицеры отказали, — язвительно похмыкал. — Ужей нам ещё не хватало. И не вздумайте отпираться, господин поручик, — нахмурился капитан.

— Я, Александр Иванович, и не думаю отказываться, — улыбнулся подпоручику Аким. — Воспитаю в лучших традициях нашего полка.

— Вот это другое дело, — обрадовался ротный. — Хорошо, когда всё делают по желанию, а не из–под палки, образно выражаясь. Вы, подпоручик, выйдете пока, мне надо побеседовать тет–а–тет, так сказать, с Рубановым. — Ляховский — службист неплохой, — вспомнив генерала, дабы успокоиться, налил и отхлебнул из стакана. — Но зимой прошлого года, когда полк боролся с внутренними врагами, повёл себя не лучшим образом, — осуждающе покачал головой. — Раскиселился словно гимназистка… Разохался: не могу дать команду стрелять в русских людей… В ПВУ полковник Кареев нас учил защищать свой народ.

— Это да! — подтвердил Аким. — Кареев и преподаватели внушали нам любовь к народу.

— К народу! Но не к бунтовщикам, — помахал рукой под своим носом Лебедев. — Представь, как мне было неприятно слушать все эти прекраснодушные стоны… Развёл слякоть сопливую при нижних чинах. Пал Палыч чуть по матушке его не послал, сдержался при мне. Собрался было рапорт Щербачёву подать, да пожалел парня. Не захотел жизнь ему ломать. Так что, Аким Максимович, имей этот инцидент в виду, и правильно воспитывай офицера, — поднялся, давая понять, что разговор закончил. — Не желаете компота в собрании испить?

Рубанов не пожелал.

Вечером, усталый, но довольный проведённым днём, добирался домой в неудобных санях с низкой спинкой и, натерпевшись, рявкнул на ехавшего за ним извозчика:

— Держи дистанцию, чёрт! Не видишь, твоя лошадь мне на голову пену роняет. Отстань на две сажени, как положено.

— Щас! — услышал ответ.

Но ничего не изменилась.

Через пять минут велел извозчику остановиться, подошёл к следовавшим за ним саням и, прочтя прикреплённую бирку «Извозчик, личный номер 32–78, кобыла Глашка», слегка, для порядка, треснул бунтовщика по пронумерованной роже.

После этого, обидевшись, тот свернул на перекрёстке, но позади, плевав на две сажени, пристроился другой.

«Ну что за народ бестолковый?! Драть их надо, а нельзя», — вздохнул Аким.

В 6 часов утра на дворе флотского экипажа в Кронштадте, трубач заиграл побудку.