Мой загадочный двойник - Джон Харвуд

— То есть он знает?

— Он… подозревает.

Несколько долгих мгновений доктор Стрейкер пристально смотрел на меня.

— Нет, — наконец промолвил он. — Я вам не верю. Фредерик не способен ничего скрыть от меня.

— Но я-то знаю. Вы сами только что признались, а теперь собираетесь убить и меня тоже.

— Клянусь честью, мисс Эштон, вы ошибаетесь! Можете называть убийством это, коли хотите, — он указал на тело Люсии, — хотя я склонен считать свои действия просто самозащитой, и не забывайте, она с радостью убила бы вас. Но с остальными двумя ничего подобного: я хотел исцелить их, а не убить. Оба мужчины на протяжении многих лет страдали неизлечимой меланхолией. Оба неоднократно пытались покончить с собой; один из них половину взрослой жизни провел в смирительной рубашке. И у нас нет — то есть не было — эффективного метода лечения таких пациентов. Несмотря на все свои знания и опыт, в случае с ними и многими другими больными пользы от меня было не больше, чем от какого-нибудь хозяина деревенской гостиницы… А потом… — почему бы не сказать вам, раз вы все равно ничего не вспомните?.. — потом я проводил эксперименты с гальванической стимуляцией мозга и решил опробовать такой метод на младшем из двоих. В лаборатории как раз недавно установили динамо-машину, и я имел в своем распоряжении необходимую электрическую энергию, а равно приборы, позволяющие точно ее регулировать. Воздействие на мозг слабым током не оказывало ни малейшего эффекта, но, когда я стал повышать напряжение, пациент сообщил об улучшении самочувствия. Впрочем, продолжалось это недолго. Я поднял напряжение еще выше — и вызвал судорожный припадок с потерей сознания… Очнувшись, пациент ровным счетом ничего не помнил о лечении током, а равно о событиях двух последних недель и пребывал в уверенности, что вообще не выходил за порог своей комнаты. Однако впервые за многие годы болезнь отступила от него и черный туман в уме рассеялся. Целебное средство, которое безуспешно искали сотни ученых, оказалось в моих руках… Но на своем веку я не раз видел ложные рассветы, а потому наблюдал, выжидал и помалкивал — и очень скоро тьма меланхолии опять начала сгущаться. Я решил рискнуть и повторить лечение, однако на сей раз припадок оказался смертельным… Осуждайте меня, коли вам угодно, мисс Эштон, но как еще я мог поступить? С одной стороны, представлялось несомненным, что без моего вмешательства человек этот обречен на мучительное существование и рано или поздно сведет счеты с жизнью. С другой стороны, оставалась хоть какая-то вероятность исцелить несчастного. Я не решался никому открыться: если бы о случившемся прознали члены комиссии, мы наверняка лишились бы лицензии. Но я поклялся, что смерть моего пациента будет не напрасной.

Доктор Стрейкер стоял с запрокинутой головой шагах в пяти от лестницы и не сводил с меня пристального взгляда. Казалось, он призвал на помощь все свое красноречие: голос его постепенно набрал силу и теперь звучно разносился под темными сводами часовни, подобно голосу проповедника. «Служители наверняка сейчас обыскивают территорию, — подумала я, крепко сжимая свое оружие обеими руками и стараясь не шевелиться. — Господи, хоть бы кто-нибудь случайно услышал его!»

— Следующие несколько месяцев я посвящал каждую свободную минуту испытаниям и усовершенствованию своего аппарата. Я был твердо убежден, что при воздействии на мозг током определенного напряжения вся память о пережитых страданиях сотрется, психика освободится от болезненных наклонностей и пациент получит возможность начать новую жизнь, поэтому и рискнул попытать счастья со старшим мужчиной. Ваш ужас понятен, мисс Эштон, но подумайте вот о чем: можно установить, какой ток требуется, чтобы оглушить крысу, и какой — чтобы убить. Но нельзя же спросить крысу, помнит ли она электрический удар и улучшилось ли у нее душевное состояние. Для этого нужен человек — иначе как будет развиваться наука о психике?.. На сей раз я действовал с величайшей осторожностью, повышая напряжение настолько постепенно, что после судорожного припадка пациент пришел в сознание уже через считаные минуты, но о случившемся он все равно решительно ничего не помнил. И опять облегчение от меланхолии продлилось недолго. Я вызвал еще два припадка, и уже казалось, что моя теория полностью подтвердилась, когда вдруг… это был дефект аппарата — дефект, который я впоследствии устранил, но, к сожалению, слишком поздно для моего пациента… Однако клятву свою я сдержал: их смерти были не напрасными, мисс Эштон, ибо я точно установил, какой силы ток можно применять без угрозы для здоровья, и усовершенствовал свой аппарат, хотя и ценой двух человеческих жизней. Таким образом, когда возникла необходимость стереть у вас память о некоторых событиях, я уже действовал без всякого опасения. Как я говорил, это была образцово-показательная демонстрация моего аппарата; жаль только, что члены комиссии не могли при ней присутствовать… А теперь, мисс Эштон, когда я рассказал вам все с полной откровенностью, вы должны понимать, что я не причиню вам вреда. Ваше внутреннее сопротивление понятно, но подумайте о высшей пользе. Если я отпущу вас сейчас, весь мой труд пойдет насмарку, репутация моя будет погублена и клиника Треганнон разорится. Фредерик лишится наследства, а кроме всего прочего, меня наверняка повесят за убийство. Тогда как для предотвращения всех этих неприятных последствий вам нужно всего лишь подвергнуться короткой безболезненной процедуре. Ну как, вы сами спуститесь или мне подняться за вами?

Пол поплыл у меня под ногами. Я не решалась ответить из страха, что голос выдаст мою панику.

— Нет? Тогда, боюсь, мне придется вас разоружить. У вас преимущество в позиции, но я всегда считал себя неплохим фехтовальщиком. Я постараюсь не причинять вам больше боли, чем…

Слова доктора Стрейкера прервало треньканье звонка на стене за ним.

— Это Фредерик, не иначе. Я сказал, что моя встреча в Бристоле отменилась. Он не стал бы меня беспокоить без веской причины, но ему придется подождать.

Подойдя к ризничной двери, он взял из подставки тяжелую терновую трость и направился к лестнице. У меня кровь застыла в жилах.

Звонок протренькал еще раз, более настойчиво. С раздраженным ворчанием доктор Стрейкер стремительно подошел к нему и ткнул пальцем в кнопку.

— Теперь он уймется.

— Но теперь он знает, что вы здесь! — в отчаянии воскликнула я, а потом набрала в грудь побольше воздуха и истошно закричала: — Фредерик! Фредерик! — думая, что он где-то поблизости.

Но доктор Стрейкер лишь рассмеялся:

— Это электрический звонок, мисс Эштон. Фредерик находится в клинике и не услышал бы ни звука, даже если бы здесь взревел паровой свисток.

— Но он знает, что я сбежала, и непременно задастся вопросом, почему вы не руководите поисками!

— Он может задаваться какими угодно вопросами. Вас найдут без чувств в лесу, рядом с трупом предполагаемой мисс Феррарс. Фредерик до скончания дней будет винить себя, что пошел наперекор моей воле.

В несколько широких шагов доктор Стрейкер приблизился к лестнице, и мгновение спустя перила задрожали. Я подалась вперед, широко размахнулась и метнула палку, как копье, в запрокинутое лицо противника. Он попытался отбить палку в сторону, но она плашмя ударила ему в лоб; трость выпала у него из руки и со стуком скатилась на пол, а сам он схватился за поручень и соскользнул по ступенькам. Доктор Стрейкер еще не успел восстановить равновесие, а я уже стояла на прежнем месте с другой палкой в руках, сотрясаемая крупной дрожью, но теперь исполненная решимости сражаться до последнего.

— Вы не оставили мне выбора, — тяжело дыша, проговорил он. — Я нисколько не лукавил: я бы пощадил вашу жизнь, но вы лишили меня такой возможности.

Достав из жилетного кармана ключ, он повернулся к письменному столу и застыл как вкопанный:

— Это следовало предвидеть. Живо бросьте мне бумаги, пока для вас еще не все потеряно.

Я не ответила. Доктор Стрейкер скрылся под галереей, и я услышала скрежет ключа в замке. Когда он вновь появился, в руке у него был пистолет.

— Вам от меня не убежать, мисс Эштон. Обещаю не стрелять, если вы спуститесь спокойно.

Я швырнула в него палку и отпрянула от лестницы. Стук палки о каменные плиты отозвался по всей часовне эхом, которое почему-то не стихло. Лишь через несколько секунд до меня дошло: кто-то барабанит в ризничную дверь.

— Проклятье! — злобно пробормотал доктор Стрейкер.

Наступила короткая тишина, затем яростный стук в дверь возобновился, и послышались быстрые шаги. Я осторожно выглянула из-за балюстрады как раз в тот момент, когда он обернулся ко мне, бледный как полотно, с кровавой ссадиной на лбу.

— Молчите — и останетесь живы! — прошипел он, засовывая пистолет в карман сюртука, после чего приблизился вплотную к двери, но открывать не стал. — Фредерик! — проорал он. — Что это значит?