Самый лучший пионер - Павел Смолин

взгляд самой важной советской тетеньки.

— До свидания! Буду благодарен, если вы и дальше будете мне помогать развиваться как полезной Родине творческой единице! — попрощался я с МинКультовцами и пошел за министром и композитором.

Блин, а я не перегнул? Не, в самый раз!

— Как мама? — спросила меня Фурцева.

— Говорят, что все будет хорошо, спасибо, Екатерина Алексеевна, — поблагодарил я и решил понаглеть. — А можно ее у вашего парикмахера к Новому году подстричь будет? Она всегда вашим прическам завидовала!

— Конечно можно! — умилилась министр.

— И вот еще! — хлопнул себя по лбу и полез в портфель. — Вот! Как чувствовал — пригодится! — протянул красиво завернутый в импортную подарочную бумагу берестяную шкатулку с янтарным браслетом. — Спасибо, что так быстро меня заметили и дали возможность радовать людей песнями и книжками!

— Я здесь совершенно не при чем, — с улыбкой покачала головой Фурцева, но подарок взяла и отдала материализовавшейся, кажется, прямо из пустоты тетеньке-секретарю. — Спасибо!

— А министром интересно работать? — с вполне искренним любопытством спросил я.

— Очень! — умилилась она еще сильнее и шутливо похвасталась. — Все время то писатели, то музыканты, а иногда и актеры попадаются!

— Но работать, наверное, много надо, да? — попытался угадать я.

— Очень много, — вздохнула Фурцева. — Но ничего, я пока справляюсь!

Ух как самоуверенно! Ничего, поправим где надо, и будет у нас не министр, а конфетка. Но это потом, само собой — мне пока прямо не по рангу, это же не прием в парикмахерскую. До конца министр провожать нас не стала, попрощавшись у лифта и пожелав мне творческих успехов, здоровья маме, и выразила уверенность в дальнейших встречах.

— Ну, Сережка! — как только кабина понесла нас вниз, Пахмутова схватила меня за уши и поцеловала в макушку. — Ну молодец, считай — все, врагов у тебя не осталось, если сильно не наглеть.

— Ваши слова — да Екатерине Алексеевне в уши! — улыбнулся я. — Но в целом я с вами согласен, все вроде прошло лучше не бывает!

— Именно что «не бывает»! — одобрила она.

В машине успокоили дядю Толю, и он повез нас с ним домой — надо немножко делами заняться. Александра Николаевна доедет домой сама, когда мы освободим ее машину.

— Вот тут, — протянул он нам взятую со свободного переднего сиденья свежую «Правду». — На четвертой странице.

Мы с Пахмутовой открыли указанное место, и нашли там опубликованное письмо за авторством Михаила Александровича Шолохова, в котором живой классик как следует прошелся по Солженицыну и его покровителям — вот, мол, доигрались с этой вашей «оттепелью», а теперь приходится танки в Прагу вводить. Это если посыл передать, так-то там очень все обтекаемо подавалось — Шолохов не первый день в СССР живет.

— Ой, началось! — грустно вздохнула Пахмутова. — Сейчас гайки будут закручивать. Не переживай, Сережка! — не очень убедительно подбодрила она меня. — У тебя же гражданская лирика хорошо получается!

Глава 26

Дяди Толина бумажка позволяет оперировать нашей с мамой сберкнижкой, поэтому первым делом мы с ним отправились в сберкассу.

Я присел на деревянную скамейку, а Судоплатов-младший отстоял небольшую очередь и очень такой задумчивый принес мне запрошенные четыре сотни рублей — выкупить у Фила заранее запрошенные «сюрприз-коробки» для девочек с кучей предметов, так сказать, женской гигиены — от прокладок до шампуней. Коробки собирались с запасом и сразу «на семью», так что ценник оправданный.

— Сумма на счете нереалистично велика? — предположил я, поднимаясь на ноги и убирая купюры во внутренний карман куртки.

— Сам посмотри! — предложил он и показал сберкнижку, заставив меня нервно хихикнуть на сумму остатка в двенадцать тысяч двести один рубль.

— Скажите мне как экономист, дядь Толь, — направляясь на выход, спросил я. — Разве это — не настоящая дыра в нашей экономической модели? Это вот с песенок накапало, за полтора месяца. А я ведь в самом начале пути!

— Может мне тоже в композиторы пойти? — риторически спросил он.

— Вы не переживайте, я вам ни копейки не дам! — заверил я его. — А на дни рождения буду стабильно дарить «Шипр» за два восемьдесят.

Новый папа гоготнул.

— Но маму и будущего родственника, уж простите, буду всяким разным по мере возможности задаривать — это мое право как сына и брата. Но, когда в шестнадцать лет я от вас съеду, и, возможно, женюсь… — дядя Толя опять гоготнул. — Все будет в ваших руках.

— Не так я себе прогулку с пасынком представлял, — вздохнул он.

— У нас необычная семья, — покивал я. — Но давайте вернемся к экономике. Если у меня вот такие вот денежные поступления, то что творится в сберкнижке условного Ободзинского?

Дядя Толя загрузился.

— Получается, что наша творческая элита — что-то вроде подпольных миллионеров Кореек. Мучаются, соответственно, не меньше — денег натурально горы, а сделать с ними ничего нельзя, сколько по детдомам материальную помощь не рассылай. Кооператив себе, кооперативы детям-внукам, кооперативы двоюродным и троюродным, всем по машине и даче, а дальше — всё, упираемся в социалистический потолок. Представляете, как это невыносимо? Да ты мог бы за́мок на свои деньги построить, а нельзя — в социализме замок никому иметь не дозволено, вот и страдают наши творческие единицы, диссидентствуют — можешь жить в тысячу раз круче среднего пролетария, а кровавый режим не дает!

— Никогда на это с такой точки зрения не смотрел, — признался задумчивый дядя Толя.

— Вы же экономист! — осудил его я. — Кроме того — комсомолец, да?

— Кандидат в члены Партии! — не без гордости ответил он.

— Значит — материалист. Следовательно — должны взирать на окружающую действительность сквозь призму Марксизма-Ленинизма.

— И на тебя? — улыбнулся он.

— И на меня! — подтвердил я. — Вот что вы перед собой видите?

— Не «что», а «кого»! — будучи хорошим человеком, обиделся на меня за меня же новый папа.

— Неправильно! — хохотнул я. — Это… — погладил себя по «лыжной» шапочке. — …Самый мощный в мире источник интеллектуальной собственности, по доходности потенциально способной сравниться с доходами Родины от продажи нефти нашим западным партнерам по историческому процессу.

— Брешешь! — ожидаемо не поверил он.

— С нынешними, по крайней мере, — одумался я.

— Почему с «нынешними»? Цена на нефть стабильна много лет.

— И потребность в ней все время растет, а хранится она в основном в крайне специфических странах, готовых погрузиться в кровавую мясорубку в любой момент, — пояснил я. — В капитализме — а большая часть планеты, увы, живет по его законам, нет ничего стабильного — совсем не нужно быть оракулом, чтобы это понимать. Сроков и подробностей, разумеется, не назову, но это — неизбежно! — уверенно заявил я. — Вот увидите, однажды — по