Самый лучший пионер - Павел Смолин

в начале ноября, землицу, вскоре наткнувшись на грязную холстину.

Рукавички на руки! В свертке нашлось женское, лишенное следов крови зеленое в горошек платье. У мамы такое же есть, сука! Прощупал ткань — в интернете писали, что должен быть вшитый паспорт. Нащупал! Пока отложим. Так, сережки золотые — две пары, с камешками красными и зелеными. Не обманул интернет-то! Кольцо обручальное, золотое — тоже два. Цепочка золотая, тоненькая — одна штука. Цепочка потолще, с золотым же кулоном — одна штука. Туфли женские — одна пара в крови. Забираем с собой! Платок женский, сильно испачкан, и изнутри видны налипшие гниющие кусочки…

Вытерев рот, не стал ничего делать с лужей рвоты — в эти времена криминалистика еще не настолько сильна. Впрочем, сюда никто особо и не полезет — милиция уже смирилась с очередным «висяком». Соберись, блин! Ты — даже не человек, ты — попаданец! Функция на ножках! Давай, мессия мамкин, соответствуй!

Платок тоже забираем, больно уж красноречив. Колготки, носки, нижнее белье не заинтересовали — кроме очевидно снятого с жертвы окровавленного и порванного комплекта. Зачем такое вообще хранить, е*анутый? Берешь ювелирку и топишь остальное в Балтийском море. Нашим легче. Достав из портфеля полиэтиленовый пакет с надписью Сhanel — они у Фила самые дешевые почему-то — упаковал все «ценное» туда, включая колечки. Платье беспощадно порвал, чтобы добраться до паспорта. А это что, книжка донора? И зачем она ей была нужна на курорте? Так, отметка о группе крови… Первая — очень удачно совпадает с моей! «Удача» — вообще нынче мое второе имя. Сознательно не став смотреть на фотографию жертвы — стыдно, ее убийцей-то назначат совсем не того, закрыл книжечку и сунул к вещам. Сверток с не понадобившимся прикопал обратно, засыпал листьями — как было! — взвалил метафорически потяжелевший портфель на плечо, и, довольный, отправился в город. Хронопоток все еще дует в спину! Зайду-ка по пути в кафе, отмечу успешное выполнение «задачи 1» пирожным-корзиночкой!

* * *

— Ой, хорошо дома! — зевнул немного «отошедший» от многодневного запоя за время нашей с ним поездки в Брест, и, после него — в Москву — дед Лёша.

Прибыли мы на поезде, и на вокзале нас никто не встречал — мама еще лежит в больнице (созванивались, у Петра Ивановича дома телефон есть), но уже не в «нашей», районной, а прямо в ЦКБ — ее туда перевели по итогу визитов решивших сделать мне приятно Полевого, Пахмутовой, Хиля и Зыкиной. Хиль вообще довольный — «наши» песенки ведь крутят по всему СССР, а начиная со следующего учебного года интегрируют в регламент школьных и дошкольных мероприятий.

— Дома всегда лучше! — согласился с дедом я.

Соскучился по Танечке и Соечке! С первой увижусь вот уже скоро, а вторую вызвоню себе завтра погулять. Еще есть Катя, но она меня своей гиперактивностью немножко пугает. Такой массовик-затейник в пару нужен, идеальная синергия, так что Катюша у нас «переходит в зрительный зал». И да начнется битва за этакую красотулю! А с этими… А можно мне обеих себе оставить? В стране же все равно дефицит мужиков, вот, считай, собой жертвую ради всеобщего блага!

Покинув вагон и зябко ёжась, пошли к такси, и после поездки деда Лёша при помощи мата и угроз задоминировал водителя рассчитать нас честно.

— Совсем о*уели! — делился он своими соображениями, пока я потрошил почтовый ящик.

Новая «Работница», «по инерции» поступающий «Советский спорт», «Литературка» и новая «Юность» — мама подписалась, в дополнение к полагающимся мне как автору экземплярам. Еще подписались на «Правду» — большую и пионерскую, новости отслеживать. В этом номере «Юности» из моего только фельетоны, всего две штуки — Полевой тоже не всемогущ, а сатириков-«членов» в стране и без меня хватает, и все хотят печататься.

— С пьяных да с приезжих три шкуры дерут, водкой из-под полы приторговывают, уснувших вообще порой обирают! Куда ОБХСС смотрит?! — продолжал рокотать дед Лёша по пути наверх.

— Взяточники там! — поддакнул я.

— А на юге совсем пи*дец, знакомые говорили — пока «бакшиш» не занесешь, вообще х*й кто пальцем пошевелит!

Справедливости ради, в столице «бакшиш» тоже все любят.

— Отдали бы ОБХСС под ведомство КГБ, сразу бы все шелковые стали! — пустился дед в размышления на классическую тему «как нам обустроить Россию». — Хрущев, придурок лысый, «контору» кастрировал, теперь всё — вообще ни*уя не понятно, чем заняты, а в политбюро вообще у всех неприкосновенность!

— Разберемся, дед Лёш! — пообещал я.

— Ты, чтоли, разбираться будешь? — хохотнул он, потрепал меня по волосам, принял вынутый из моего портфеля сверток с подарками бабе Зине, и пошел к себе.

Вот я и дома! Приоткрыв форточку — душновато, никто не жил же — рухнул на диван. Очень морально устал — хорошо, что в ближайшее время никаких больше «акций» не предвидится. Очень нервно было, когда я закапывал окровавленные шмотки в саду, пока прекрасно видимые в освещенное окно кухни хозяева дачи и примкнувший к ним бородатый (под Толстого канает, падла!) Солженицын бухали, и, надо полагать, ругали советскую власть. Благо кусты опавшей сирени оказались достаточно густыми, а «ячейка диссидентуры» — достаточно беспечна, чтобы на тихое кряхтение и предательское потрескивание веток внимания не обратить.

Повернувшись на спину, вытянул забинтованную руку к потолку. Закопав шмотки, немножко порезал ладонь и испачкал багажник Солженицынского «Москвича». Одно из обручальных колечек, приподняв валяющиеся на дне тряпки, сунул в щель — если специально не обыскивать, не найдешь. На звук захлопнутого багажника «сагрилась» пробегающая мимо псина, и я, не забыв размазать собственные следы, сиганул через забор, пробежал через переулок, и, как говорится, «растворился в ночи». Квасящим дедам хватило отмазки «корабли ходил смотреть, увлекся», и они даже не обратили внимания на свежезабинтованную рану — порезался и порезался, чай не сахарный.

— Сережка, смотри что тут! — внезапно зашел в комнату дед Лёша, потрясая свежей «Правдой» — они тоже выписывают.

«В районе двадцати двух часов возвращающийся от тещи сержант Акинфеев увидел, как из-под забора одного из участков выбралась собака дворовой породы, держа в зубах женский платок черно-цветочной расцветки. Благодаря образцово налаженной системе уличного освещения, бдительному сержанту удалось разглядеть на платке следы крови. Отважно вступив в схватку с собакой, Акинфеев получил пару укусов, и, как окажется в последствии, ключ к казавшемуся безнадежным делу. Дождавшись подкрепления и передав командование операцией капитану Васильеву, Акинфеев с товарищами задержали жителей дачи, на территории которой бродячей собакой был разрыт тайник, содержащий вещи недавно пропавших родственников секретаря Тюменского Горкома А. Никольского.