Мужской роман - Ирина Потанина

Спящий город всегда был для Игоря лучшим лекарством. Бесцельно слоняясь по причудливо изогнутым переулкам центра, Игорь дожидался ночи. Времени, когда можно будет остаться один на один с Городом, ощутить его поддержку, вдохнуть его силу. Впустить в себя умиротворение. Мудрость, излучаемую видавшими и ведавшими всякое, величавыми постройками старинного центра.

Игорь думал о Вере. Что делает она сейчас? Как ощущает себя? А вдруг ей нужна помощь?

«Нельзя, нельзя, нельзя…» — нельзя было допускать в себя эти мысли. Нельзя было подчиняться собственной слабости и кидаться со своей навязчивой опекой. Каждый сам делает свой выбор. Вера захотела остаться одна. Это было решение — необдуманное, губительное, убивающее, — но решение. Игорь не имел права не уважать решение любимого человека. Игорю оставалось лишь смириться и надеяться, что ему хватит сил дожить до того дня, когда Вера осознает ошибку и сможет вернуться. Нет, не просто дожить (дожить легко, много сложнее умереть) — а дожить самим собой. Не очерстветь, не окуклиться, забившись в кокон собственных переживаний и обид, а дождаться, не растеряв по дороге желание любить.

«Она поймет. Должна понять, что мы нужны друг другу. Родные люди не расстаются. Что б ни произошло — мы вместе. На одной стороне. Родных людей не стыдятся…» — вдыхая вечернюю свежесть, Игорь анализировал происшедшее, — «Тем паче, чего стыдиться? Она ведь женщина — не бойцовая машина, служащая присяге. И это нормально, что она не бросилась под пули. А Яна бросилась… И это тоже нормально. Потому что, для каждой женщины существует лишь один такой мужчина, ради которого можно и под пули. Сан не был для Веры «тем самым, ради которого готова на все». А для Яны был. Никакого предательства Вера не совершала. Никаким принципам не изменяла. Поступала вполне в соответствии с законами мироздания… Она обязательно поймет это. Но, господи, где же взять мне мудрости, чтобы спокойно дождаться этого, ничего не испортив насильным вмешательством и поспешностью?!»

Постепенно мысли и чувства Игоря приходили в порядок. Вспоминая свое недавнее поведение, Игорь как-то недоумевал. Он ли это был? Психовал, обижался, злился… На кого? На ту, в ком видел единственное свое спасение. На ту, которую любил… Не руку помощи протягивал ей, пытаясь вытянуть из требовательных рамок прошлой жизни, а выдвигал эгоистичные ультиматумы… Смерть Сана, окончательно осознанная Игорем и признанная, как факт, убрала из мыслей Критовского главный раздражитель. Теперь Игорь мог рассуждать более или менее логично. Но теперь логично не могла рассуждать Вера.

«Я дождусь. Смирюсь с необходимостью этого ожидания. По инерции, на автопилоте, как угодно…Но дождусь. Буду пить таблетки от депрессии, работать над собой, в группу психологической реабилитации запишусь… Любую чушь сделаю, лишь бы не сойти с ума до того, как она вернется. Только пусть вернется, ладно?»

Усидчивостью и трудолюбием, смирением и мольбами Игорь пытался подкупить вечность. Молил выключить эту сверлящую, ноющую боль в глубине грудной клетки. Выключить и тем самым дать возможность не дергаться, оставить Веру в покое, не вмешиваться, оставляя ей свободу самостоятельного выбора. В то же время молил вразумить Веру, дать понять ей ценность истинных чувств, убедить вернуться…

Но вечность была неподкупна.

Подобно тому, как настоящее творчество не клюет на «червяка» мнимого усердия, так и судьба не «покупалась» на заверения в вечном послушании. Раз заслужил, — будешь отвечать. И никакие мольбы не выключат боль. Никакие попытки договориться не скостят срок.

Это Игорь понял, столкнувшись глазами с притаившимся в глубоких морщинистых расщелинах колючим взглядом Ромула. Верин наставник поджидал Игоря в дальнем от лифта углу лестничной площадки. Стоял, не шевелясь, и молча наблюдал, как Критовский, внезапно для самого себя решивший вернуться домой, выходит из лифта и, позвякивая ключами, лезет в замочную скважину. Почувствовав присутствие постороннего, Игорь обернулся и панический страх на миг парализовал его.

«Нет! Мир не может быть таким жестоким! Только не она!»

С хорошими вестями старик бы сюда не явился.

— Нет, — Игорь уже говорил вслух, — Ведь, правда же, «нет»? С Верой ведь ничего не случилось? Она ничего не сделал с собой? Правда? Я готов платить за все, но не такой же ценой… Она ведь жива?

Ромул на несколько мгновений утратил свою невозмутимость. Суровые черты лица вдруг поплыли, сделались обычными старческими и удивленными до предела.

— Вы, часом, крышей не поехали, молодой человек? — недовольно проскрипел Ромул и даже постучал себе костящками пальцев по лбу, для убедительности, — Надо ж такое придумать. Что одна, что другой…

Образ сурового аскета-наставника, нарисованный Верой, моментально развеялся. Игорь смотрел на ворчливого старика с восточными чертами лица, но совершенно родным, советским образом мысли.

— Фильмов вы бесстыжих насмотрелись, что ль? — пожал плечами старик, — Я к нему с просьбой, а он, оказывается, и сам немного «того».

На этот раз накидать любого угодного смысла в загадочное «того» предстояло Игорю.

— Нет-нет, что вы, я в порядке. Просто испугался за Веру очень. Да вы проходите, — захлопотал Игорь, — О чем вы хотели попросить. Я к вашим услугам…

Ромул не пошевелился, но отвечать начал.

— Поговорить надо. Тебе с Верой.

— Это она просила передать? — кулаками в стены грудной клетки затараторила надежда.

— Нет. Это я так думаю. Кроме тебя, на неё никто влияния не имеет.

В этот момент Ромул сделался ужасно похожим на Жэкину маму.

— А в чем надо влиять?

— Вера хочет уехать. Отказаться от всего и уехать. Это глупо.

— Отчего отказаться, куда уехать?

— А ты не знаешь? — старик прищурился. Игорь отрицательно помотал головой, — Раз не знаешь, значит, зря я сюда пришел. Извини. Значит, и ты уже не влияешь.

Старик развернулся и неспешно двинулся вниз по лестнице.

— Стойте! — в два прыжка Игорь оказался впереди Ромула, порезался о гневный взгляд старика, отошел с дороги и засеменил радом, — Может, влияния я и не имею, но знать должен. Поймите же… Остановитесь, объясните толком…

— Куда уезжает, — не знаю. Знаю только, что от своей доли наследства она в пользу Яны отказывается. А Яне той, между прочим, и так половина всего завещана. Жить будет безбедно до самой старости. Так и врачи, что оперировали, и нотариус, у которого завещание, говорят. Вере тоже часть наследства полагается… Зачем же добровольно в голодранцы идти?

Игорь не знал, что ответить. Он прекрасно понимал Веру.

— Видимо, Вера хочет начать все с нуля. Начать новую жизнь, избавившись от долгов предыдущей. Совсем избавившись, — неизвестно зачем начал оправдательную речь Игорь.

— У этой девочки всегда были странные представления о долге. И в этом моя вина. Не тому учил, не туда вел… Впрочем, вас, я так понимаю, это больше не касается…

— Она считает себя виноватой в смерти Сана. Думает, что должна была броситься вместо Яны. Думает, вы презираете её за то, что она не бросилась. Она очень дорожит вашим мнением о себе, — Игорь проводил Ромула до машины.

— Презираю?! — Ромул замер на несколько секунд, и забурчал себе под нос, — Мда… Действительно, странные представления о долге. Она что, телохранитель что ли? Сам виноват… Я во всем виноват… — потом снова обратился к Игорю, — Скажи прямо, ты сможешь её остановить?

— Если она что-то решила, её не следует останавливать, — Игорь неожиданно улыбнулся, — Сейчас ей так нужна самостоятельность… И это, наверное, правильно. Тяжело для меня, но нужно ей. Это верно…

— И для меня тяжело, — выговорил старик, болезненно морщась. Потом собрался и выдавил из себя решительное, — Но жить-то ей. Я умываю руки!

Говорить было не о чем. Взаимопонимание отдавало горечью. Вынужденная политика невмешательства несла с собой боль, которая ничуть не уменьшала своей тяжести от увеличения количества принимающих её.

Так они и стояли, соболезнуя друг другу взглядами. Скорбные, молчащие, торжественные. С умытыми напрочь руками…

* * *

Итак, Вера уезжает. Вера уезжает. Насовсем уезжает. Бросает все. И уезжает. Оставляет все Яне и уезжает. А его, Игоря, она кому оставляет?

Засыпая, Игорь вдруг понял, зачем было нужно сумасшествие сегодняшнего дня. Бесконечные звонки, чужие тайны, нелепые разговоры. Старина-телефон спасал хозяина. Намеренно не оставлял Игорю ни минуты для уединения. Потому что точно знал: тому Игорю, что только что узнал о непоколебимом решении Веры, наедине с собой оставаться нельзя. Бесконечные дерганья телефонных собеседников смягчили удар. Размыли во времени осознание безнадежности ситуации и тем самым спасли Игоря от…

«Сказание о том, как телефонный аппарат предотвратил самоубийство хозяина» — мелькнуло в голове у Игоря.