Курс новой истории - Сергей Михайлович Соловьев

уважает никакой добродетели и не ненавидит никакого порока». Значение Мазарини упало совершенно, потому что он оказался слаб, уступчив, на него сыпались насмешки, на нем безнаказанно вымещали все, что имели против власти. Сам по себе Мазарини подняться не мог, он должен был искать силу, на которую можно было бы опереться; эту силу представлял молодой герой, герцог Ангьенский, принявший теперь по смерти отца титул принца Конде. Конде надавали богатых владений, и он обещал поддержать двор.

В начале 1649 года королева со всем двором внезапно выехала из Парижа в С.-Жермен, и скоро в Париже узнали, что около него собирается войско, которое прервет все сообщения столицы, если парижане не подчинятся вполне королевской власти. Страшное ожесточение овладело Парижем при этом известии, и парламент объявил кардинала Мазарини ведомым заводчиком смуты, врагом короля и государства и предписал ему немедленно оставить двор и Францию. Город стал приготовляться к защите, начали собирать деньги и жалованье ратным людям. Ратные люди явились, как скоро было жалованье; явились и генералы из недовольных вельмож: герцог Эльбеф, принц Конти (младший брат Конде) с зятем своим (мужем сестры), герцогом Лонгвилем, которого жена принимала деятельное участие в движении, герцог Бульон, маршал Ла-Мотт-Гуданкур, герцог Бофор предложили свои шпаги на службу «парламенту и публике», после перешел на сторону Фронды и брат герцога Бульонского, знаменитый маршал Тюренн.

Конти был провозглашен генералиссимусом с зависимостью от парламента. Парламент распоряжался деятельно, укреплял предместья, запретил под смертною казнью удаляться из столицы. Города Прованса и Нормандии стали за парижан. Вместе с тем началась война памфлетами и стихами, но в этих произведениях заметна большая разница с подобными же произведениями эпохи религиозной борьбы (лиги); тогда религиозное одушевление, с одной стороны, опасность от гибельной усобицы и вмешательства иностранцев — с другой, вообще сильно разгоревшиеся страсти высказались и в литературных произведениях серьезных и страстных; но памфлеты и песенки Фронды своею легкостью соответствуют характеру движения, не имевшего серьезного политического исхода: в этих произведениях (мазаринадах) чаще говорится об итальянском произношении Мазарини, чем о народных бедствиях.

Но война велась не одними перьями: между парламентскими и королевскими войсками происходили частые стычки в окрестностях Парижа; многочисленность парламентского войска перевешивалась тем, что на стороне королевской был великий Конде, с которым генералы Фронды не решались вступать в серьезное дело. Но они решились вступить в сношения с заклятыми врагами Франции, испанцами, и заключить с ними тайный договор, по которому испанские войска должны были вступить в пределы Франции. Парламент с отвращением смотрел на это дело и желал как можно скорее примириться с двором, тем более что известие о казни английского короля Карла I произвело самое неблагоприятное впечатление на континенте, и представители среднего сословия во Франции боялись вести дело, которое уподобляло их английским цареубийцам. В марте 1649 года в Рюеле последовало примирение между парламентом и двором, который признал действительными все меры, принятые в 1648 году. Фрондеры в парламенте, фрондеры-генералы и фрондеры из других слоев общества были очень недовольны тем, что депутаты парламента поспешили примирением; но первый президент парламента, Матвей Молэ (Большая Борода, как его обыкновенно звали в народе), неустрашимо выдержал бурю, не смущаясь никакими криками и угрозами; между криками слышалось слово «республика».

Республика оставалась на словах, но и Рюельское примирение не могло быть продолжительно. У королевской власти были отняты прежние ее средства относительно наполнения казны и не были заменены новыми; деятели Фронды остались нетронутыми и не были удовольствованы, поэтому не думали успокаиваться, а между тем испанцы, пользуясь смутою, приняли успешное наступательное движение. Войско, выставленное против них Мазарини на последние деньги, не могло сделать ничего важного, потому что Конде отказался им предводительствовать; после Рюельского мира он подпал влиянию своей сестры, герцогини Лонгвиль, которая незаметно приучала его отзываться о Мазарини с таким же презрением, как и фрондеры. Кардиналу наскучила зависимость от такого тяжелого человека, как Конде, и он сблизился с враждебными последнему герцогами Вандомами, выдавши племянницу за одного из них (герцога Меркера). Конде, упрекая Мазарини в неблагодарности, удалился от двора.

Франция находилась в самом печальном положении в 1649 году. Прежнее самодержавное правительство было подорвано, а новый порядок вещей установлен не был; анархия сменила прежнее фискальное тиранство; за 20 верст от Парижа не платилось более никаких податей и пошлин, сборщики не смели показываться в деревнях; правительство, доведенное до последней крайности, не могло ни выплачивать жалованье войску, ни содержать двор, так что пажей разослали по родным, не имея чем кормить их; провинции волновались, требуя прежних прав, прежней независимости. В Париже публично только и говорили, что о республике и свободе, ссылаясь на пример Англии, говорили, что монархия слишком устарела и пора с нею покончить. Памфлеты вышли из всяких пределов приличия.

Между тем Конде торговался с Мазарини: он требовал для зятя своего, герцога Лонгвиля, губернаторства в Пон-де-Ларш — места чрезвычайно важного в стратегическом отношении. Мазарини счел крайним неблагоразумием отдать такое место в руки фрондеру и лично отказал Конде. Тот вышел из себя, сделал такой жест рукою, как будто хотел задеть кардинала по носу, и удалился, закричавши ему: «Прощай, Марс!» Фрондеры пришли в восторг при вести об этом разрыве и спешили предложить свои услуги Конде; Мазарини был почти всеми оставлен, потому что никто не считал возможным, чтоб кардинал восторжествовал в борьбе с Конде. Мазарини испугался и помирился с принцем на тяжких условиях, обязался не предпринимать ничего важного, не раздавать никаких значительных мест и не удалять никого от двора, не женить своего племянника и не выдавать замуж племянниц без согласия Конде.

Здесь высказался вполне характер Конде, он не был способен находиться во главе партии, еще меньше — во главе управления; это был совершенный образец старинного дворянина, который был способен только воевать и всякое другое занятие считал ниже себя, для всякого другого занятия годились такие мелкие люди, как Мазарини с товарищами: пусть их работают, но чтоб не могли поднимать нос и делать что-нибудь без его согласия. Взгляд Конде на Мазарини, этого человека, не умеющего владеть оружием и осмеливавшегося противоречить ему, принцу и герою, вполне выразился в презрительном восклицании: «Прощай, Марс!» Желая не управлять, а господствовать, желая, чтоб все безусловно подчинялось его прихотям, Конде явился для всех невыносимым деспотом, как для врагов, так и для друзей. Один из самых пустых людей при дворе, маркиз Жарзе, вздумал волочиться за королевою, и Конде решился содействовать успеху маркиза; и когда королева прогнала Жарзе, то Конде поднял шум и заставил королеву простить Жарзе