Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

— Я умоляю вас, сэр Роберт, принять саблю юноши. Несомненно она представляет ценность. Но я даю ему взамен мою, и вы видите, что одних драгоценностей в поясе сверхдостаточно для того, чтобы отблагодарить его за великодушный поступок.

— Ах, ты так добр, Бернар, — воскликнула графиня, и Пьер потерял ее только что возникшую благосклонность.

Сэру Роберту понравилась сабля. Он застегнул пояс вокруг своей тонкой талии. Он совершенно подходил ему по размеру и был очень удобен.

— Я приму твой подарок, Пьер, — сказал он, — с той же доброжелательностью, с которой ты сделал его. Но при условии, что ты примешь подарок Бернара.

— Очень хорошо, сэр. Благодарю вас.

Пьер взял украшенную саблю и пояс с драгоценными камнями у секретаря и примерил на свою талию. Клер прекрасно знала, что размер талии Пьера позволяет обхватить ее рукой. Пояс был столь смехотворно велик, что Пьер сразу же снял его.

— Было бы жаль портить такой красивый и дорогой пояс, сказал он, отстегивая саблю. — Я возьму клинок, но не могу принять все эти драгоценности. — Он вернул пояс де Кози, который принял его с таким выражением счастливого облегчения, которое могло бы появиться на лице библейского отца, увидевшего своего блудного сына.

Жак Кер с улыбкой наблюдал, как пояс из красной кожи, сабли и пояс из зеленой кожи переходят из рук в руки. Он сказал:

— Пьер, если ты не собираешься остаться во Франции, поспеши на борт «Леди». Ее капитан, кажется, теряет терпение.

Два моряка отвязали канаты, удерживавшие судно у причала. «Евлалия» отплыла на один или два фута и продолжала двигаться. Пьер быстро и глубоко поклонился всем сразу, подбежал к краю причала и прыгнул на борт корабля. Клер показалось, что он очень изящно перепрыгнул через фальшборт. На самом деле его движения затрудняла сабля, которая все еще была у него в руке; он не рассчитал расстояние и сильно ободрал ногу о тяжелый деревянный брус за фальшбортом. От резкой внезапной боли он длинно выругался, сразу невольно расположив к себе простых матросов, которые сворачивали линь на палубе. Потом он овладел своим лицом, снова повернулся к провожающим и стал наблюдать, как его мир и его любовь становились все меньше и меньше и, наконец, по мере увеличения расстояния, стали неразличимыми. Последней вещью, которую он видел во Франции, был белый как птица платок, который трепетал в руке Клер. Последним звуком была музыка; она становилась все тише и тише и в конце концов растворилась в скрипе весел в уключинах, грохоте деревянных брусов, криках моряков, которые тянули лини, поднимая паруса, и непривычном шуме рассекаемой воды, которая бурлила и плескалась у бортов плавно движущегося корабля.

Глава 18

Пьер долго стоял у поручня. Его лицо было влажным, а влага — соленой. Но это не была морская вода, и его не смущало, что кто-то увидит это. Вдруг он почувствовал прикосновение одного из матросов к своей руке.

— Кровь на палубе к несчастью, сэр, — уважительно сказал матрос. — Не могли бы вы на мгновение поднять ногу?

Пьер послушался.

— Спасибо, — сказал матрос и вылил ведро воды на палубу. Пьер опустил ногу.

— Черт возьми! — проворчал он. — Как это у меня получилось?

— Когда вы прыгнули на борт, сэр. Вы прыгнули слишком далеко и ударились об этот юферс. — Матрос шлепнул рукой по одному из больших и тяжелых дубовых брусов. Через отверстия в них были пропущены канаты, растягивавшие паруса.

— Я взгляну на рану, — сказал Пьер. Он был раздосадован своей неуклюжестью и теперь отчетливо ощущал очень неприятную боль в ноге. Это, конечно, отвлекло его мыслей от Клер, но еще больше разозлило его. Он направился на корму в предназначенную для него крошечную каюту в кормовом отсеке.

Только у офицеров были места для сна. Большая часть команды в хорошую погоду после вахты спала, где придется. В плохую погоду они отправлялись вниз, в загруженный трюм. Каждому удавалось найти удобное местечко среди грузов. Если груз представлял собой шерстяные изделия, люди устраивались очень удобно. Если же это были добротный французский строевой лес или медные слитки, устроиться было гораздо труднее. По всеобщему и всеми соблюдавшемуся уговору, маленькие гнезда, которые они себе устраивали, уважались другими, так что человек мог оставить там кошелек, если он у него был, или другое имущество в полной уверенности, что через день или через неделю все будет на месте.

При каждом шаге Пьер оставлял на палубе кровавый след. Моряки смывали их, следуя за ним к его каюте. На борту было пятьдесят человек и, конечно, это загрязнение и очищение были замечены.

Пьер снял башмаки и чулки и оставшись в подштанниках, сел на край койки, которая вместе с сундуками и маленькой этажеркой с низкими поручнями составляла всю мебель каюты. Он осмотрел рану, она не была ни крупной, ни глубокой, но кровь все продолжала идти, и это не понравилось Пьеру.

— По-моему, хирург должен прижечь ее, — заметил он без энтузиазма.

— Он, наверное, уже разогревает инструмент, — ответил матрос. — Мастер Криспин чувствует запах крови как вампир. Некоторые из офицеров даже не позволяют ему брить себя.

— В самом деле? — произнес Пьер. — Не думаю, что мне понравится ваш мастер Криспин.

— Говорят, у него есть теория, — ободряюще продолжал матрос, — что рана заживает лучше всего, если прижечь ее до кости.

— Мне он нравится все меньше и меньше, — сказал Пьер, очень осторожно ощупывая пальцем мягкий край раны.

— Если моряки порежутся, они обычно промывают рану морской водой. Принести вам воды?

— Да, обязательно, это отличная идея, — благодарно ответил Пьер.

Моряк привязал веревку к ручке ведра и бросил его за борт. Он вытащил ведро, полное прекрасной соленой морской воды, и Пьер опустил в него ногу. Кровь сочилась из раны тонкой красной полоской, которая извивалась и сворачивалась в чистой холодной воде. Вскоре вода приобрела однородный розовый оттенок. Через несколько минут Пьер вытащил ногу. Кровотечение заметно уменьшилось.

— Твое лекарство хорошо действует, — сказал Пьер. — Как тебя зовут, друг мой?

— Мое имя Жак, как у хозяина. Я из Бурже. Я служу у него много лет.

— Благодарю тебя, Жак, — сказал Пьер.

В этот момент возбужденный человек внезапно ворвался в каюту, где едва помещались два человека. В одной руке он держал раскаленный инструмент для прижигания, в другой — маленькую дымящуюся жаровню. Солнце клонилось к закату, в каюте не было окон и становилось темновато.

— Где пациент? — закричал доктор. — Господин Пьер сломал ногу? Перелом открытый?