Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Майк Эшли

Маклсворта передернуло.

– Какая удача, что мы встретились, мистер Холмс! Не реши я по чистой случайности поселиться на Дорсет-стрит, я и дальше бы играл на руку этому негодяю!

– Как играл, судя по всему, и сам сэр Джеффри. В течение долгих лет он полностью доверял Фроменталю. Более того, похоже, любил его до безумия. Он и не желал замечать, что его имение, и без того расстроенное, обирается безбожно. Упадок имения он ставил в вину себе, объясняя тем, что он плохой хозяин, и не уставал благодарить Фроменталя за его помощь! Разумеется, когда пришло время, тому не составило никакого труда убить сэра Джеффри. Это оказалось элементарно. Требовалось всего лишь подделать записку. В вашем случае это была единственная подделка, джентльмены. Если не считать самого убийцу.

Таким образом, благодаря удивительной способности к дедукции, которой обладал мой друг Шерлок Холмс, мир снова стал местом более безопасным и здравомыслящим.

Постскриптум

Так закончилось дело на Дорсет-стрит. “Персей” Феллини перешел в собственность Музея Виктории и Альберта, где несколько лет был выставлен в особом Маклсвортовском крыле, пока его не передали, по соглашению, в Музей имени сэра Джона Соуна, знаменитого архитектора. Имя Маклсворта, таким образом, из людской памяти не исчезнет.

Джеймс Маклсворт меж тем вернулся в Америку, потеряв в деньгах, но обогатившись опытом. Фроменталь умер в больнице, так и не открыв, куда припрятал украденное, но, по счастью, в Виллесдене была обнаружена его банковская книжка, и деньги с нее распределили между кредиторами сэра Джеффри, так что дом продавать не пришлось. Теперь он находится во владении настоящего кузена Маклсворта.

Жизнь скоро восстановила свой привычный ход, и, надо признать, когда пришла пора возвращаться в наше обновленное жилище, мы не без сожаления покинули Дорсет-стрит. Мне порой случается, как сегодня, проходить мимо этого привлекательного дома, и тогда, с понятной тоской по прошедшему, я вспоминаю дни, когда мне довелось стать участником этого необыкновенного приключения.

В начале рассказа “Пенсне в золотой оправе”, действие которого происходит в ноябре 1894 года, Ватсон отмечает: “Записки о нашей деятельности за 1894 год составляют три увесистых тома” [42] . Далее он перечисляет пять дел – в дополнение к шести расследованным за первую половину года. Четыре из них буквально нахлестывались одно на другое в октябре – начале ноября, и я привожу их здесь подряд, не прерывая собственными комментариями. Должен выразить признательность тем, кто помог восстановить картину событий. Барри Робертс, неутомимый шерлоковед, провел много лет в поисках ключей, которые позволили бы ему воссоздать эддлтонскую трагедию. Роберт Вайнберг – американский книготорговец, коллекционер и писатель, обладающий несравненным талантом в области поиска таинственных документов и записей. Несколько лет назад ему удалось раздобыть целую кипу бумаг, среди которых обнаружились ранние заметки Ватсона, касающиеся ряда мелких дел: позже он более подробно рассказал о них, но публиковать не стал. Среди этих расследований – дело Юрэ, Убийцы-бульвардье, которое мистер Вайнберг сумел с помощью Лоиса Грэша описать до мельчайших деталей. Стивен Бакстер – известный фантаст. Его исследование биографии молодого Уэллса позволило ему вызвать из небытия историю “инерционного корректора”. Внимательные читатели найдут в этом рассказе упоминание о красной пиявке: можно бы подумать, что в “Пенсне в золотой оправе” Ватсон имеет в виду ту же историю, однако существует и другое дело под сходным названием. И наконец, Питер Краузер, передающий нам привет из Йоркшира, может похвастаться необычайной удачей: проводя некое исследование в ходе работы над книгой об ангелах, он натолкнулся на старые записки, позволившие ему восстановить подробности дела банкира Кросби.

Барри Робертс Эддлтонское проклятие

Следует воздать должное моему другу Шерлоку Холмсу: его желание заняться тем или иным расследованием никогда не имело под собой финансовой подоплеки. Он нередко отказывался от возможности заработать немалый гонорар, если дело не возбуждало в нем интереса, и так же часто без надежды на какую-либо мзду втягивался в истории, разжигавшие его любопытство и предоставлявшие ему шанс употребить свои логические способности на то, чтобы разобраться в сложном хитросплетении событий.

Где-то я уже отмечал, что 1894 год был для Холмса весьма насыщенным [43] . Мои заметки о тогдашних делах составили три больших тома, однако даже в тот год он взялся за расследование, не сулившее ему никакой денежной прибыли.

В ту осень мы как-то раз сидели за завтраком, не спеша листая многочисленные ежедневные газеты, которые выписывал Холмс.

– Вы ведь мне говорили, – вдруг произнес он, – что ваш друг Стэмфорд лечил сэра Эндрю Льюиса?

– Да, – подтвердил я, – Стэмфорд рассказывал мне, что вынужден был обратиться за советом к сэру Уильяму Гридону, но даже этого выдающегося специалиста озадачили симптомы.

– Вот как! – воскликнул Холмс. – А вы не помните, каковы они?

Я восстановил в памяти беседу, которую недели две назад вел со Стэмфордом за бильярдным столом.

– По-видимому, у сэра Эндрю полное истощение организма: очаговые повреждения кожи, головные боли, обмороки, выпадение волос, приступы тошноты. Судя по всему, пострадал и рассудок бедняги. Он верит, что стал жертвой проклятия.

– А Стэмфорд тоже в это верит?

– Он признался мне, что понятия не имеет, в чем дело. Гридон решил, что это какое-то редкое тропическое заболевание, которое сэр Эндрю подхватил, работая за границей. Кажется, сын Льюиса умер в двадцать с небольшим лет от чего-то подобного, хотя смерть унесла его быстрее. Гридон считает, что они оба заразились в какой-то другой стране и что сын оказался более уязвим, так как подцепил болезнь в юном возрасте. А почему вы спрашиваете?

– Потому что соединенные усилия Стэмфорда и сэра Уильяма Гридона не помогли спасти Льюиса, – изрек Холмс. – Его некролог появился сегодня утром. – И он протянул мне газету.

В статье перечислялись научные заслуги и звания покойного, описывались самые знаменитые его археологические экспедиции, приводился перечень многочисленных музеев, где выставлены его находки. Упоминалось и о некоем конфликте, омрачившем его карьеру и побудившем его отстраниться от общественной деятельности.

– Бог ты мой! – вскричал я, дочитав до конца. – Возможно, он и впрямь пал жертвой проклятия.

– Отчего вы так думаете? – спросил Холмс, поднимая бровь.

– Потому что здесь об этом говорится. Вот послушайте.

И я прочел ему абзац из статьи:

...

Нападкам подверглось его поведение во время раскопок так называемого “проклятого кургана” в Эддлтоне, что явилось для покойного еще одним ударом: тогда же он потерял своего сына. Сэр Эндрю не предпринял никаких попыток защититься от обвинений, лишь заметив, что в Эддлтоне он действовал честно. Его коллеги-археологи единодушно осудили эти наветы, однако сэр Эндрю, судя по всему, принял их близко к сердцу, так как впоследствии не участвовал больше ни в каких раскопках, ограничившись работой над циклом статей и иногда выступая с лекциями. Эта история (во всяком случае, по мнению ученого) бросила тень на его профессиональную репутацию, теперь же он скончался от заболевания, которое поставило в тупик лучшие медицинские умы Великобритании и которое, быть может, укрепит жителей деревни Эддлтон в убеждении, что над их курганом и в самом деле тяготеет проклятие. У сэра Эндрю осталась незамужняя дочь.

– Что вы об этом думаете? – спросил я. – В чем его обвиняли?

– Я не ожидал найти столь низкопробную писанину на страницах этого уважаемого издания, – изрек Холмс. – Что касается обвинений против Льюиса, то их выдвинул некий Эдгар, его помощник на раскопках в Эддлтоне. Он опубликовал письмо, где заявлял о таинственном противоречии между чрезвычайно оригинальными узорами на запечатанном ларце, извлеченном из кургана, и содержимым этого ларца, которое при всей своей ценности не представляло собой ничего необычного. Эдгар не говорит об этом прямо, но хитроумно подводит читателя к мысли, что ночью, еще до того, как находку увезли с раскопок, из нее похитили некий ценный предмет… Как вы только что прочли, – продолжал он, – ученый мир возмутился и встал на защиту Льюиса. Эдгар сам поплатился за свой поступок. До эддлтонской истории он имел в своей среде вес, а теперь, насколько мне известно, читает лекции в каком-то заштатном пригородном институте.

Мы вновь обратились к своим газетам. Холмс взялся за бульварные издания, в которых он всегда внимательно изучал сообщения о преступлениях и отчеты об уголовных процессах. Разделавшись с одной из газет, он передал ее мне, и я уже собирался открыть страницу с разделом “Скачки”, когда мой взгляд упал на заголовок: