Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис

Разве жаль за нее жизнь отдать, если потребуется? Всякий, кто в эти дни остается равнодушным, — трус и предатель.

Янка усердно поддерживал Карла. Трус и предатель, кто может носить винтовку и избегает этого, кто оставил дома сыновей, годных для армии; преступник и эгоист тот, кто препятствует желающим…

Капитан, глядя на сыновей, тоже загорелся; на миг в сердце старого моряка проснулся юношеский задор, гордость за что-то прекрасное и волнующее. Забылось, что поле сражения — это арена смерти, что энтузиастов ждут тяжелые увечья, братские могилы и его сын и любимец, бравый, атлетического сложения парень, также может не вернуться с поля боя.

— Следовало бы проучить этих немцев, — сказал Зитар и необдуманно добавил: — Жаль, что сам я староват.

— Папа! — воскликнул тут же Янка. — Если Карл может идти, почему я не могу?

— Ты? — Зитар искренне расхохотался — Какой из тебя вояка! Ха-ха-ха!

— Напрасно смеешься, — обиженно вспыхнул Янка. — В солдатах служат и моложе меня. Я сам в Риге в русском полку видел двух мальчиков, и оба моложе меня. Верно, Карл?

— Кое-где бывает, — подтвердил Карл. — Почти в каждом полку есть такие мальчуганы.

— Тебе еще нужно учиться, — урезонивал его Зитар,

— А Карлу не надо учиться?

— Его бы все равно скоро мобилизовали.

— А я больше не хочу учиться, когда остальные воюют.

— Кто же тебя такого примет и куда тебя денут? — уже серьезно спросил отец.

— С согласия родителей примут… — упорствовал Янка. — Если ты пойдешь со мной к командиру батальона, меня примут. Я это точно знаю.

— Перестань дурачиться. Хороша была бы армия, если бы там стали воевать дети!

Но Янка, почувствовав, что отец не совсем твердо убежден в том, о чем говорит, решил не отступать. Какое уж тут ученье, если он думает совсем о другом? Почему отец не может сходить к полковнику, разве это так трудно?

— А что скажет мать, если я тебя отдам в солдаты? — слабо сопротивлялся капитан. — Упреков не оберешься.

— Скажи матери, что я сам… — учил его Янка. — Если меня не пустят, я все равно убегу на фронт.

«Какой стыд!..» — подумал на другое утро капитан, провожая младшего сына в штаб батальона. Мальчишке взбрела в голову дурь, а он, взрослый человек, подчиняется ему. Понимает, что делает глупость, ставит себя в смешное положение и не может отказать. Вероятно, старость ослабила волю.

Щеки Янки горели от радости, когда в канцелярию вошел батальонный адъютант… Почему не уходят писаря? Хорошо, если бы разговор происходил без свидетелей. Если примут, тогда еще ничего, а если откажут…

— Что у вас? — обратился адъютант к Зитару.

Капитан только сейчас по-настоящему понял, в какое нелепое положение поставил его Янка. Но отступать было поздно.

— Вот этот мой малец, господин офицер, хочет вступить в добровольцы, — начал он как бы шутя. — Не знаю, как у вас там с этим делом обстоит. Если таких принимают, пусть послужит.

Взгляд адъютанта остановился на Янке, который тут же сразу выпрямился, во-первых, для того, чтобы больше походить на военного, во-вторых, чтобы казаться выше и старше. Серьезный взгляд офицера словно подбодрял мальчика. Вот ведь офицер, а не смеется над его намерением. Значит, это не так уж безнадежно.

— Сколько лет? — спросил адъютант.

— Тринадцать, господин подпоручик! — бойко ответил Янка. Адъютант немного задумался, затем обратился к Зитару:

— А вы его отпускаете?

— Да что с ним поделаешь, он так настаивает, отговорить его невозможно. Один из моих сыновей уже служит у вас.

— Гм… — молодой офицер опять о чем-то задумался. Затем подозвал вестового: — Отведите их к полковнику. — Отпуская посетителей, он добавил: — Эти вопросы решает командир батальона лично. Поговорите с ним.

Зитар с Янкой отправились с вестовым. Командир батальона жил за пределами лагеря, на расстоянии нескольких сот шагов от фабричных ворот. По пути вестовой разговорился с капитаном: рассказывал о боях в Польше, об изнурительных переходах под дождем и палящим солнцем, о том, как тяжело находиться в течение нескольких дней в огненном кольце без пищи и сна.

«Врет, хочет меня запугать… — думал Янка. — Если он все перенес, почему я не смогу?»

С командиром батальона разговор был короток.

— Записатъся в добровольцы? Сколько лет? Таких молодых нам не разрешают принимать.

Он сказал это спокойным тоном, вполне серьезно, без малейшей насмешки. И у Янки не хватило мужества заикнуться о том, что в другие полки принимают мальчиков и моложе его. Притихший и обескураженный, он слушал утешительные слова старого полковника о том, что его время еще не ушло и он сможет быть полезным отечеству не только с винтовкой в руках. Рухнула прекрасная мечта, но Янка не испытывал чувства стыда, потому что все военные, с которыми сегодня приходилось говорить, видимо, понимали переживания Янки и относились к ним с уважением. Никто не насмехался и даже не улыбнулся, как будто они имели дело не с мальчишеской затеей, а с серьезным, достойным уважения стремлением.

— Видишь, как оно получается, — сказал сыну Зитар, когда они вышли от командира батальона. — Твое время еще не подоспело.

— Да, а к тому времени, может быть, все уже закончится, — вздохнул Янка.

— Ну, что-нибудь и на твою долю достанется — не одно, так другое.

Они никому не рассказали о неудачном походе. Янка молчал от огорчения, капитан — стыдясь своего легкомыслия. И тем не менее, спустя некоторое время не только квартирные хозяева Янки, но все в Зитарах узнали о событиях этого утра. И капитану пришлось выслушивать упреки жены:

— Совсем ошалел старик! Ну где у тебя ум — ребенка хотел сдать в солдаты!

Глава пятая

1

Карл Зитар вернулся в свой батальон в конце зимы. После окончания школы прапорщиков его командировали в Юрьев, где стоял латышский резервный батальон, который по своей численности превосходил полк военного времени. Там Карл пробыл два месяца, обучая молодых стрелков. В марте его вместе с одной из маршевых рот отправили на Рижский фронт для пополнения батальона, понесшего тяжелые потери в кровавых мартовских сражениях[40]. Рота, в которой Карл проходил курс первичного обучения, потеряла всех офицеров и две трети солдат. В других ротах из двухсот штыков в строю осталось человек по двадцать.

Горсточки закаленных в боях солдат было недостаточно для того, чтобы, вобрав в себя новые сотни молодых стрелков, сделать их настоящими бойцами. Точно такое же положение создалось и с офицерским составом. Наспех испеченные прапорщики еще не имели никакого боевого опыта, и вполне естественно, что в некоторых ротах молодые офицеры, жертвуя