Армадэль. Том 2 - Уильям Коллинз

«Не называйте слишком низкую цену, — прибавил идиот, глупо ухмыляясь. — Нили должна одеваться как одна из самых нарядных щеголих в Англии, когда я женюсь на ней».

И это он посмел сказать мне после того, как он был У моих ног и когда я лишилась его по милости мисс Мильрой! Мне, одетой в платье из альпака и имеющей мужа, который живёт работой в газете!

Лучше не стану распространяться об этом, лучше буду думать и говорить о чем-нибудь другом.

О яхте. Я заявляю, что — как облегчение после разговоров о мисс Мильрой — яхта кажется мне преинтересным предметом. Она — прекрасивое судно. Её марсели (что бы это ни было) особенно замечательны тем, что сделаны из красного дерева. Но при всех этих достоинствах яхта имеет тот недостаток, что она стара — это большая неприятность, а экипаж и шкипер после расчёта с ними были отправлены в Англию — это также неприятно. Всё-таки, если новый экипаж и нового шкипера можно найти здесь, таким красивым судном при всех его недостатках пренебрегать нельзя. Можно будет нанять её на одну поездку и посмотреть, как она поведёт себя. (Если она будет одного мнения со мною, её поведение удивит нового владельца!) Пробная поездка решит, какие недостатки она имеет и какой ремонт требует её преклонный возраст. И тогда можно решить, купить её или нет. Такова болтовня Армадэля, когда он не разговаривает о своей «драгоценной Нили». А Мидуинтер, который не может найти время, свободное от своей работы для жены, может посвящать часы своему другу и уделять их безусловно моей невольной сопернице, новой яхте.

Сегодня я не буду больше писать. Если такая красивая дама, как я, бросается как тигрица к своему дневнику, ощущая писательский зуд в пальцах, то в таком положении нахожусь и я в настоящую минуту. Но с моей внешностью и с моим образованием, разумеется, о таком увлечении не должно быть и речи. Мы все знаем, что изящная дама не имеет страстей.

Октября 17. Мидуинтер получил сегодня утром письмо от негровладельцев, то есть лондонских журналистов, которое заставило его работать старательнее прежнего, Армадэль приходил на завтрак и потом на обед. За завтраком разговор был о яхте, за обедом — о мисс Мильрой. Я была удостоена приглашением ехать с Армадэлем завтра в Толедо и помочь ему купить подарки для предмета его любви. Я не рассердилась на него, я просто отказалась. Можно ли словами выразить удивление, в которое меня приводит моё терпение? Никакими словами не могу выразить его.

* * *

Октября 18. Армадэль приходил к утреннему чаю, чтоб застать Мидуинтера, прежде чем он запрётся работать.

Разговор был такой же, как вчера вечером. Армадэль нанял яхту. Агент, сожалея о его абсолютном незнании языка, помог ему найти переводчика, но не может помочь ему найти экипаж. Переводчик вежлив и обязателен, но в морском деле не разбирается. Помощь Мидуинтера необходима, и Мидуинтера просят (а он соглашается) работать напряжённее прежнего, чтоб найти время помочь его другу… Когда экипаж найдут, достоинства и недостатки яхты будут определены в плавании в Сицилию, Мидуинтер должен плыть, чтоб высказать своё мнение. Наконец (если она не захочет остаться в одиночестве) дамская каюта отдаётся в распоряжение жены Мидуинтера. Всё было решено за чайным столом и закончилось одним из изящных комплиментов Армадэля мне: «Я намерен взять с собой на яхту Нили, когда мы обвенчаемся. А у вас такой хороший вкус, вы можете рассказать мне, что должно быть в дамской каюте».

Если некоторые женщины производят на свет таких людей, должны ли другие женщины позволить им жить? Здесь возможны разные мнения. Я этого не думаю.

Меня сводит с ума то, что я вижу ясно, что Мидуинтер находит в обществе Армадэля и в разговорах о его новой яхте убежище от меня. Он всегда веселее, когда здесь Армадэль. Он забывает меня с Армадэлем точно так, как забывает меня за своей работой. И я это переношу! Какая я образцовая жена! Какая я превосходная христианка!

Октября 19. Новости! Мидуинтер страдает от сильной головной боли и всё-таки работает, чтоб иметь время оставаться со своим другом.

* * *

Октября 21. Мидуинтеру хуже. Он сердит, дик, неприступен после двух дурно проведённых ночей и двух дней за непрерывной работой. При всяких других обстоятельствах он воспользовался бы предостережением и перестал бы работать, но теперь он не обращает внимания ни на какие предостережения. Он все работает так же напряжённо, как и прежде, для Армадэля. Как долго продлится моё терпение?

* * *

Октября 22. Вчера оказалось, что Мидуинтер напрягает свой мозг более того, что мозг может перенести. Когда он заснул, то был страшно неспокоен, стонал, говорил, скрежетал зубами. Из нескольких слов, услышанных мною, он, кажется, сначала видел во сне жизнь, которую вёл в детстве, когда был мальчиком и странствовал с танцующими собаками, потом ему снилось, как он провёл с Армадзлем ночь на разбитом корабле, к утру он стал спокойнее. Я заснула и, пробудившись вскоре, увидела, что лежу одна. Приподнявшись, огляделась вокруг, и увидела свет, горевший в уборной Мидуинтера. Я тихо встала и пошла взглянуть на него.

Мидуинтер сидел на безобразном огромном старинном кресле, которое я приказала вынести в уборную, с глаз долой, когда мы переехали сюда. Голова его была откинута назад, одна рука покоилась на ручке кресла, другая лежала на коленях. Я подошла ближе и увидела, что он задремал от усталости, когда читал или писал, потому что перед ним были на столе книги, перья, чернила и бумага. Зачем он встал так тихо в такой ранний час утра? Я посмотрела на бумаги, лежавшие на столе: они все были сложены аккуратно (так он всегда держит их) за одним исключением: письмо мистера Брока лежало раскрытое на других бумагах.

Я снова посмотрела на Мидуинтера и тут же приметила другую исписанную бумагу, лежавшую под рукой, которая покоилась на коленях. Нельзя было взять эту бумагу, не подвергаясь риску разбудить его. Часть рукописи, однако, не была закрыта. Я посмотрела на этот текст, желая понять, почему он ушёл прочесть его тайком, отодвинула письмо Брока, и, прекрасно разобрав большой кусок текста, узнала, что это было описание сна Армадэля.

Сделав это второе открытие, я тотчас снова легла в постель и начала серьёзно размышлять.

Когда мы проезжали Францию, направляясь сюда, застенчивость Мидуинтера была быстро побеждена очень приятным человеком, ирландским доктором, которого мы встретили в вагоне железной дороги и который как-то незаметно сумел завязать с нами дружеские отношения. Узнав, что Мидуинтер посвятил себя литературным занятиям, наш спутник не советовал ему проводить много часов кряду за письменным столом.

«Ваше лицо говорит мне более, чем вы думаете, — сказал доктор. — Если вы поддадитесь искушению переутомлять ваш мозг, вы почувствуете это скорее, чем многие другие. Когда вы увидите, что ваши нервы чересчур расстроены, не пренебрегайте моим предостережением — бросьте перо».

После того что я вчера увидела в уборной, мне кажется, что нервы Мидуинтера сдают и начали оправдываться предостережения доктора. Если расстройство их состояло в том, чтоб мучить его прежним суеверным страхом, в нашей жизни скоро произойдут перемены. Я с любопытством буду ждать, не придёт ли опять Мидуинтер к убеждению, что нам обоим предназначено навлечь гибельную опасность на Армадэля. Если так, я знаю, что случится: он не сделает ни шага, чтоб помочь своему другу найти экипаж для яхты, и, наверно, откажется ехать с Армадэлем или отпустить меня с ним на пробную поездку.

* * *

Октября 23. Письмо мистера Брока, по всей вероятности, не потеряло ещё своего влияния. Мидуинтер опять работает сегодня и с таким же трудом выгадывает время, которое он может посвятить своему другу.

* * *

Два часа. Армадэль здесь по обыкновению — пришёл узнать, когда Мидуинтер может освободиться. На этот вопрос ещё нельзя дать определённого ответа, потому что всё зависит от того, сколько ещё Мидуинтер сможет продолжать свою работу. Армадэль сел с чувством обманутого ожидания; он зевал и засунул в карманы свои огромные, неуклюжие руки. Я взяла книгу. Скот не понимал, что я хотела остаться одна; он опять принялся за невыносимые для меня темы разговора — о мисс Мильрой и о всех нарядах, какие она будет иметь, когда он женится на ней, о её верховой лошади, о её кабриолете, о её прелестной гостиной наверху в большом доме, и так далее. Всё, что я могла иметь, мисс Мильрой будет иметь — если я позволю ей.

* * *

Шесть часов. Опять этот вечный Армадэль! Полчаса тому назад Мидуинтер оторвался от своей работы, почувствовав головокружение и слабость. Мне ужасно хотелось целый день музыки, и я узнала, что в театре дают «Норму». Мне пришло в голову, что часа два, проведённые в опере, могут принести пользу Мидуинтеру и мне, и я сказала: «Почему бы не взять нам ложу в театре Сан-Карло сегодня?» Мидуинтер отвечал со скучным видом, что он не так богат для того, чтоб брать ложу. Армадэль при этом не преминул похвалиться своим туго набитым кошельком, заявив с нестерпимым самодовольством: «Я довольно богат, старикашка, а это нам поможет».