Необъятный мир: Как животные ощущают скрытую от нас реальность - Эд Йонг

мышей, приближающихся к насекомому. Обратите внимание, что сигналы ЧМ-мыши охватывают широкий диапазон частот, тогда как ПЧ-мышь в основном держит одну и ту же ноту. Однако по мере приближения к цели сигналы обеих летучих мышей становятся короче и чаще

Ганс-Ульрих Шницлер, изучающий ПЧ-мышей с 1960-х гг., установил, что они опознают разные виды насекомых по ритму взмахов крыльями{645}. Они определяют, куда летит насекомое – к ним или от них. И они совершенно точно отличают живую цель от неживой: не в пример большим бурым кожанам ПЧ-мыши не кидаются на запущенные из рогатки камешки[196].

Слух у ПЧ-мышей такой же специализированный, как и сигналы. Большой подковонос, например, издает сигналы на постоянной частоте около 83 кГц, и именно на эту частоту настроено непропорционально большое число его слуховых нейронов[197]{646}. Он слышит эхо собственных сигналов лучше, чем все остальные звуки. У других видов имеются собственные фирменные частоты, словно каждая из ПЧ-мышей закрепила за собой тонюсенький ломтик огромного слухового мира{647}. Но эта стратегия порождает серьезную проблему – одиннадцатую, которой у ЧМ-мышей не возникает.

При сближении с источником звука этот звук кажется нам выше – вспомните, как меняется тон сирены проезжающей мимо скорой помощи. Это явление называется эффектом Доплера, и оно означает, что при подлете к насекомому частота эха, которое слышит ПЧ-мышь, будет расти и в конце концов выйдет за пределы зоны наиболее острого слуха. Но, как выяснил в 1967 г. Шницлер, ПЧ-мыши умеют компенсировать этот доплеровский сдвиг{648}. Приближаясь к цели, они издают сигналы ниже обычной средней частоты, поэтому более высокое эхо достигает их ушей именно таким, каким нужно. И проделывают они все это в самом буквальном смысле на лету, постоянно подстраивая сигналы так, чтобы отраженное от цели эхо оставалось в узкой полосе вокруг идеальной чувствительности их слуха с погрешностью всего 0,2﹪{649}. Это невероятная точность моторной регуляции, почти не знающая равных в царстве животных.

Представьте, что у вас есть расстроенное фортепиано, на котором любая нота будет звучать на три тона выше номинальной, а значит, чтобы извлечь ноту до третьей октавы, нужно нажимать ля второй октавы. Это дело нехитрое, и вы довольно скоро приспособитесь. А теперь представьте, что сбой этот не систематический и разница между желаемыми и звучащими нотами постоянно меняется. Теперь вам придется все время вычислять эту разницу, слушая звуки, извлекаемые из своенравного инструмента, и переключаясь на ходу. Именно это и проделывает ПЧ-мышь – много раз за секунду и почти без ошибок. Да еще порой одновременно для нескольких объектов. Подковонос умеет распределять внимание между несколькими препятствиями на разном удалении и для каждого вводить нужную доплеровскую поправку[198]{650}.

Для ночного насекомого спасения от летучих мышей нет нигде. На открытом пространстве их сцапает большой бурый кожан. Попытаются спрятаться в густой листве – выследит большой подковонос. Сядут куда-нибудь и замрут – их все равно отыщет малый большеухий листонос. Может показаться, что эхолокация – всепобеждающее оружие, приспосабливаемое к любой возможной среде обитания. Однако на самом деле, при всей его несомненной гибкости, необоримым его назвать нельзя. Обратной стороной развившегося у летучих мышей невероятного чувства оказывается риск пасть жертвой не менее невероятных иллюзий.

В лаборатории Джесси Барбера идет легкий снег – по крайней мере, создается такое впечатление. Сотрудники постоянно запускают мотыльков в помещение для полетов, где кружат Зиппер и другие летучие мыши, и в воздухе висит облако осыпавшихся с крыльев насекомых светлых чешуек. Они настолько вездесущи, что и у самого Барбера, и у Джульетты Рубин развилась на них жуткая аллергия, поэтому теперь они оба работают в масках. Это, по их словам, типичное профессиональное заболевание лепидоптерологов – ученых, занимающихся чешуекрылыми (бабочками и мотыльками). Такую аллергию даже иногда называют «легкое лепидоптеролога».

В свободное от забивания дыхательных путей уважаемых ученых время чешуйки защищают тело мотылька, поглощая звук сигналов летучей мыши и, соответственно, приглушая эхо{651}. Эта акустическая броня – лишь одно из средств антилетучемышиной защиты{652}. Как мы знаем из предыдущей главы, более половины видов мотыльков имеют уши, которые могут улавливать эхолокационные сигналы летучих мышей. Это дает им серьезное преимущество. Если летучей мыши нужно различить звук, достигший мотылька и вернувшийся в виде эха обратно, самому мотыльку достаточно воспринять звук, проделавший только половину этого пути и, следовательно, куда более сильный. Поэтому, в отличие от летучей мыши, которая слышит мелких мотыльков на расстоянии не больше 8,5 м, мотылек слышит летучих мышей на расстоянии от 14 до 30 м{653}. Многие из них пользуются этой форой, закладывая виражи, выписывая петли и уходя в пике, как только услышат эхолокационный сигнал. Другие предпочитают не молчать{654}.

У бабочек медведиц – многообразной группы, насчитывающей 11 000 видов, – по бокам имеется пара органов, похожих на барабаны. Вибрируя, они издают ультразвуковые щелчки, которые сбивают летучую мышь с толку и позволяют бабочке спастись[199]. Иногда эти щелчки выступают акустическим аналогом предостерегающей окраски: многие медведицы полны неприятными на вкус химическими веществами и своими щелчками предупреждают летучих мышей, что есть их не стоит{655}. Кроме того, щелчки могут глушить эхолокатор. В 2009 г. Аарон Коркоран и Джесси Барбер нашли бесспорное тому подтверждение, подсунув большим бурым кожанам в качестве противника Bertholdia trigona – ослепительно красивую американскую бабочку медведицу, окрашенную в цвета горящего дерева{656}. У этих бабочек нет химической защиты, и летучие мыши охотно питаются ими, когда их удается поймать. Однако большие бурые кожаны часто промахивались, атакуя щелкающую Bertholdia, даже если бабочку искусственно удерживали на месте. Щелчки перекрывали эхо сигналов летучей мыши и мешали ей правильно оценить расстояние{657}. С точки зрения хищника, цель, которая только что четко обозначилась в совершенно определенной точке пространства, вдруг расплывалась в непонятно где расположенное смутное облако[200].

Другие мотыльки умеют напустить иллюзий безо всяких звуковых заклинаний. Барбер и Рубин разводят лунных мотыльков – мгновенно узнаваемых чешуекрылых размером с ладонь, с белым тельцем, кроваво-красными ногами, желтыми антеннами и лаймово-зелеными крыльями, которые заканчиваются двумя длинными струящимися шлейфами. Открыв шкаф в их лаборатории, я вижу нескольких таких мотыльков, безмятежно висящих на дверце; на полках валяются их опустевшие куколки. У взрослых особей нет рта и почти нет времени. Через неделю они будут мертвы. До тех пор у них «только два дела – спариваться и спасаться от летучих мышей», объясняет Барбер. Ядовитых химических веществ у них не имеется. Глушить сигналы щелчками они не умеют. Они даже не слышат приближения хищников, поскольку ушей у них тоже нет. Но длинные шлейфы нижних крыльев, вьющиеся за летящим мотыльком, создают эхо, которое отвлекает летучую мышь от настоящей цели и заставляет ее атаковать несущественную часть тела жертвы. В среднем лунные мотыльки без шлейфов попадают в пасть летучим мышам в девять раз чаще, чем сохранившие эту деталь{658}. «Когда я это обнаружил, то подумал: "Да быть того не может!", – рассказывает Барбер. – Эхолокация ведь просто чудеса творит. Разве может какой-то трепещущий лоскут мембраны одурачить летучую мышь? Но мы наблюдаем это собственными глазами, причем регулярно».

Наблюдаю это и я – на мониторе Барбера. Вот в помещение для полетов запускают лунного мотылька, Зиппер кидается на него – и промахивается. Развернувшись, она атакует снова, отхватывает кусок вьющегося шлейфа и выплевывает его. Неаппетитный пожеванный лоскут медленно опускается на пол. «Вот, как я и говорил», – усмехается Барбер. Лаборанты выносят мотылька: если не считать откушенного левого шлейфа, он цел и невредим. В полетную комнату выпускают другого, с заранее удаленными шлейфами. Зиппер ловит его почти мгновенно[201].

Впервые увидев лунных мотыльков, я подумал, что эти хвосты у них просто украшение, как у павлина. Но это меня снова ввел в заблуждение мой внутренний визуал. Лунные мотыльки находят брачных партнеров по запаху, и никаких свидетельств того, что хвост придает им привлекательности, у нас нет. Эти шлейфы предназначены не услаждать взор потенциального избранника, а обманывать слух