Пражское кладбище - Умберто Эко

— Доктор Дю Морье хочет вернуть меня в материнские объятия церкви?

— Нет, Диана, — отвечал Дю Морье. — Это наш собрат, хотя он и в рясе.

— Какого послушания? — резко перебила Диана. Я сумел вывернуться.

— Мне не дозволено говорить, — и добавил шепотом: — Сами понимаете почему. Прием сработал.

— Понимаю, — зашептала Диана. — Вас прислал Великий Магистр из Чарльстона. Я счастлива, что вы ему перескажете мою версию событий. Собрание было на улице Ниверова Креста, в ложе Сродненных Неразделимо Сердец. Я явилась туда смиренно, чтобы обожать единственного доброго бога Люцифера и клясть дурного бога Адоная, для католиков он бог-отец. Я приблизилась, полна горения, поверьте мне, к алтарю Бафомета, где ожидала меня София Сафо. София Сафо допросила меня о догмах палладизма, и смиренно я ответствовала на вопросы: что есть долг Тамплиерской Мастерицы? Развенчивать Христа, проклинать Адоная, почитать Люцифера. Не этого разве желает Великий Магистр? — захлебывалась Диана, пожимая мои руки.

— Ну да, — осторожно отвечал я.

— И возгласила заповедный призыв: «Приди, приди, великий Люцифер, ты, великий, оболганный священниками и монархами!» Я трепетала, когда все сходбище, потрясая кинжалами, вторило мне: «Некам, Адонай, Некам!» И тогда, восходящей в алтарь, мне София Сафо поднесла дискос, из тех, которые я прежде видела в магазинах литургической утвари. Я гадала, зачем в таковом месте отвратительный священный сосуд римского служения. Великая Мастерица пояснила мне это. Поскольку Иисус предал истинного Бога, на горе Преображения заключив надругательский договор с Адонаем, он извратил порядок вещей мира, преображая хлеб в свое собственное тело, и мы обязаны прободать кощунственную просфору, посредством коей отправители культа ежедневно воспроизводят предательство Иисусово. Скажите мне, хочет ли Великий Магистр, чтобы этот обряд входил в чин инициации?

— Не в моих полномочиях высказываться. Лучше продолжайте. Как вы действовали.

— Ну, я отказалась, разумеется. Прободая просфору, мы подтверждали бы, что верим: она воистину частица плоти Христовой. А палладисты не приемлют веры в эту ложь. Прободание просфоры — католический обряд верующих католиков!

— Думается, что вы правы, — отвечал я. — Перескажу вашу аргументацию Великому Магистру.

— Спасибо, брат, — отвечала Диана, целуя мне руки. Потом с каким-то отсутствующим видом расстегнула верхние пуговицы блузки и, выставив белое плечо, призывно посмотрела. И вдруг как-то вся запрокинулась на кресле, и пошли конвульсии. Доктор Дю Морье закричал сиделку. Вдвоем они перенесли Диану в кровать. Доктор сказал:

— Обыкновенно, когда у нее такой припадок, она проходит несколько стадий. Покуда не утратит сознание. На первой стадии, видите, налицо контрактуры челюсти и языка. Чтобы облегчить, достаточно краткого нажатия на область яичников… Челюсть пациентки опускалась и отходила налево, рот перекашивался и растворялся так широко, что виден был дугообразно завернутый язык, с кончиком в глотке, как будто бы Диана его хотела проглотить. Потом язык расслабился и резко был выброшен изо рта. Она то втягивала, то выкидывала его, подобно змее. Это долго тянулось. Наконец рот вернулся в прежнее состояние и больная заговорила:

— Язык… обдирает мне нёбо… Паук в ухе… После передышки у больной снова начались контрактуры языка и челюсти. Снова эти симптомы снимались нажатием на пах. Но потом дыхание ее затруднилось, она выкрикивала обрывочные фразы, взгляд не сходил с одной точки, зрачки были заведены вверх, все тело — жесткое. Руки скрючены, непрерывно двигаются по кругу, заломленные запястья сталкиваются, ноги вытянуты…

— Конско-варусная косолапость, — прокомментировал Дю Морье. — Больная на эпилептоидной стадии. Идет нормально. Теперь пронаблюдаем клоунскую стадию. Лицо страдалицы побагровело, рот открывался и захлопывался, оттуда ползла белая пена широкими пузырями. Вопли и стоны «Ух! Ух!» исходили от больной. По лицу бежали судороги, веки судорожно моргали. Будто эта больная делала акробатические упражнения. Тело изгибалось дугою, опираясь только на ступни и на затылок. Несколько мгновений нам показывали развинченную марионетку из цирка, с невесомыми всеми членами. Потом она опустилась на кровать. После этого я увидел те позы, которые Дю Морье мне описывал как «томные». Кокетливые (она отражала воображаемое нападение), игривые, с подмигиванием и подмаргиванием. Затем вдруг мы увидели непристойную позу профессионалки любовного промысла, она шевелила похабно языком, принимала призывно-любовные позиции, взор ее был мокр, руки вытянуты вперед, губы выпячены в ожидании поцелуя. Вдруг она так закатила глаза, что видны были только белки, и потек эротичный бред.

— Властелин мой, — хрипло рычала она, — насладительный змей, сильный аспид… Клеопатра! Я твоя Клеопатра! Вот же грудь. О, любимый, входи же в меня, входи весь, целиком входи…

— Диана думает, что принимает священную змею, проникающую в ее тело. Другим истеричкам свойственно видеть Святое Сердце Иисуса, соединяющееся с их собственным сердцем. Видеть предмет фаллической формы, видеть овладевающего ими мужчину, видеть того, кем они были изнасилованы в детстве, — говорил мне Дю Морье, — для истеричек практически одно и то же. Вы, наверное, помните по гравюрам святую Терезу работы Бернини. Ее не отличить от нашей бедолаги. Мистическая святовидица — истеричка, попавшая к духовнику вместо того, чтоб к психиатру.

Тем временем Диана приняла положение распятой на кресте. Наступала новая стадия. Стадия мутных угроз неизвестно кому, жутких разоблачений… Все это в бурных корчах, на кровати. — Дадим ей отдохнуть, — сказал Дю Морье. — Пробудится она во втором состоянии и начнет сокрушаться из-за ужасных вещей, которые наговорила. Все до единого слова будет помнить. Вы не забудьте предупредить ваших благотворительниц-дам о припадках, чтобы они не пугались. Нужно только держать ее покрепче и засовывать ей в рот платок, чтобы язык не откусила. А лучше всего вливать понемногу капель. Капли я дам.

И добавил: — Штука в том, что эту особу надо держать взаперти. А я не могу. Тут же не тюрьма, а клиника. Все свободно перемещаются. Необходимо, с терапевтической точки зрения, чтобы они друг с другом общались. Тогда у них у всех создается впечатление, что они ведут нормальное и спокойное существование. Здесь не ненормальные. Здесь просто люди с расшатанными нервами. Дианины припадки могут подавить других пациенток. А то, что она выкрикивает в своем «распущенном» состоянии, может подавить кого угодно. Независимо от того, соответствуют ли эти вопли чему-либо на самом деле. Все равно они могут кого угодно подавить. Надеюсь, что ваши милосердные дамы найдут способ хорошенько изолировать ее.

Впечатление от этой встречи было, что доктор очень хочет избавиться от Дианы, хочет, чтобы ее содержали в тюремном режиме, и не хочет, чтобы она общалась с кем бы то ни было. И не только. Доктор очень стремился, чтоб никто не принимал на веру рассказываемое Дианой. Поэтому с самого начала предупреждал, что все ее утверждения — сумасшедший бред.

* * *

Я снял квартиру в Отее. Не хоромы, но пригодную для житья. Прямо у входа была типичная мещанская гостиная с диваном красного дерева в потертом утрехтском бархате. Шторы из бордовой парчи, часы с колонками на камине, по обе стороны от них — цветочные композиции под стеклянными колпаками. Зеркало, подзеркальник, натертый плиточный пол. Проходишь в комнату. Я мысленно отвел эту комнату Диане. Стены обиты муаровым серым шелком, пол покрыт широким с розами ковром. Занавески на окне и на кровати из одинаковой ткани, со сквозными фиолетовыми полосами, оживляющими колорит. Над кроватью печатная картинка с влюбленными пастушками. На стеллаже мозаиковые часы из искусственных камней. По бокам часов пухлявые амуры держали ирисовую гирлянду, она была канделябром.

Второй этаж был отведен под две спальни. В одной я поселил полуглухую старуху, любительницу выпить. Ее достоинства на этом не кончались: она была не местная и была готова на все, лишь бы только подзаработать. Не помню уж кто мне ее подрядил, эту идеальную кандидатку для надзора за Дианой, когда никого не было дома. Старуха могла при случае и угомонить Диану во время очередного припадка.

Кстати, вот сейчас, пиша это, я сообразил, что не подаю старухе признаков жизни вот уже месяц или больше. Достаточно ли я ей оставил денег на прожитие? Надо бы ехать срочно в Отей. Но я не помню адреса. Отей, доеду, ну а дальше что? Неужели ходить по домам и спрашивать, где тут проживает умалишенная палладистка с раздвоением личности?

* * *

В апреле Таксиль опубликовал заявление о своем обратном обращении в католичество, а уже в ноябре в магазины поступила его книга с животрепещущими разоблачениями масонства («Трехточковые братья»). Тогда же я привез его на квартиру, где жила Диана. Пояснил, что существуют две совсем разные Дианы и что для нас ценна не девушка-паинька, а нераскаянная палладистка.