Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Мы здесь точно околеем, — говорит Сет.

Он трогается с места и бежит вперед. Я следую за ним трусцой. Сет замедляет бег, чтобы я могла догнать его.

— Ну а Люси? Это несчастье ее тоже, наверное, здорово подкосило?

— Она просто с ума сходит. Я не в том положении, чтобы как-то критиковать ее. Мы оба сошли с ума. Но по-разному.

Вот что разделяет их, Сета и Люси, доходит до меня. Дальше половину дистанции мы бежим молча, однако он может выразить словами то, что думаю я.

— Не то чтобы она винит меня, — говорит он. — Во всяком случае, не так, как виню себя я. Однако как-то нужно жить дальше. Как? Бегать? Шесть месяцев назад мы начали вместе делать пробежки перед обедом. Брали с собой собаку. Купили светоотражатели такие же, что у тебя на локтях. У нас были одинаковые тренировочные костюмы. Однако можно ли этим вылечить душу, успокоить ее? Нет, нельзя. В голову вечно лезут мысли, что наша жизнь должна была быть не такой. Ведь если бы все было нормально, мы были бы дома. У нас бы даже не было времени заниматься такой чепухой. Мы бы кричали на Исаака, чтобы он выключил телевизор и принимался за уроки. Дело не в том, что мы разочаровались в жизни или ожесточились. Просто мы не можем найти способ жить дальше.

— Я не могу себе представить, что Люси может ожесточиться.

— Ни в коем случае.

— Она все такая же невероятно добродушная?

— Вот именно.

— Наверное, она нашла себе занятие помимо астрологии?

— Да. Однако по-прежнему верит в нее. И в реинкарнацию. И в музыку сфер. Ты бы назвала ее нью-эйджевкой. — Он удивляется, мотает головой.

В прошлом году, рассказывает Сет дальше, Люси заведовала бесплатной столовой в Сиэтле. Он рисует ее иронический портрет. Неизменно радушная, она привечает всех неудачников, бродяг, наркоманов, алкоголиков и просто психов. Люси — человек безграничной щедрости, покровительница беспризорников и бездомных животных. Она мать каждому, кто в беде: будь то птица с подбитым крылом, ее косметолог, которому потребовались уроки английского языка, или их служанка, для дочери которой Люси после неустанных восьмимесячных хлопот выбила место в Беллингхэм-Кантри-Дэй, куда ей не удалось устроить даже собственных детей.

— Наверное, я рассказываю так, что можно подумать, будто мне все это очень не по душе?

— Возможно, — отвечаю я.

— Значит, я взял не ту ноту. Я восхищен тем, что Люси готова распахнуть свое сердце перед людьми, которых она совсем не знает, в то время как у меня вечная каша в голове, и я пытаюсь научиться хоть немного сострадать тем людям, о которых пекусь.

— Надеюсь, у вас все наладится, Сет.

— Я тоже. А пока что все так перепуталось. Тебе это знакомо. Друзья. Дом. Я имею в виду то, что вдруг ты понимаешь, что все это тебе больше не принадлежит. То, что всегда было твоим. У людей при твоем приближении появляется на лицах выражение, будто ты их здорово подвел. В общем, я рад, что мне удалось хотя бы на время вырваться оттуда.

Друзья Чарли работали в университете. Рэй Нейпо отличался резкостью в суждениях и очень любил выставлять всех, кроме себя, в забавном свете. Картер Мелк был мягок и покладист, однако принадлежал к той породе людей, из которых, как говорится, клещами слова не вытащишь. Мне не хватает обоих, но к университету с его подспудным, никогда не затухающим соперничеством и даже враждой, напоминающей интриги средневекового двора, я не питаю ничего, кроме неприязни.

— Ну и что делал твой недотепа? — спрашивает Сет.

— Чарли? Почему же он недотепа?

— Но ведь он не смог удержать тебя, не так ли?

— Я сама ушла от него. В конце концов. А вообще-то всякое бывало. Это тянулось годами. То он бросал меня, то я его. Однако последнее слово осталось за мной.

Чарли! Внутри меня раздается крик. Мысли о нем по-прежнему мучительны. Это похоже на травму, от последствий которой я никак не могу полностью оправиться — неудачное падение, избиение. То, что я когда-то увидела в нем, теперь никак не могу вспомнить. И лишь одно помню так же точно, как столицы всех пятидесяти штатов, — в течение многих лет я находилась в плену его обаяния. А он был грубиян, невежа и хам. Автократ. Вечно погруженный в собственные мысли. И я твержу себе об этом по сто раз на дню. Проснувшись сегодня утром, я отчетливо вспомнила, как он ночью часто царапал меня ногтями ног. Несмотря на все мои уговоры и мольбы, Чарли наотрез отказывался обстричь их.

— И что же он делал?

— Ты имеешь в виду, как он доставал меня?

— Нет. Этот список обид весьма короткий, верно? Мужчины так предсказуемы: он недостаточно любил тебя, уделял тебе мало внимания, положил глаз на другую.

— Верно, верно и еще раз верно, — говорю я.

— Нет, я не про то. Как он зарабатывал деньги? Врач, юрист, вождь индейского племени?

— Поэт.

— Не может быть!

— Правда. А денег у него было немного. Сейчас он получил место преподавателя в университете близ Цинциннати. Однако был довольно долгий период во время нашей совместной жизни, когда он отказался от преподавательской работы. У него не сложились отношения с деканом филологического факультета. Тогда он пошел работать почтальоном.

Мы уже пробежали полный круг по парковой дорожке. Отсюда до Дворца правосудия три квартала. Совсем рядом — приходящая в упадок южная окраина города с низкими силуэтами жилого района: рынками, барами, каркасными домами, крытыми дранкой; красивым позолоченным крестом на куполе сербской церкви, который кажется ключом от райских ворот.

— Стало быть, он решил подцепить богатую женщину-юриста, так?

Это предположение вызывает у меня усмешку.

— Нет, Чарли был вовсе не в восторге от того, чем я занимаюсь. Правила. Формы. Он всегда думал, что такие детали тривиальны. «Отходы жизнедеятельности» — это из одного его стихотворения. Даже когда я работала прокурором, он не видел смысла в моей деятельности.

— Он хотел, чтобы преступники гуляли на свободе?

— Я думаю, он предпочел бы выслать их. Отправить всех куда-нибудь подальше и забыть о них. Обычный подход Чарли к любой проблеме.

Я всегда думала, что смотрела на жизнь глазами Чарли. И меня потрясло, когда вдруг мне стало ясно, что юриспруденция и есть то, к чему у меня дар. Когда я училась на последнем курсе юридического факультета, мне приходилось бывать в суде. Я проходила практику в отделе государственных защитников и в соответствии с законодательством штата могла выступать в суде по мелким преступлениям, граничащим с административными правонарушениями. Однажды, освободившись, я отправилась из суда в бакалейную лавку. Стоя там и глядя на банку смородинового компота с блестящими черными ягодами, я вдруг осознала то, что делала всего лишь несколько минут назад. Непринужденность, с какой я обращалась к судье, моля о снисхождении к слабым и обездоленным, была недоступна для Чарли, который вечно мучился, подбирая слова не только для своих стихотворений, но и для лекций восемнадцатилетним студентам, которых по большей части нисколько не интересовали всякие премудрости. Все, что им было нужно, — это сдать экзамен по английскому языку за первый семестр. Почему-то раньше мне никогда не приходило в голову сравнивать наши способности именно таким образом. В действительности я привыкла думать о Чарли как о человеке в какой-то степени не от мира сего, одержимом чем-то эмпирейским и магическим, характерным если не для гения, то для способного художника. Но теперь, после моего успешного выступления с кафедры, после резкой перепалки с неряшливым обвинителем и почтительного кивка судьи, который приговорил моего несчастного, упавшего духом клиента всего к трем месяцам, и то условно, на меня вдруг снизошло прояснение. Это было естественное, неизбежное продолжение предыдущей мысли. Значит, в определенном, житейском смысле я сильнее Чарли, я круче, чем он, и у меня больше шансов добиться успеха. Самой примечательной была обыденность, с какой эта мысль пришла ко мне. Она не удивила меня. Я всегда знала это. И сама потворствовала, создав себе кумира.

— Расставание было для тебя болезненным? — спрашивает Сет.

Я неопределенно пожимаю плечами. На противоположной стороне дорожки появилась еще одна бегунья. Я узнаю Линду Ларсен, клерка судьи Бейли, и машу ей рукой.

— Я очень переживала из-за Чарли. Но не из-за того, что наш брак рухнул. По правде говоря, я начинаю воспринимать его как полезную фазу для нас обоих. Он помог Чарли окончательно порвать с Ребеккой. Его первой женой. С Ребеккой абсолютно невозможно ужиться. И мне удалось оправиться от болезни именно благодаря браку с Чарли. Он сделал мне предложение, когда у меня после лучевой терапии выпали волосы.

— У тебя не было волос, а у него была жена?

— Именно так.

— Модерн, — говорит он.

— Постмодерн, — отвечаю я. — Иногда, когда на меня находит хандра, я удивляюсь, конечно.