Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй

нее в гостях бывал.

Побег леди Шарлотты Уэлсли со старшим братом сэра Артура в 1809 году (иллюстрация из сборника сказочных историй о «преступных связях» и разводах)

Даже если разведенной и удавалось восстановить свою репутацию в достаточной мере, чтобы хотя бы частично возобновить светскую жизнь, ее могли ждать еще и всяческие разочарования в самом своем новом избраннике. Восхитительный или заботливый любовник не обязательно оказывался достаточно состоятельным, особенно в понимании аристократки, не привыкшей считаться с расходами, не говоря уже о самостоятельном ведении хозяйства на скромные деньги. Уже упоминавшаяся леди Джорджиана Эстли, в частности, променяла легкую и беззаботную жизнь в полном комфорте на нечто совершенно иное, сбежав в 1826 году с капитаном Гартом. Будучи почти наверняка незаконнорожденным сыном принцессы Софии, дочери самого Георга III, признан королевской семьей Гарт не был и влачил нищенское существование на полставки армейского офицера, пребывая к тому же в хронических долгах. Хотя им и удалось отбиться от выплаты неподъемной для них суммы компенсации ущерба сэру Джейкобу, счастливо уличив ее бывшего в пристрастии к «падшим женщинам», узаконить свои отношения пара возможности не имела ровно по той же причине срыва развода. В итоге, промыкавшись несколько лет по гостиницам и съемным углам, Джорджиана, сестра маркизы, проследовала за своим любовником в долговую тюрьму при Суде королевской скамьи. Там у них в 1835 году и родилась дочь. Увы, через считаные дни после родов Джорджиана умерла от скарлатины, «положившей конец ее страданиям», как было сказано в одном из некрологов.

Хотя история Гартов, скорее, крайность, для аристократок уход от мужа вполне мог означать выпадение из лона роскоши и даже опускание вниз по социальной лестнице. Вот и Аугусту с Артуром денежные проблемы беспокоили несравненно больше, нежели лорда Борингдона, особенно в первые годы их совместной жизни. Артур однозначно не мог пригласить свою невесту ни в роскошный неоклассический загородный дворец с сотней спален, подобный тому, который унаследовал ее бывший муж, ни в хотя бы в столь же импозантную усадьбу эпохи Якова I, как Апторп-Холл его собственного отца в Нортгемптоншире. Паре приходилось выбирать съемное жилье по карману, при том, что Артур еще раньше жаловался брату, что «дома по 300 и 400 фунтов в год [ему] не по средствам». И в городе у них, в отличие от Борингдона или ее отца, постоянной базы не имелось; а в дневнике одного современника сообщалось, что в первый год совместной жизни у них был «всего один слуга», – «такая вот перемена в ее жизненной ситуации», – явно неодобрительно отозвался он о выборе Аугусты.

Резюмируя: нетрудно понять, почему женщины наподобие леди Элизабет Монк просто решали для себя, что расторжение брака – дело слишком хлопотное и сопряженное со множеством минусов, чтобы рассматривать его в качестве варианта. Аугусте, однако, повезло, и второе замужество сторицей окупило все ее сердечные муки из-за утраты сына Генри, ущерба репутации, язвительных комментариев современников и денежных трудностей. Они с Артуром в итоге превосходно устроились в Гемпшире, наслаждаясь красотами природы и визитами непрестанной череды гостей (включая привередливого «Красавца» Браммелла) и даря Леопольдине все новых братиков и сестричек. По разным источникам пыльная буря, поднявшаяся по следам их побега, либо послужила Артуру удобным предлогом для прекращения опостылевшей ему дипломатической карьеры, либо вынудила его к отставке, поскольку с Аугустой, как разведенной, ему было нельзя представать ни при одном зарубежном дворе. Так или иначе, государственной пенсии и доли младшего сына в наследстве ему вполне хватало для того, чтобы на радость Аугусте всецело посвятить себя загородной жизни и семейным заботам.

Борингдон также, похоже, нашел покой и удовлетворение в обществе второй жены Фрэнсис, дочери норфолкского хирурга, небогатой и некрасивой, зато милой и приятной во всех отношениях. Будучи неисправимым циником и бабником, он и тут был способен говорить «о нынешней жене и ее предшественнице в таких тонах, будто нанял нового дворецкого», да и от похождений с дамами легкого поведения, похоже, не отказался, но после его второй женитьбы через полгода после развода его имение Салтрам сделалось-таки уютным гнездышком для двоих у камина по вечерам, куда и его знатным соседям стало приятно наведываться в гости. Вторая леди Борингдон, сама к их миру не принадлежа, снискала, тем не менее, всеобщее одобрение его ближнего круга. «Она, по всему видно, и подходит ему идеально, и нравится до крайности», – отметила Гаррио Кавендиш незадолго до своей свадьбы с лучшим другом Боррингдона лордом Гренвилем Левесоном-Гоуэром. «Как же они все меня удивляют тем, что принимают его, – призналась она, однако, в письме брату. – Успехом он пользуется, если что, просто невероятным. Не завидую я его жене и счастлива мысленно, что это место успела занять она».

Глава 9

Могила любви?

На закате эпохи Регентства, а именно в конце 1810-х годов, как и подобает, вышел в свет сатирический словарь, язвительно высмеивавший нравы и понятия уходящего времени. Помимо странного представления о морали, которая в «понимании высшего света» трактуется как «назойливая преграда к получению удовольствий», осмеянию подвергся и сам подход их светлостей к браку как «сделке вслепую, при которой модные муж и жена кружат в танце подобно солнцу и луне, то оттеняя, то затмевая друг друга». Красиво сказано, вот только определенно у тех, кто имел возможность взглянуть на происходящее в высшем свете попристальнее – и увидеть воочию всех эти принцев и их высокородных друзей, щеголяющих по Мейфэру с любовницами, почитать новости о разводах, побегах и соблазнениях в светских хрониках, а тем более вживую побывать на хваленом «базаре невест» у Альмака, всякая иллюзия о возможности настоящей любви и счастливого брака быстро развеивалась и отходила в мир несбыточных грез из сказочных романов.

Ну уж нет, твердо решила тогда леди Сидни Морган и заявила в одном из писем: «Вознамерилась я тут написать книгу, что взорвет вульгарную идею о браке, как о могиле любви [65]. Замужество – самое настоящее, что только есть». Надо полагать, это были искренние слова невесты, обрученной какие-то недели назад и все еще купающейся в лучах внимания мужчины, которого она сама (не без игривой гордости) описала как «безнадежно влюбленного в собственную жену». Однако сама она за тридцать лет в браке с ним ни разу не изменила ему ни в мыслях, ни в чувствах, а все так же продолжала считать сэра Чарльза своим единственным любимым мужем и «дражайшим истинным другом» на свете. Со временем она