Журнал «Приключения, Фантастика» 1 95 - И. Волознев

Пушилин глядел ему вслед с внутренним облегчением. С уходом лейтенанта пытки прекращались, и впереди было по меньшей мере полсуток передышки.

Конвойные, доведя его до камеры, бросали в распахнутую дверь так, что казалось, это не он падает, а бетонный пол летит ему навстречу. Единственный сосед по камере, лет пятидесяти трех мужчина с бородкой клинышком наблюдал, как на четвереньках добирается до нар Пушилин, протягивал ему руку, помогая забраться на нары. Сокамерник Пушилина до Октябрьского переворота был адвокатом в Москве, позднее за чуждое происхождение выслан в Сибирь и перед арестом работал пимокатом в какой-то артелишке. Пушилин не интересовался, сосед рассказал о себе скупо в первый день знакомства и впредь не докучал разговорами. Пушилину после свиданий с лейтенантом и подручными было не до бесед.

Особенно сильно после нынешнего допроса ныла спина чуть выше, поясницы, и Пушилин некоторое время целиком был поглощен мыслью: уж не отбили ли почки? Кажется, пока нет. Боль постепенно уходила. Он с трудом повернул голову к адвокату, спросил:

— Что значит «коалиция»?

— Как точнее сказать, — отозвался адвокат. — Союз, объединение для совместных действий.

— Что-то такое и думал…

— Значит, вам инкриминируют, то есть вменяют в вину, участие в какой-то коалиции?

— Коалиция двинцев, — с усилием выдохнул Степан Пушилин. — Главарь…

— Да. Это уже хуже. — Экс-адвокат встал со своих нар, прошелся по камере, сел на нары, скрестил руки на животе. — И для меня скверно.

— А тебе-то что? Тебя даже не бьют.

— Меня они, наверно, совсем не тронут. У меня больное сердце.

— Не смеши. Сердце его они берегут. Пожалел волк кобылу…

— Не спешите с выводами. Выслушайте. Заметили, эта камера особая?

— Чем это?

— В других таких же по двадцать-тридцать человек, а здесь

— двое. До вас был мужчина. Тоже его крепко били. И требовали, чтобы сознался, что руководитель организации «Паспортисты».

— А ты?

— Руководитель координационного шпионского центра «Тропа связи», — невесело усмехнулся адвокат.

— Подписал уже?

— Подписываю…

— Расстреляют.

— И что с того, — равнодушным голосом сказал сокамерник. — Все равно не выпустят. А так — меньше мучений.

— А я не подпишу. Не дождутся, — убежденно проговорил Пушилин.

— Воля ваша. Но еще два-три таких допроса, и вам всё едино — в коалиции ли вы, главарь ли, пешка ли. И крючок, подпись вашу, поставят за вас. Поверят. Убийство возведено большевиками в ранг государственной политики, кто будет проверять подлинность подписи?

— Говоришь, как Ковшаров.

— Не знаком.

— Полковник. На германской я был у него вестовым. Он говорил еще, что в этой стране, если проиграем большевикам, делать нечего. Эх, не послушал… — Слезы отчаянья брызнули из глаз Пушилина. — Ведь и золото было. Тьма золота, — говорил он сквозь всхлипыванья. — И сейчас, я подыхаю, а оно лежит.

— Серьезно?

— Три пуда.

Несмотря на сильную боль, Степан Пушилин резко повернулся к адвокату, заговорил зло, отрывисто:

— Только не думай, что если стукнешь про золото, расколют меня эти гады, где оно.

— Не нужно мне золота. Ничего не нужно уже. — Адвокат печально вздохнул. После долгого молчания сказал: — А вот вы могли бы купить на этом себе свободу.

— Ххэ, отдать. Пришьют меня — и делу конец.

— Отдавать не надо никому ничего.

— Это как? — Пушилин жадно, полными надежды глазами смотрел на адвоката.

— Как? — переспросил тот. — У вас есть на воле родственники, которые не отреклись от вас, на которых можно положиться?

— Сын. Жена…

— Сын взрослый?

— Семнадцать.

— Далеко живут?

— Сто километров отсюда, даже меньше. Слышали, может, Пихтовое. — Невольно Пушилин перешел на «вы».

— Хорошо, рядом. В следующий раз, когда вызовут на допрос, попросите свидания с женой. Поставьте это свидание непременным условием признания.

— Зачем?

— Слушайте, не перебивайте. У нас мало времени. В любую минуту могут меня увести на допрос.

— А если не согласится лейтенант?

— Согласится, — убежденно сказал сокамерник. — Подлинная подпись ему все-таки предпочтительней. В случае успеха всего этого дела со мной, с вами, с главарем «Паспортистов» он надеется на большое повышение по службе… После свидания жена и сын должны немедленно скрыться. Учтите, их будут очень тщательно искать. У вас есть надежное место?

— Нашлось бы… Что я должен сказать Анне?

— Это имя жены?

— Да.

— Только назначить место встречи и велеть там ждать.

— Ну, и что изменится?

— Все! Важен сам факт встречи с женой и последующее ее внезапное исчезновение. И, считайте, Тёмушкин в ваших руках. На первом же после свидания допросе потребуйте для себя свободу, в противном случае его начальству станет известно, что он утаивает от Советской власти золото. Жена позаботится. Больше на том допросе — ни звука. Он срочно кинется искать ваших близких. Не найдет, и тогда окончательно поверит, что угодил в ловушку, будет торговаться. Обещайте ему, что, отпустив вас, он сможет, как минимум, спокойно продолжать прежнюю жизнь. Поделиться пообещайте…

Адвокат говорил торопливо, приглушенным полушепотом, поминутно бросая взгляды на дверь. И чем дольше он говорил, тем Пушилин сильнее верил в невероятную, почти фантастическую возможность вырваться из этой камеры, из этой страшной тюрьмы, тем реальнее ему казалась возможность свободы. И он тоже глядел на дверь, молясь про себя, как бы она не отворилась, не заставила умолкнуть Богом посланного ему сокамерника.

— Окажетесь на воле, — продолжал между тем с прежней торопливостью адвокат, — добирайтесь до Читы. На железной дороге там разыщете инженера Акутина, это мой старинный друг. Передадите поклон от Ростислава Андреевича Мурашова, от меня то есть, объясните, при каких обстоятельствах познакомились. Он поможет перебраться в Китай…

Послышались шаги в коридоре. В глазок камеры заглянули, и адвокат умолк. Ждали, дверь отворится, но нет, глазок закрылся, сапоги надзирателя протопали дальше.

— Но ведь я могу поставить условие освободить и вас, — первым нарушил молчание Пушилин.

— Нет-нет, это уже перебор, после которого и сами не выйдете. Потом, в лучшее время, если возникнет желание как-то отблагодарить, вспомните, что в Ванкувере у меня сын. Игорь. Он не нищий, но много потерял, покинув Россию.

— Я помогу, если вырвусь. Богом клянусь. — Пушилин хотел было перекреститься, от острой боли рука со сложенными в щепоть пальцами упала бессильно на грязное из грубого шинельного сукна одеяло. — Богом клянусь, — повторил он.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});