Власть и Крах (ЛП) - Эванс Дж. Д.

Макрам перекатился поперёк тела Наиме, пряча свою руку, когда он извлек её из-под её одежды, и сел. Наиме сделала то же самое, кожа на её лице горела от унижения.

— Я вернусь, — взгляд Самиры скользнул по палатке, пытаясь найти что-нибудь, на чем можно было бы остановиться, кроме них. — Я вернусь за…

Она медленно, напряжённо повернулась и нырнула наружу. Магический шар продолжал парить у двери палатки, как большой обвиняющий глаз.

Макрам выдохнул сквозь зубы.

— Что мне нужно сделать, чтобы это не превратилось в проблему? — спросил он, невидящим взглядом уставившись на дверь палатки.

— Самира не сплетница.

Слава Колесу, что это была она, а не кто-то другой. Наиме чувствовала себя полной дурой, поддаваясь своим желаниям вместо того, чтобы прислушаться к своему здравому смыслу и сдержанности. Она пригладила волосы, пытаясь выровнять дыхание.

— Маленькие одолжения, — сказал Макрам, прижимая руку к глазам и склоняя голову. — Прости меня. Мне не следовало приходить.

— Нет. Я рада, что ты пришёл. Но мы не можем позволить этому продолжаться дальше. Если я буду избегать тебя в ближайшие дни, если я не буду смотреть на тебя или прикасаться к тебе, если…

— Я понимаю, — сказал он опустошённым голосом. — Я не привык к тому, что мне отказывают в том, чего я хочу. И ты тоже.

Он повернулся, встав на одно колено, и взял её за подбородок пальцами. Он нежно, целомудренно поцеловал её и наклонил голову, когда отстранился.

— Ты — самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной.

Он встал, схватил свой меч и пояс и ушёл.

Нити, которые он невольно завязал вокруг её сердца, натянулись до боли.

ГЛАВА 24

Макрам скакал впереди периметра, как можно дальше от Наиме. Осматривая горизонт, холмы и впадины вокруг, пока они следовали по пути весь день, но, по большей части, он думал не о ней. Когда его мысли сбивались с пути, он возвращал их к своему брату, к словам, которые ему понадобятся, чтобы убедить его. А также он думал о своих людях и о том, сколько отчётов ему нужно будет прочитать, чтобы войти в курс дел. Но мысли снова блуждали, и он ловил себя на том, что мысленно вспоминает моменты, проведённые с ней. Звук её тёплого шёпота, мягкое, прохладное прикосновение её рук, нерешительность её неопытных поцелуев, страстность её прикосновений. Он потерялся бы в искренних, нежных словах, которые она говорила о нём, его магии или о том, как её пальцы касались его кожи, и ему пришлось бы держать свой разум под контролем, как лошадь, несущуюся в стойло.

Единственное, о чём он не хотел думать, не мог думать, был её смех и выражение её глаз в последний момент. То, как он взорвался от осознания того, что всё, чего он хотел в мире, это заставить её вот так смеяться, заставить её забыть о своей дисциплине и своих тяготах. И удушающее, горькое осознание того, что он никогда этого не сделает. Это будет кто-то другой. Через несколько дней, самое большее через оборот, они расстанутся.

Ближе к вечеру они добрались до главной широкой дороги, ведущей в Аль-Нимас, и Тарек присоединился к нему, чтобы доложить о состоянии раненых. Единственным, в выздоровлении кого Тарек не был уверен, был гвардеец Тхамара, весь левый бок которого был распорот мечом бандита. Макрам не в первый раз задавался вопросом, на что это было бы похоже во времена до Разделения, когда жили маги творения, когда их магию можно было использовать для лечения таких катастрофических травм. В их отсутствие медицина прошла долгий путь, но не могла восполнить недостаток исцеляющей магии на Колесе.

Его разум переключился на мысли о Чаре, о Круге. Она не спрашивала его. Даже не упомянула об этом, хотя не было никаких сомнений, что она поняла, кем он был, в тот момент, когда он бросил облако разрушения на лагерь. Возможно, её записи в библиотеке были просто размышлениями. Возможно, у неё не было намерения выстраивать Круг или она понимала, что это может оказаться невозможным. Или она знала, как и он, что он никогда не сможет оставить своего брата.

— Что нужно организовать по прибытию? — спросил Тарек.

— Устройте Султану и её людей поудобнее. Я найду Кинуса.

Он одновременно и боялся встретиться лицом к лицу со своим братом, и страстно желал поскорее покончить с этим. Тяжесть его решения бросить вызов Кинусу была труднопереносимой, и он был готов загладить свою вину и двигаться вперёд.

— Возможно, Султане было бы удобнее в поместье старейшины Аттии? — сказал Тарек мягким тоном, который он использовал, когда пытался втянуть Макрама во что-то.

— Почему? — Макрам вздохнул.

Тарек и его заговоры сделают волосы Макрама седыми ещё до того, как он достигнет своего тридцатого оборота.

— Боюсь, что твой брат будет не в том настроении, чтобы принять дочь нации, которую он считает врагом. Как и боюсь, что в некоторых кругах, которые оставались спокойными, возникнет движение по поводу его вознесения. Ты же не хочешь, чтобы Султана засвидетельствовала это, не так ли?

— Что именно ты предлагаешь?

Макрам оценивал Тарека краем глаза.

— Я просто предположил, что ты захочешь, чтобы ей было как можно комфортнее, — пренебрежительно сказал Тарек, — что было бы невозможно рядом с человеком, который презирает магов более могущественных, чем он сам.

— Я увижусь с ним наедине, когда мы вернёмся. Как только он разберётся с этим, я назначу время, чтобы привести к нему Султану и озвучить условия.

— Так что вряд ли её хватятся, если её не будет во дворце, — сказал Тарек.

Макрам знал, что он был на взводе из-за времени, проведённого с Наиме, из-за всех эмоций, с которыми он пытался справиться. Поэтому вместо того, чтобы гневно ответить Тареку, он промолчал. Тарек не был человеком, склонным к истерии. Если бы он счёл нужным предупредить, что его беспокоит какое-либо другое начинание, Макрам выслушал бы его без вопросов. За исключением Кинуса, потому что Макрам понимал своего брата так, как не мог Тарек.

Но были моменты, времена, когда он легко мог бы поставить Кинуса на место Великого Визиря Наиме. Был ли Тарек прав? Был ли его брат настолько неразумен, что мог представлять опасность для Наиме? Макрам изо всех сил старался в это поверить.

— Привезти её сюда и изолировать со Старейшиной, который не полностью согласен с Кинусом, только нанесёт ему ещё большее оскорбление, — сказал Макрам после долгого размышления.

Тарек спокойно наблюдал за горизонтом. Он протянул руку и почесал свою заросшую щетиной челюсть.

— Помнишь, как этот мальчик Джабр нашёл щенка дикой собаки в затопленной норе?

— Тот, которого он хотел обучить быть боевой собакой, — сказал Макрам.

Он всегда сожалел, что остался в стороне и позволил Джабру оставить себе бедное животное.

— Да. Он боялся собаки, думал, что она укусит его, если он не покажет ей, что она принадлежит ему.

— Я помню, — сказал Макрам, задаваясь вопросом, подходит ли Тарек к сути, или он решил уйти от темы Кинуса и Наиме.

Джабр был жестоким дрессировщиком животных. На самом деле именно его обращение с собакой заставило тогдашнего командира сипахов решить, что он непригоден для общения с лошадьми, и отправить его к янычарам. Бедное животное не отличало верх от низа, половину времени Джабр нянчился с ним, хвалил и кормил объедками. Затем он бил собаку, так что зубы западали внутрь, за совершенно нормальное поведение, например, когда она жевала кожу на виду.

— Пёс, наконец, напал на него, — сказал Тарек, — из-за кролика.

— Я и забыл про кролика, — сказал Макрам.

Один из других мальчиков сжалился над собакой, вынужденной спать на улице в одиночестве, и дал ей старого игрушечного кролика, набитого соломой. Вещица была уродливая, оборванная, без лапы и одного уха. Но собака повсюду носила его с собой. Джабр ненавидел кролика, потому что хотел, чтобы его собака была свирепой и пугающей. Поэтому он забрал его и избил другого мальчика за то, что тот вмешался. Собака чуть не оторвала Джабру за это руку.