Русская пехота в Отечественной войне 1812 года - Илья Эрнстович Ульянов

class="empty-line"/>

В центре атаковали 26-я дивизия с застрельщиками Ладожского полка впереди и 2-й корпус, левее – 4-й пехотный корпус, на правом фланге активно действовала кавалерия. Французы вынуждены были отступить к самому городу. К 16 часам в город вступила 1-я бригада

Сражение при Вязьме 22-го октября. П. Гесс.

11-й пехотной дивизии. Генерал-майор П. Н. Чоглоков вел в атаку Перновский пехотный полк, приказав развернуть знамена и бить в барабаны. Перновский и Кексгольмский полки, двигаясь по горящим улицам Вязьмы, достигли Торговой (Богородицкой) площади, в то время как с северо-востока в город вошли полки 26-й дивизии. Часть французов еще продолжала отстреливаться из окон домов и позже была взята в плен, но основные силы уже отступили, потеряв за день не менее 4 тысяч убитыми и ранеными и 3 тысячи пленными. Мост на реке Вязьме, по словам Паскевича, был захвачен, и русские войска, потери которых составили около 1800 человек, уже в полной темноте остановились у городской заставы.

5.14. Второе сражение у Красного

В начале ноября через город Красный в сторону границы двинулись пестрые полчища ослабленной и уже не слишком многочисленной Великой армии, следующей отдельными, растянутыми почти на 4 перехода колоннами.

2 ноября отряд генерал-майора А. П. Ожаровского, в котором, помимо кавалерии, состоял уже неоднократно нами упоминаемый 19-й егерский полк, совершил нападение на город и, разгромив неприятельский батальон, захватил часть обозов. Подошедшая дивизия М. Клапареда заставила отряд отступить, причем излишне уверенный в пассивности французов Ожаровский разместился на ночлег в селе Кутьково в трех верстах от города. Бой, очевидно, был достаточно ожесточенным: у егерей было ранено 4 офицера, один из них – смертельно.

3 ноября, незадолго до наступления темноты, к большой дороге между деревней Ржавкой и селом Мерлино восточнее Красного вышел авангард русской армии под командованием М. А. Милорадовича и, развернувшись вдоль дороги, начал обстрел отступающих колонн и обозов. Посаженные вдоль дороги березы, еще недавно прикрывавшие отступление Неверовского, теперь сослужили хорошую службу французам: между деревьями были установлены легкие пушки, а цепи стрелков заняли позиции перед посадками. 2-й корпус генерал-лейтенанта С. Н. Долгорукова частично повернул фронт в сторону Смоленска, а 7-й корпус Н. Н. Раевского – в сторону Красного. Некоторое время русские ограничивались артиллерийским обстрелом и наскоками легкой кавалерии, тем более что стрелки 7-го корпуса встретили неожиданное препятствие: обледеневшие склоны оврага не давали возможности добраться до дороги. Наконец, замыкающие колонны французов подверглись атаке 5-го егерского полка полковника Го-геля и нескольких гусарских и уланских эскадронов. Штыковым ударом егеря заставили одну из колонн положить оружие и захватили несколько пушек. Н. Н. Раевский так описывал этот эпизод: «…5-й мой егерский полк, стоявший полевее, имел довольно значительную сшибку, в коей отнял с боем у неприятеля 4 пушки и взял в плен генерала Мериажа, ехавшего в коляске по причине раны… в ногу» [134, стр. 79]. Кроме того, на дороге неприятелем было оставлено еще до 30 орудий, а количество пленных достигало 2000. Темнота положила конец активным боевым действиям русских, но, как оказалось, не французов.

Остановившийся в Красном Наполеон приказал генералу Ф. Роге с дивизией Молодой гвардии разгромить русский отряд Ожаровского. Ночью лагерь отряда у села Кутьково был атакован. Начальник русского отряда, по всей видимости, не смог должным образом обеспечить охрану позиций, а затем и правильно оценить силу неприятеля, поэтому пехота попала в практически безвыходное положение. К этому времени в 19-м егерском полку вряд ли насчитывалось более 400 человек. Почти все они ночевали в лагере перед селом, и быстро двигающиеся французские батальоны застали их врасплох. Генерал А. П. Ермолов в своих воспоминаниях отметил: «Приблизившись к Красному, не соблюл он (Ожаровский. – И.У,) должной осторожности, полагая, что отступающий неприятель ничего не предпримет. Ночью граф Ожаровский атакован стремительно гвардиею Наполеона в больших силах. Велика была потеря в храбром егерском полку; особенным счастием уцелела артиллерия, и при общем замешательстве темнота была спасительным покровом».

Сержант полка фузелеров-гренадер Молодой гвардии Бургонь вспоминал об этих драматических моментах:«.. В ту минуту, как мы пошли в атаку… мы увидали лежавших распростертыми на снегу несколько сот русских, которых мы сперва приняли за мертвых или за тяжко раненых. Мы миновали их, но едва успели мы пройти немного вперед, как они вскочили, подняли оружие и стали стрелять в нас, так что мы вынуждены были сделать полуоборот, чтобы защищаться. К несчастью для них, позади подоспел еще батальон… которого они не заметили. Тогда они попали между двух огней: в каких-нибудь пять минут их не осталось ни одного в живых; к этой военной хитрости русские часто прибегали, но тут она им совсем не удалась…

Пройдя через русский лагерь и атаковав селение, мы заставили неприятеля побросать часть артиллерии в озеро, после чего большинство из пехоты засело в домах, часть которых была в огне. Там-то мы и дрались с ожесточением врукопашную. Произошла страшная резня, мы рассыпались, и каждый сражался сам по себе… Перед нами был род мызы, где засели русские и где они были блокированы солдатами нашего полка. Единственным путем отступления был для них ход в обширный двор, но и тот был загражден барьером, через который они принуждены были перелезать.

Во время этого обособленного боя я заметил во дворе русского офицера на белом коне, который бил саблей плашмя своих солдат, порывавшихся бежать, перескакивая через барьер; в конце концов ему удалось овладеть проходом, но в ту минуту, как он собирался перескочить на ту сторону, лошадь его была ранена пулей и упала под ним, так что проход стал затруднительным. С этого момента бой стал еще отчаяннее. При свете пожара происходила сущая бойня. Русские, французы – вперемежку, в снегу, дрались, как звери, и стреляли друг в друга чуть не в упор.

Я хотел броситься на русского офицера, который успел выкарабкаться из-под лошади и при помощи двух солдат пытался спастись, перескочив через барьер; но какой-то русский солдат остановил меня и, направив в меня ружье почти в упор, выстрелил, но ружье дало осечку; если бы оно выстрелило, мне был бы конец; чувствуя, что я не ранен, я отступил на несколько шагов от моего противника; тот, воображая, что я тяжело ранен, спокойно заряжал свое ружье… Однако я не дал ему времени снова зарядить ружье и пронизал его пулей. Смертельно раненный, он, однако, упал не сразу; он отступил, шатаясь, глядя на меня угрожающими глазами, не выпуская оружия, и тогда уже