Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская - Людмила Улицкая

Далия Эпштейн

Она всё делала истово

Я запомнила этот унылый день августа 1968 года в безрадостном Вильнюсе. Встреченный знакомец, запыхавшись, сообщил: «Знаешь, группка наших знакомых вышла на Лобное место, протестуя против вторжения». – «Кто?!» – «…и Горбаневская с коляской». – «Давай и мы пойдем к КГБ!» – «Я считаю, она не права. Нельзя решать за сына, который еще в коляске… И потом, скажут: опять эти евреи…» Он был литовец, этот человек. И сколько бы его ни славили сегодня, я никогда не забуду эти слова и не прощу. А себе не прощу, что не пошла одна. С Наташей мы ходили по летнему Вильнюсу, она была босиком – хотела чувствовать почву, по которой ступала. Она всё делала истово.

Таня Борисова

Мы понимали, что придут с обыском

Очень было страшно, когда наши вступили в Чехословакию, потом провоз Дубчека, вся эта кавалькада машин… Мы в центре жили, всё это было видно, как его везут в Кремль, но никто не знал, чем кончится. Это было еще до демонстрации, естественно. Страшно было. Чувство такое, что если могут танки ввести в целую страну, то что могут с тобой одной сделать…

…Про демонстрацию я узнала так: 24 августа у меня день рождения, и мы с Димой были на даче у родителей, и там были только родственники, сидели в огородах, в саду, пытались поймать что-то… Причем, надо сказать, все люди в электричках сидели с приемниками и пытались поймать новости, так что не было такого, что никто ничего не знал, ну или знать не хотел. За городом тоже было не очень слышно и непонятно, что происходит, и 25-го днем приехали в Москву и звоним из автомата Наташе Светловой. Она говорит очень коротко, без подробностей, без драматизации: «Была демонстрация. Всех забрали на Красной площади…»

Какая демонстрация – было уже всем понятно… Наташка с Осей была… И я, с таким вот пузом, еду к Евгении Семеновне.

Приезжаю к Евгении Семеновне, и Ясик дома, а она уже знает, ей, наверное, кто-то позвонил… И вижу – в комнате Наташка не успела убрать, какой-то ужас, как будто специально для обыска – обрывки белой ткани, туши, кисточки, белые листы… Плакаты, я думаю, она не только себе рисовала. Я говорю: «Евгения Семеновна, что вы думаете?», а она отвечает: «Таня, что я могу? Наташа всю ночь тут сидела, чего-то делала, откуда я знаю что».

Я говорю: «Евгения Семеновна, сейчас проводим обыск!» И вот мы с ней вдвоем стали собирать в комнате всё, что может показаться подозрительным, – все эти кисточки, палочки, обрывки… А у них соседи в квартире живут, мы тихо переговаривались. Евгения Семеновна потихоньку выносила это всё не в мусоропровод, а на улицу, частями. Тогда не было целлофановых пакетов, мы заворачивали в какие-то газеты. Дом почистили – признаков физической подготовки к демонстрации не осталось. Мы понимали, что придут с обыском, но когда? Той же ночью и пришли.

Я строю, строю, строю,но всё не Рим, а Трою,и Шлиман на холме,с лопатой и с лоханью,дрожа от ожиданья,сидит лицом ко мне.

Наталья Горбаневская

Оську крестили…

Слежка в эти дни и долго еще потом была в самом деле густая и весьма откровенная. Я ходила с колясочкой в детскую поликлинику, в ясли – узнать, когда примут малыша, в школу встречать Ясика, в магазин, всё это на пространстве двух кварталов, и всё время туда и сюда, разворачиваясь по Новопесчаной и узкому Чапаевскому переулку, ездила то одна, то другая «Волга». Это забавно, пока внове, как игра: смешно, например, уйти от слежки, едучи в «Детский мир» за покупками. Потом уже стараешься не замечать: надоедает фенотип кагэбиста.

Моментом пик в слежке был день, когда я собралась крестить своего малыша, за неделю до суда. Слежка началась не с меня: машина приехала к моему дому вслед за Верой Лашковой, Осиной крестной, и потом поехала за нами в церковь. Вот за что получали свою высокую зарплату пять больших и толстых кагэбэшников. Впрочем, они не ограничивались нами. Один из них живо включился в разговор об искусстве, который вели возле церкви худенький юноша и художник с бородкой. Затем он сменил поле деятельности и пошел в комнату, где регистрируют крестины и прочие обряды. В результате этого визита мне отказали в крещении.

На самом деле Оську крестили в тот же день, но позже, и не в церкви. Крестил о. Димитрий Дудко[44].

А по Москве пошли собрания трудящихся – все дружно осуждали демонстрантов с Красной площади. Кажется, в середине сентября всех сотрудников Института общей генетики Академии наук собрали в большом зале на последнем этаже. И как-то так строго собирали, что не пойти было невозможно. Я села в заднем ряду, возле двери, собираясь выскользнуть перед голосованием. Все сотрудники были удручены предстоящим мероприятием. Официальные люди что-то промямлили, дело шло к голосованию. Я свои возможности хорошо знала – на площадь я выйти не смогла бы, но голосовать – это тоже было за пределом возможной границы. Я встала и направилась к двери, возле которой предусмотрительно села. Потянула дверь – а ее заперли. Вторая дверь находилась возле президиума, и идти к ней надо было через весь зал. Я и протопала через весь замерший зал. Признаться, чувствовала себя ужасно – как голая. Хотя была я разодетая девчонка, на высоких шпильках, которые еще и цокали. Длинный зал. Я иду и думаю: ведь сейчас спросят, куда это я направилась. Даже ответ заготовила – «Поссать!» Но никто меня и не спросил. После этого собрания подошел ко мне молодой доктор Саша Нейфах и стал оправдываться – понимаешь, тебе хорошо, а у меня лаборатория… А потом, через года полтора, меня выгнали. Но не за эту дерзость, а уже за самиздат. Это и был мой самый большой антисоветский подвиг. Я была девица хоть и наглая, но робкая. Что же касается Александра Нейфаха, он впоследствии подписал письмо в защиту Горбаневской и был исключен из партии… Он-то робким не был.

В день демонстрации Наташу, увезенную с Красной площади в «полтинник», 50-е отделение милиции, выпустили. Допрашивали. Она вспоминает: «На последнем допросе сказали: “Мы решили пожалеть вас на этот раз, но…” – и снова последовали угрозы. Итак, меня “пожалели”. Теперь мои друзья там, а я здесь».

Л. У.

С 9 по 11 октября Московский городской суд в помещении народного суда Пролетарского района вел судебное разбирательство по делу Константина Бабицкого, Ларисы Богораз, Вадима Делоне, Владимира Дремлюги, Павла Литвинова.