Год гиен - Брэд Гигли

Лекарь плотно обвязал голову Семеркета свежей повязкой и, смущенно кашлянув, понизил голос так, чтобы слуги не могли его слышать.

— Простите, господин градоправитель, но я боюсь, что царица Тийя в точности выполнила свои замыслы.

Братья посмотрели на доктора, словно сомневаясь, правильно ли расслышали.

— Прошу прощения? — переспросил Ненри.

Царский лекарь резко отдал приказ своим помощникам, и те удалились из комнаты, чтобы подождать во дворе.

— То, что я говорю вам, господа, — прошептал целитель, — государственная тайна. Хотя она не сможет оставаться тайной слишком долго.

Семеркета забил озноб.

— Ну? — резко спросил оп.

Лекарь минуту помолчал, и только потом сказал:

— Вот что вы должны узнать: когда я осматривал рану фараона той ночыо, она не казалась серьезной., Я ее перевязал, как перевязал бы любой поверхностный порез. Но когда вчера я менял повязку, рана воспалилась, начал сочиться гной. Ничто не могло остановить кровотечение. Заподозрив самое худшее, я приказал немедленно привести царицу Тийю, которая содержалась в тюрьме храма Диамет. Она подтвердила свое последнее злодеяние: лезвие ножа было смазано ядом гадюки пирамид, самой ядовитой змеи. Никто никогда не выживал после ее укуса. Могут пройти недели, прежде чем жертва умрет, но она все-таки умрет. И фараон — тоже.

Услышав такие сокрушительные новости, люди в комнате не смогли взглянуть друг на друга. Семеркет сглотнул и тихо спросил:

— Он знает?

Лекарь кивнул.

— Вот почему вы должны поправляться, Семеркет — и вот почему вы должны сказать мне правду о том, как себя чувствуете. Рамзес каждый день вас зовет. Ваше имя — его единственное утешение, говорит он, потому что вы — единственный среди подданных фараона, кто и в самом деле его любит. Вы спасли его трон, и его наследник благодаря вам в безопасности. Властитель хочет поблагодарить вас лично, прежде чем…

— Поблагодарить меня? — ошеломленно спросил Семеркет. — Но он потерял из-за меня жизнь. Если бы я только выяснил правду на один-единственный день раньше!

— Но фараон наверняка так не думает, — недоверчиво проговорил целитель. — Он сделает вас богатым человеком, возвысит над всеми. Вы должен лишь сказать, что хотите получить в награду.

Но Семеркет покачал головой:

— Нет. Я ничего не хочу. Я ничего не заслужил. Я проиграл.

— Вы не можете отвергать дары царя.

* * *

Прошло два дня, а Семеркет все еще не мог стоять, не испытывая головокружения.

Он склонил голову перед министром Тохом, который пришел навестить его на одре болезни.

— Фараон щедр, — сказал Семеркет, — но я не могу принять его дары. Я ничего не сделал, чтобы их заслужить.

Раздражение мелькнуло на старческом лице министра.

— Не буду с тобой спорить, — сварливо сказал оп. — Я оставлю золото, которое он тебе послал, в моем поместье, пока оно тебе не понадобится — а оно неизбежно понадобится.

— Великий господин! — запротестовал Семеркет. — Мне не нужно такое богатство. Я буду чувствовать себя лицемером, если его приму.

— Я говорю не о том, что тебе нужно, — рубанул Тох.

Схватив трость — знак своей должности — он встал с кресла и подошел к Семеркету. Тот почувствовал, что слезящиеся глаза старика буравят его шею.

— Ты должен понять, Семеркет, — решительно сказал министр, хотя голос его стал мягче, — я говорю о том, что нужно фараону, a не о том, что нужно тебе. Мой друг, товарищ моей юности… умирает. Ему хочется выразить свою благодарность любыми способами, какими ты позволишь. Ты не можешь быть настолько жесток, чтобы ему отказать.

Слова Тоха заставили Семеркета устыдиться.

— Если фараон и вправду хочет меня вознаградить…

— Хочет.

— Тогда следует подождать, пока я, наконец, выполню задачу, которую ты так давно мне поручил — выясню, кто убийца жрицы по имени Хетефра.

В комнате воцарилось молчание.

— У тебя есть два дня, упрямец, — со вздохом сказал Тох.

— Мне хватит и одного.

— А потом, клянусь маленькими медными яйцами Гора, ты появишься перед фараоном — и будешь благодарен за то, что он тебе даст. Или я сам швырну тебя в тюрьму вместе с говорщиками! Мне плевать, герой ты или нет. Фараону не придется пережить разочарование… Больше не придется.

* * *

Семеркет и Квар стояли в подвале дома, некогда принадлежавшего Панебу, и молча наблюдали, как отряд меджаев убирает мешки с зерном, вонючие кувшины с пивом и другое барахло, которое Панеб так целеустремленно нагромоздил у кирпичной стены подвала.

Дознаватель всегда знал, что за свалкой пожитков и заплесневелого продовольствия найдется что-то ужасное. Он чувствовал это, исследуя подвал ночью, давным-давно, вместе с кошкой Сукис. Когда Семеркет подумал о маленьком животном, у него по телу побежали мурашки — он внезапно вспомнил, что это Сукис привела его в подвал и стояла, мяукая, наверху свалки.

Чиновник приложил руку к перевязанному лбу. Сукис… Почему его так угнетала смерть кошки, когда умерло столько людей?

— Семеркет, ты в порядке? — спросил Квар, положив руку на плечо друга, чтобы помочь ему удержаться на ногах. — Может, тебе нужно сесть?

Тот покачал головой.

При исполнении остались только несколько меджаев из тех, что охраняли раньше Великое Место. Все остальные погибли во время наводнения. Квара теперь повысили до сотника — в награду за верность фараону. Новые меджаи, которые теперь трудились в подвале, были срочно набраны из фиванских подразделений. Но в их обязанности больше не входила охрана строителей гробниц; министр Тох навсегда ввел в Великое Место армейский полк. Отныне и впредь за строителями гробниц будут наблюдать воины, никогда не оставляя их без присмотра.

Днем раньше нашли тела Неферхотепа и Ханро. Квар приказал, чтобы изуродованные до неузнаваемости трупы доставили в Дом Очищения. Хотя нубиец мог бы помешать этому он дозволил мумифицировать Неферхотепа. Как сказал дознавателю меджай — он выполнил свой долг, но не был львом. Что же касается Ханро, Семеркет сам вызвался предоставить гробницу для ее жизни после смерти. Он не желал видеть эту женщину похороненной рядом с человеком, которого она так ненавидела, который подстроил ее ужасную смерть.

Еще один отряд воинов трудился в Великом Месте, пытаясь найти как можно больше украденных сокровищ. Но взбесившаяся река вымела ущелья Великого Места, как гигантский очистительный поток, и разметала золото по ущельям и оврагам. Даже скрытая могила осужденного Аменмеса была затоплена, поскольку ее построили низко в горах. То, что уцелело из украшений былых времен, уничтожили песок, камни и грязь, ворвавшиеся через расшатавшиеся двери. Гипс, покрывавший известняк, был смыт и смешался с бурлящей водой, чтобы потом затвердеть, как камень, на уцелевших сокровищах. Чтобы все это восстановить, понадобятся месяцы.

Но сейчас меджаи наконец-то убрали последнее барахло из подвала Панеба. Квар и Семеркет уставились на представшую их глазам кирпичную стену. Дознаватель начал стучать по кирпичам и нажимать на них, чтобы посмотреть, не подастся ли один из них. Квар делал то же самое, и они долго работали в молчании.

— Здесь, Семеркет! — сказал Квар.

Он нашел в самом дальнем углу стены расшатанный кирпич и осторожно вытащил его. Дознаватель поднес свечу ближе. Пламя осветило большую нишу почти в локте над землей. Так и есть, Семеркет уже знал, что он увидит: длинный предмет, завернутый в ткань. Квар осторожно вынул его из тайника и протянул чиновнику.

Только спустя мгновение тот собрался с духом и развернул предмет. У него так тряслись руки и ноги, что ему пришлось сесть на ближайшую ступеньку лестницы. Порез на его лбу пульсировал болью. Тяжело дыша, собрав всю свою решимость, Семеркет, наконец, сбросил ткань.

Мгновение он молча смотрел на вещь. Потом внезапно положил ее, бросился в угол, и его вырвало желчыо. Квар пошел наверх, вернулся с кувшином воды, и Семеркет сполоснул рот. Потом искоса посмотрел на нубийца и кивнул. — Теперь я повидаюсь с ними, — сказал он.

* * *

Панеб и Рами, усталые, но настороженные, стояли перед Кваром и Семеркетом в деревенских кухнях. Их привели по приказу Квара из тюрьмы меджаев, куда были помещены все деревенские старейшины. Дознаватель привел отца и сына на кухни потому, что не мог выдержать непрерывных воплей и завываний Кхепуры в тюремной камере.

Семеркет, не здороваясь, сразу перешел к делу.

— Кто первым подал Неферхотепу идею грабить могилы? Пентаура? Пасер? Кто?

Несмотря на то, что Панеб все потерял, он всеми силами пытался притворяться.

— Вы говорите бессмыслицу, как всегда, — негодующе ответил он.

— Что они пообещали строителям гробниц? Золото, сокровища? Разрешение покинуть деревню? Что? — голос Семеркета стал резким. — Это должно было быть что-то стоящее. Панеб, чтобы убить из-за этого Хетефру.