Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Я дал Глэдвайну золота. Как большинство поэтов, он заявлял, что придумал большую часть своих песен, потому что не мог иначе.

— Меня никогда не просили слагать песни, господин, — сказал он мне как-то, — слова просто приходят сами. Приходят от самого Духа святого! Он мой вдохновитель! 
Может, это и правда, хотя я заметил, что святой дух вдохновляет гораздо сильнее, когда чует запах серебра или золота.

— Сочини хорошую песню, — велел я и отпустил его.

Когда Глэдвайн улизнул к воротам, просители хлынули вперед, их сдержали мои копейщики. Я кивнул Гербрухту:

— Ты следующий.

Тот толкнул ко мне пленника.

— Норвежец, господин, — сказал Гербрухт, — из рагналловского сброда.

— Тогда почему у него на месте обе руки? — спросил я. Вместе с женщинами и детьми мы захватили несколько мужчин, и я приказал отрубить им руку, в которой они держат меч, а потом отпустить. — Его следует отправить обратно в Эдс-Байриг, — сказал я, — с кровавой культяпкой вместо запястья.

Я взял у служанки кружку эля и залпом выпил. Оглянувшись, я заметил, что пленник плачет. Он был хорош собой, двадцати с небольшим лет, с покрытым шрамами сражений лицом и изображенными на щеках топорами. Я привык к плачу мальчишек, а этот выглядел закаленным в битвах, но рыдал. Это меня удивило. Большинство мужчин относятся к увечьям стойко или с вызовом, а этот рыдал как дитя.

— Погоди, — сказал я Гербрухту, который уже вытащил нож.

— Я и не собирался резать его прямо здесь, — возразил Гербрухт. — Только не здесь. Леди Эдит не понравится кровь по всему двору. Помнишь ту свинью, что мы прирезали на Йолль? Леди Эдит так расстроилась! — он пнул рыдающего пленника. — Этого мы захватили не в стычке на заре, господин, он только что прибыл.

— Только что прибыл?

— Проскакал через наши ворота, господин. За ним по пятам гнались какие-то ублюдки, но он прибыл первым.

— Тогда не калечь его и не убивай, — сказал я. — Пока не надо, — я поднял подбородок пленника носком сапога. — Назови свое имя.

— Видарр, господин, — ответил он, пытаясь сдержать рыдания.

— Норвежец? Датчанин?

— Норвежец, господин.

— Зачем ты здесь, Видарр?

Он глубоко вздохнул. Гербрухт явно решил, что пленник не ответит, и врезал ему по голове.

— Моя жена! — поспешно произнес Видарр.

— Твоя жена.

— Моя жена! — повторил он, и его лицо исказилось от горя. — Моя жена, господин.

Похоже, больше он не в состоянии был ничего произнести

— Оставь его, — велел я Гербрухту — тот уже собрался снова ударить пленника. — Расскажи о своей жене, — приказал я Видарру.

— Она твоя пленница, господин.

— Да?

Его голос был едва ли громче шепота.

— Она моя жена, господин.

— И ты ее любишь? — резко спросил я.

— Да, господин.

— Господь небесный, — усмехнулся Гербрухт. — Он ее любит! Наверное, она...

— Помолчи, — рявкнул я и посмотрел на Видарра. — Кому ты присягнул?

— Ярлу Рагналлу, господин.

— Так чего же ты ждешь от меня? Что я верну тебе жену и отпущу восвояси?

Он покачал головой.

— Нет, господин.

— Человеку, что нарушает клятвы, нельзя доверять.

— Я принес клятву и Аскатле, господин.

— Аскатле? Это твоя жена?

— Да, господин.

— И эта клятва значит больше, чем клятва ярлу Рагналлу?

Он знал ответ, но не хотел произносить его вслух, а вместо этого поднял голову и посмотрел на меня.

— Я люблю ее, господин, — взмолился он. Звучало жалко, и Видарр это знал, но на унижение его толкнула любовь. Женщины способны на такое. Они обладают властью. Мы можем лишь сказать, что клятвы господину движут нашей жизнью, эти клятвы связывают нас и главенствуют над всеми другими клятвами, но мало кто из мужчин не готов позабыть все клятвы этого мира ради женщины. Я тоже нарушал клятвы. Тут нечем гордиться, но почти всегда я нарушал клятвы из-за женщины.

— Назови хоть одну причину, чтобы я не прирезал тебя в канаве, — сказал я Видарру. Он промолчал. — Или отошлю тебя обратно к ярлу Рагналлу, — добавил я. Мы не смеем признать, что женщины обладают такой властью, потому я был с ним так суров.

Он просто покачал головой, не зная, что ответить. Гербрухт радостно покосился на него, но тут Видарр сделал последнюю отчаянную попытку:

— Я знаю, почему твой сын пришел к Рагналлу.

— Мой сын?

— Священник, господин, — он взглянул на меня с написанным на лице отчаянием. Я ничего не ответил, и он принял молчание за гнев. — Священник, которого оскопила колдунья, господин, — тихо прибавил он.

— Я знаю, что она с ним сделала, — сказал я.

Его лицо вытянулось.

— Пощади, господин, — он почти уже шептал, — и я буду тебе служить.

Он меня заинтересовал. Я поднял его лицо правой рукой.

— И почему мой сын отправился к Рагналлу? — спросил я.

— Он посланник мира, господин.

— Посланник? — удивился я. В этом было мало смысла. — От кого?

— Из Ирландии, господин! — заявил он таким тоном, словно я уже обо всем знаю. — От твоей дочери.

На мгновение я потерял дар речи от удивления. Просто вытаращился на него. На его лицо падали капли дождя, но он не замечал непогоду.

— От Стиорры? — наконец спросил я. — С какой стати ей отправлять посланника мира?

— Потому что они воюют, господин!

— Они?

— Рагналл со своим братом!

Я опять уставился на него. Видарр уже открыл рот, чтобы добавить что-то еще, но я заставил его замолчать, покачав головой. Так значит, Сигтрюгр — враг Рагнала? Зять — мой союзник?

Я крикнул Годрику:

— Принеси Вздох Змея! Живее!

Слуга протянул меч. Я заглянул Видарру в глаза, поднял клинок, заметив, как норвежец вздрогнул, и с силой опустил оружие, так что острие воткнулось в мягкую почву между камнями мощения. Я сжал руками рукоять.

— Поклянись мне в верности, — приказал я.

Он положил свои ладони поверх моих и поклялся быть моим человеком, сохранять мне верность, служить мне и умереть за меня.

— Найди ему меч, — велел я Гербрухту, — кольчугу, щит и жену.

А я отправился на поиски своего сына. Старшего.

Wyrd bið ful āræd. 

Глава восьмая

Позже в тот день Финан повел двести пятьдесят всадников на юг от Эдс-Байрига, где обнаружил два отряда фуражиров Рагналла. Первый перебили, а второй обратили в беспорядочное бегство. Захватили и одиннадцатилетнего мальчишку, оказавшегося сыном нортумбрийского ярла.

— Он заплатит выкуп за мальчонку, — сказал Финан. 
Также он пригнал шестнадцать лошадей и привез с десяток кольчуг вместе с оружием, шлемами и щитами. Я отправил с Финаном Видарра, чтобы испытать верность новичка.

— Поубивал он всласть, — поведал мне Финан, — ловок в обращении с мечом.
Уступив любопытству, я пригласил Видарра с женой домой, чтобы воочию узреть, что за женщина сподвигла мужчину на предательство и слезы. Она оказалась низеньким и пухлым созданием с глазами-бусинками и сварливым языком.

— Нам дадут земли? — спросила она меня, а когда муж попытался её унять, напустилась на него как дьяволица.

— Не смей меня затыкать, Видарр Лейфсон! Ярл Рагналл обещал нам земли! Не для того я пересекла море, чтобы сдохнуть в саксонской канаве!
Да, я бы у нее точно наплакался, но на предательство никогда бы не пошел. Видарр же взирал на нее так, словно та была королевой Асгарда.

Усталые всадники Финана по возвращении торжествовали. Они понимали, что разбили орду Рагналла, что выкуп или продажа захваченного оружия наполнят их карманы золотом. Люди стремились в набег, и тем вечером Ситрик повел очередную сотню, чтобы прочесать ту же местность. Я хотел постоянно заставлять Рагналла сражаться, дать понять, что ему не будет спокойной жизни, пока он рядом с Честером. После праздника Эостры мы жестоко его разбили, и я хотел, чтобы так шло и дальше.

Я также хотел поговорить с сыном, но он по-прежнему не мог разговаривать. Он лежал под грудой одеял и шкур, потел и трясся.

— Лихорадка должна выветриться, — пояснила Имма, суровая женщина, ей единственной из послушниц дозволялось общаться с мужчинами. — Ему нужны молитвы и нужно потеть, — добавила она, — обильно потеть!

Когда я прибыл в дом епископа, хромой привратник ударил по железке, возвестив, что посетитель — мужчина. Послушницы в капюшонах поспешили укрыться, и тут же откуда-то появилась сестра Имма.

— Хвала Господу, кровотечение остановилось, — приветствовала она меня, перекрестившись. — Благодаря ткани, которой Святая Вербурга обматывала грудь.

— Благодаря чему?

— Нам одолжила ее леди Этельфлед, — сказала она. — Это священная реликвия. Мне выпала честь прикоснуться к ней, — вздрогнула сестра.

— Ткань, которой обматывала грудь?