Демон из Пустоши - Виктор Фламмер (Дашкевич)

адвокатов, связи и потратив все деньги на взятки, максимум, чего добьется этот человек, – пожизненного заключения вместо смертной казни.

Но при виде Аверина в глазах князя мелькнуло что-то похожее на искру жизни.

– Здравствуйте, Гермес, – Рождественский едва заметно улыбнулся. – Уж простите, что не могу оказать должного приема. Не желаете ли присесть, вот кресло. И угощайтесь печеньем, правда, оно совсем крошечное и мягкое, чтобы я им не подавился… по неосторожности, – князь засмеялся дребезжащим стариковским смехом.

– Спасибо. Но я постою. Вижу, вам лучше, Андрей? По крайней мере, вы в здравом уме и твердой памяти.

– Вы это называете «лучше»? О, вы не понимаете… хотя должны, должны…

Рождественский быстро приблизился и схватил Аверина за запястье неожиданно сильной рукой.

– Вы пришли сюда по доброй воле, как сыщик, я знаю… – зашептал он, – вы плохо выглядите, я вижу… но вы пришли, вы работаете, живете. Как? Скажите мне, как?

– Вы имеете в виду, как я справился с ломкой колдуна? – Аверин отдернул руку, освобождаясь. Прикосновения этого человека были ему неприятны.

Рождественский отшатнулся. И в его глазах появился безумный блеск.

– Вы думали, я не знаю… а я слежу за новостями, да… Но вот что я вам скажу, вы не справлялись с ломкой. Не было у вас никакой ломки! Вы просто никогда не любили своего мальчишку. Он был для вас просто инструментом, да! Вы никогда никого не любили, Гермес Аверин! Не любили Лизетт, только себя, себя… все только для себя… а я любил! Вы не замечали меня, никого не замечали: ни девушек, мечтающих ночами о вашей улыбке, жаждущих вашего взгляда, ни молодых колдунов, вечно обреченных прозябать в вашей тени! Отчаянно пытавшихся заслужить если не вашу дружбу, то хотя бы мимолетное одобрение! Но все они получали в лучшем случае лишь рассеянный, а иногда и презрительный взгляд!

Аверин с неприязнью отодвинулся.

– Только не надо говорить, что в Академии вы жаждали моей дружбы. У вас тоже была… – он сделал паузу, – своя слава.

– Я старался! Я из кожи вон лез! Но вы всегда, всегда были на шаг впереди! А знаете, чего я на самом деле жаждал? О чем мечтал? Не знаете? Конечно… великий герой, спаситель России… это обо мне, обо мне должны были писать газеты! Я должен был стоять на пьедестале, а не сидеть в этой проклятой камере! – закричал он и, схватив кресло, швырнул его об стену. – А все вы! Вы!

– Я понял. За этим вы меня позвали? Чтобы сказать о том, что пребывание в юности в моей «тени» толкнуло вас на массовые убийства и издевательства над собственным фамильяром? Нет, Андрей, просто вы всегда были жалким человеком. Жалким и злобным.

– …А еще безнадежно слабым… – тихо добавил Рождественский и уселся на кровать. Зажал рот ладонью и принялся раскачиваться. Аверин повернулся к двери, намереваясь уходить.

– Подождите! – окликнул его Рождественский. – Я знаю, почему вы согласились прийти. Вы хотите, чтобы я дал показания против князя Кантемирова.

Аверин медленно обернулся:

– Да, так и есть. А вы согласны их дать?

Рождественский снова рассмеялся. И на этот раз Аверину стало немного жутко от этого смеха. Неужели, не верни он Кузю, и его ожидала такая же участь? Жалкое существование на грани безумия?

– Вы не понимаете, о чем говорите. О, вы не знаете этого человека, совсем не знаете. Ему повинуются такие силы, вы даже не представляете! Сам дьявол служит ему! Вы можете защитить меня от дьявола, а? Не можете… даже стены этой тюрьмы никого не защитят!

Было непонятно, заговаривается князь или действительно знает что-то важное. Но следовало расспросить его подробнее. «Дьявол»… так назвала Григора бедная вдова Дубкова…

– Что за дьявол у него на службе? Расскажите.

– Я его видел! Вы думаете, зачем он ездил ко мне в отель? Развлекаться? Не-ет! – Рождественский вытянул палец, а затем помахал им у своего же носа и криво улыбнулся. Встал и сделал к Аверину несколько маленьких неуверенных шагов. И зашептал почти в ухо:

– Вы думаете, Императорский див сам напал на государя нашего? Нет же! Я все знаю, я слышал, я все-о-о слышал! А вы ему помешали, помешали… и ваша участь будет еще хуже моей!

– Что вы слышали? Кому я помешал? – вздохнул Аверин. Речь Рождественского все больше напоминала бред.

– Все-е, больше ни слова. Ни слова, ни слова. – Рождественский приложил палец к губам.

– Так вы будете свидетельствовать против князя Кантемирова? – начал терять терпение Аверин.

Рождественский вдруг отошел назад и выпрямился, а взгляд его стал совершенно обычным.

– Вы же понимаете, что это опасно, – абсолютно нормальным голосом произнес он, – и просто так я этого делать не буду. Я хочу заключить сделку. И если мое условие будет выполнено, я расскажу все, что знаю.

Аверин посмотрел на Рождественского с подозрением. Он что же, все это время ломал комедию?

– Что за сделка? Я попробую договориться.

– Я хочу гарантий безопасности. Потому что эта ваша хваленая тюрьма меня не защитит.

– Каких именно?

– Новое имя. Новую жизнь, пусть даже в изгнании. Или в монастыре, но чтобы там никто не знал, кто я.

– Это будет непросто. Это все ваши требования?

– Нет. Еще я хочу получить обратно своего фамильяра, Арину.

– Вы шутите? – Аверин нахмурился. – Вы ведь прекрасно знаете, что Арина погибла.

– Арина погибла? Погибла?! – внезапно заверещал Рождественский. – Нет! Я так и знал, вы убили, убили ее! Не-ет!

Он упал на колени и пополз к Аверину, отчаянно воя. Кончики его пальцев заискрились – он попытался призвать свое оружие, но заклятия, наложенные на камеру, ему не позволили.

Аверин несколько раз стукнул по двери. И через несколько секунд она распахнулась.

– Вызовите врача, – устало проговорил он, выходя из камеры. Вслед ему донесся нечеловеческий вой.

От предложенного главой петербургского Управления ужина Николай Антонович отказался. У него был свой особый рацион, и в министерской гостинице, где он остановился, его уже ждали. Но поговорить с князем Булгаковым и графом Авериным было просто необходимо, поэтому министерский колдун отправился в Петербург. В кабинете князя в Управлении Николай Антонович выслушал подробный рассказ графа о его походе в Пустошь и вызволении дива, и с некоторым удовольствием отметил, как расширяются глаза князя Булгакова.

При других обстоятельствах князя бы не стали посвящать в такой важный секрет. И Николаю Антоновичу было интересно, как граф Аверин собирался объяснить возвращение своего дива и не нарушить при этом государственной тайны, но об этом можно будет спросить позже. Сейчас больше всего его интересовал иной вопрос, который граф Аверин тщательно обходил стороной.

– Гермес Аркадьевич, – наконец напрямую спросил он, – что вы знаете о судьбе прежнего Императорского