Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

отец Браун.

В недоумении почесав затылок, я спросил:

– И с чем же именно в такой ужасной ситуации можно меня поздравить?

Он ответил, храня на лице такое же спокойное выражение:

– С невиновностью девушки, которая станет вашей женой.

– Никто, никто не пытался утверждать, что она связана с этим делом! – с возмущением ответил я.

Он серьезно кивнул, словно бы соглашаясь.

– Тем не менее возможность такого обвинения была, – сказал он с легким вздохом, – но теперь вашей будущей жене ничто не угрожает, слава богу. Не так ли? – Задавая этот вопрос, отец Браун, как будто желая довести абсурдность ситуации до предела, повернулся к человеку, называющему себя Местером.

– О да, она в безопасности! – ответил тот.

Честно сказать, в этот момент я почувствовал, как тяжелая ноша свалилась с моих плеч – ноша, о которой я и не подозревал до того момента. Но я должен был вникнуть в суть дела.

– Вы имеете в виду, отец Браун, что знаете, кто виновен? – спросил я.

– В некотором смысле да. Но стоит помнить, что в деле об убийстве самый виновный из всех – не обязательно именно убийца.

– Ну ладно, самый виновный! – нетерпеливо воскликнул я. – Как мы можем привлечь его к ответственности?

– Самый виновный человек уже наказан, – сказал отец Браун.

В комнате, погруженной в полумрак вечерних сумерек, воцарилось долгое молчание; мой несчастный мозг обуревало великое множество противоречивых мыслей, и он явно не мог с ними справиться. Наконец тот, кого я знал под именем Местера, произнес грубовато, но с некоторой долей добродушия:

– Я думаю, вам, двое преподобных джентльменов, лучше поговорить где-нибудь в другом месте. О преисподней с ее чертями или, скажем, о подушечках для коленопреклонения, на которые вы опускаетесь, готовясь приступить к молитве… Или уж о чем еще вы там можете разговаривать. Этим делом я займусь сам. Меня зовут Стивен Шрайк. Вы, вероятно, слышали обо мне.

Еще до того, как внезапный страх из-за шума в секретной комнате заставил забыть обо всем, мне уже приходила в голову мысль, что этот беглый каторжник в действительности является детективом. Но я и не думал о том, что он может быть так знаменит. А Шрайк, я теперь вспомнил, был именно таков – и то, что он решил снова заинтересоваться делом Саутби, казалось поистине волшебным даром. Поэтому я без возражений последовал за Брауном, который уже направился к выходу в сад.

– Различие между преисподней и подушками… – начал было отец Браун.

– Лучше давайте-ка его послушаемся, – проговорил я, кажется, резче, чем намеревался.

– …не лишено философской ценности, – невозмутимо продолжал маленький священник. – Человеческие беды в основном относятся к двум разновидностям. Есть разновидность, которую можно назвать случайными неприятностями: они находятся вплотную к вам и настолько близки, что вы сразу падаете на них, как на подушку. И есть другая разновидность зла: подлинное зло. Человека притягивает такое зло, как бы далеко от него оно ни находилось, и он падает вниз, вниз, в погибельную бездну.

Отец Браун – видимо, сам не отдавая в том себе отчета, – указал коротким и толстым пальцем вниз, где не было никакой бездны, а вместо нее цвели маргаритки.

– И все-таки хорошо, что вы приехали, – сказал я. – Но я хотел бы получше вникнуть в ваши слова, которые звучат сейчас слишком туманно.

– Ну, вы вникли в смысл хотя бы того, что я написал вам, прежде чем приехать? – терпеливо ответил он.

– Не очень. Вы написали какое-то странное утверждение, будто ключ ко всей этой истории в том, что Местер был очень весел, но… Господи, благослови меня – я никак не пойму, какую дверь может отпереть этот ключ!

– Да, это всего лишь ключ. Не больше, – сказал мой собеседник, – но это предположение, которое я сделал в первую очередь, похоже, было правильным. Нечасто встречается такое искрящееся веселье у людей, осужденных за преступление, особенно когда обвинили их ложно. И мне настроение Местера показалось излишне приподнятым. Я также подозревал, что его увлечение авиацией и все остальное, было это правдой или ложью, предназначались просто для того, чтобы заставить Саутби подумать, что побег возможен. Но если Местер был таким блистательным мастером в устройстве побегов, отчего он не бежал один? Отчего так цеплялся за этого молодого джентльмена, который, похоже, не очень-то был ему полезен? Пораженный этим фактом, я потом заметил в вашем описании еще одну странную фразу.

– И какую же? – спросил я.

Отец Браун достал клочок бумаги, на котором были видны пометки, сделанные карандашом, и прочел:

– «Затем они пробежали через огороженный дворик, в котором работали другие заключенные».

После паузы он продолжал:

– Здесь все, кажется, достаточно ясно. Что это за тюрьма, в которой заключенные работают без надзирателей, наблюдающих за ними со стены или ходящих взад-вперед между их рядами? И что это за надзиратели, которые позволили осужденным перебраться через