Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

снимал ордена, медали, вместе с документами, письмами, фотографиями отдавал сержанту, а тот клал их в отдельные для каждого холщевые мешочки и набивал ими кирзовую полевую сумку.

Потрясенный смотрел Анатолий на погибших однополчан. Как раз еще одного доставил низкорослый весь в поту солдат, с трудом выдернул из-под него окровавленную грязную парусину, сел рядом, закурил. Па его груди поблескивали, высвечивали цветной эмалью награды, и в представлении Анатолия это никак не вязалось с тем, чем был занят этот парень.

— Что, Пташка, притомился? — поддел своего помощника ефрейтор, — Будешь знать, как права качать. Начальство, брат, этого не любит.

— Любит, не любит — плевать. — Солдат и в самом деле сплюнул. — Ну, прищучил ротный со зла к вам сунул. Думает, наказал. Только ведь побитых ребят, как ни верти, хоронить надо. Подсобить в таком деле не зазорно... Пойдем дальше — небось кинется, призовет.

— Беспокойный ты человек, Пташка. Шебуршишь, шебуршишь...

— Так это им, — солдат, названный Пташкой, повел взглядом в сторону убитых, — теперь уж все одно. А живому как же без справедливости?

— Заладил: справедливо, не справедливо... Слышь, сержант, то я думаю: если и пуля его обминет, однако ж не сносить головы, хохотнул ефрейтор, — Больно гонорист.

Пташка поднялся, в последний раз присосался к цигарке, притоптал окурок, схватил окровавленную плащ-палатку, поволок за собой, бросив на ходу:

— Голова голове рознь. Лишиться такой пустопорожней, как твоя, не велика потеря.

Он прошел мимо Анатолия. Их взгляды встретились. Но Пташка, может быть, когда-то и видевший шофера секретаря Алексеевского райкома партии, в те годы был очень далек от него, и, конечно же, не мог в бывалом фронтовике со Звездою Героя на груди, узнать земляка. То вместе призывавшиеся сверстники Санька Сбежнев, Ромка Изломов, другие ребята из Алеевки и Крутого Яра. особенно Серега Пыжов, с которым довелось служить в одной части и принять первый бой всегда останутся в памяти. Анатолию же на мгновение показалось знакомым лицо этого, как он теперь понял, случайного человека в похоронной команде. По не стал вспоминать, где и когда видел солдата, определенно зная, что ранее на дорогах войны не встречал его — ершистого и с такой неожиданно нежной фамилией. Да и не до воспоминаний ему было — взволнованному увиденным. Его возмутила та будничность, с какой эти люди готовили предавать земле погибших товарищей. И он не выдержал:

— Хотя бы носилки взяли.

Сержант покосился на него, не отрываясь от своего занятия, мрачно проворчал:

Иди, служивый, топай. Знай свое дело. А у нас — свое...

Подавленный возвращался Анатолий в свою часть. Нет, он, конечно, понимал, что в каждом сражении есть жертвы. Он шел но войне, н.шал ее жестокость. Он терял боевых друзей. По в его сознании они всегда оставались живыми, просто отставшими и где-то идущими во втором эшелоне...

Митрич сидел, привалившись к закопченной стенке развороченного взрывом вражеского дота, дымил цигаркой. Левый рукав его гимнастерки разрезан до самого плеча. Манжет был застегнут, но в разрезе белел бинт, охватывающий руку повыше локтя. Завидев приближающегося Анатолия, Митрич» оживленно заговорил:

— Во, брат, попал в оборот. Хочь бы по делу. За здорово живешь в медсанбат уволокли. Лишний вес осколком срезало, а укол в филейную часть воткнули.

Анатолий снял автомат, молча сел рядом какой-то сам не свой. Митрич покосился на него и, желая посмешней представить случившееся, продолжал:

— Вот-такенную иглу всадили, — показал на шомпол, — И обмундировку испортили. Гляди, как раеианахали.. Еле ноги унес... Да что с тобой?!

Анатолий сунулся ему в колени...

— Ты что, сынок? — растерялся Митрич. — Никак нервишки сдали? Ну же, солдат, Герой!..

Анатолий вытер глаза, судорожно вздохнул:

— Видел этих... могильщиков. У них камни вместо сердец! «Вот оно что», — подумал Митрич. Пыхнул цигаркой, задумчиво сказал:

 — Несчастные это люди, сынок... Ну-ка, сколько нашего брата через их руки проходит! Никакое сердце не выдержит. Помню, как-то один солдатик из такой вот похоронной команды умом тронулся... — Митрич отшвырнул окурок, — И не сбежишь, Солдатская служба такая — куда поставили, там и стой... Не-е, то несчастные люди... — Откусил мела, прожевал и добавил: — Без тебя тут велели готовиться к маршу. Гутарят, танкисты и мотопехота поперли фрицев километров на тридцать. Догонять доведется.

...Они шли поротно привычным походным шагом, каким отмахали уже немало сотен верст по дорогам войны. Митрича пошатывало. Анатолий заметил, как он побледнел, покрылся испариной. Забрал у него автомат, вещмешок, подбодрил:

— Веселей, батя, гляди.

Конечно, шутливый рассказ Митрича о своих приключениях ввел Анатолия в заблуждение. Теперь он понял, что ранение серьезнее, чем ему представлялось. Видимо, Митрич немало потерял крови. Очевидно, следовало остаться в медсанбате... Но им обоим была невыносимой даже сама мысль об этом. И Анатолий тихо сказал:

— Опирайся на меня, Митрич.

Справа открылся указатель: «До Берлина 600 км». В строю послышалась оживленная разноголосица:

— Ого, сколько еще топать!

— Ничего, больше прошли!

— Ой, братцы, тяжелыми будут эти километры!..

Анатолий обернулся к Митричу:

— Дай, батя, мелу.

Оставив строй, он подбежал к указателю и ниже сообщения о километраже дописал: «Ни хрена — дойдем!!!»

И осветились улыбками осунувшиеся усталые лица воинов. И тверже стал шаг. И покатилось по колонне уверенное и грозное:

— Дойдем!

— Дойдем!!

— Дойдем!!!

26

Шесть лет прошло с тех пор, как оторвала Громова от Алеевки подлая анонимка, а как-то само собой вошел Артем в жизнь района. Будто возвратился из отпуска. Все ему здесь знакомо: и хозяйства, и многие люди. Сразу же захлестнули дела. Казалось, его закружило, понесло. Впрочем, так могли судить лишь люди не наблюдательные, далекие от понимания смысла и содержания секретарской работы. На самом же деле все обстояло вовсе не так. Это он, Громов, создал то ускорение, которое непосвященные склонны были считать проявлением стихийности. Во всем, что происходило, чувствовалась умная, твердая рука опытного партийного вожака.

Он успел побывать почти всюду: сначала объездил основные крупные хозяйства и организации, потом — помельче. Уже зная от Дорохова, что встретит Тимофея Пыжова, с особым волнением заявился в ясногоровское депо. Его оглушил перестук пневматических молотков, металлический лязг, визг. Артем еле выбрался из лабиринта паровозов, которыми были заставлены все ремонтные канавы, отыскал переход, за которым, помнилось ему, находилась контора. Он не ошибся, вышел правильно. Но от здания остался лишь фундамент и груда битого кирпича. Ему сказали, что кабинет начальника депо находится в пристройке возле инструменталки. Пришлось возвратиться. Действительно, на двери хибары,