Особо одаренная особа - Мария Вересень

Я заглянула под стол:

— Это еще что! Вот скоро лето будет, солнышко, травка, соловьи!

Кудрявая закатила глаза и весело дрыгнула ножками.

Стоило вампиру под причитания и недовольное ворчание подруг начать фантазировать, каким он видит завтрашний день, как во мне подняла голову длиннозубая змея коварства. Я забыла про еду и, ухватив Алию с Лейей за подолы, потащила их в нашу комнату. Возмущение за столом я пресекла на корню, сказав, что собираюсь обсудить репертуар завтрашнего дня (подруги разинули рты, а потом стали и меня поносить всякими словами), но предупредила разомлевших от предвкушения завтрашнего веселья Велия и Аэрона, чтобы сильно губки-то не раскатывали. Парни успели сказать нам в спину, чего они желают, в ответ на что Алия выругалась, а Лейя завизжала и от возмущения даже пустила слезу, мол, она девушка честная и на такое не согласна. Впрочем, когда дверь закрылась, мавка сменила песню и признала, что танцы и кормление виноградом — не такая уж и гадость.

— Проклятье! Сиятельного тоже надо было с собой тащить! — Я рысью пробежалась по нашей комнатушке, собираясь с мыслями, и удержала за подол сунувшуюся было звать Князя мавку. — Ладно, пусть сидит там. Все равно он столько, сколько охламоны, не выпьет, а раньше полуночи он нам не понадобится.

— Ты что-то задумала, — сказала Алия.

— А то ж! — передразнила я ее лаквиллский говор. — Мне специальну архону дали, шобы клявсти до змирти. А без архоны слова — тьфу!

— Чего ты дразнишься! — обиделась Алия.

— Это она с тобой по-лаквиллски разговаривает! — догадалась мавка.

Алия с сомнением подняла черную бровь, твердо заявив, что полиглот я фиговый, но смысл моего заявления она поняла.

— Пакость будем творить.

Я выхватила из своей сумки перо, чернильницу и тетрадь, разложила все это на прикроватном столике под взглядами заинтригованных подруг и быстро написала: «План пакости».

— Стратег, — хмыкнула над ухом Алия, я взвилась:

— Глупая! Знаешь, что я придумала? — Не в силах передать словами свою грандиозную идею, я протрубила, как дракон: — У-у-у! — и закатила глаза. — Да об этом, может быть, легенды складывать будут!

У подруг от такого обещания загорелись глаза, вытянулись носы и заострились уши.

— Слово мы не сдержать не можем. Если они хотят гарем — что же, они его получат, и не на сутки, а на целую неделю, если у нас денег и таланта хватит. Но это будет такой гарем, который они век помнить будут. Какая я все-таки умная!

Подруги нетерпеливо затеребили меня, требуя подробностей.

— Знаете, как тошнит, когда сладкого переешь? — Алия неуверенно протянула «Hy-y…», а Лейя радостно затрясла пустой головенкой. — Так я думаю, пусть их «счастливый день» повторяется снова и снова, пока они в слезах нас умолять не станут не делать гарема.

— Один и тот же день? — уточнила понятливая Алия.

— А у тебя сил хватит время вспять поворачивать? — встряла Лейя.

— У меня кладней хватит. Это важнее, — сказала я. — Тут главное — народ подобрать сговорчивый и понятливый.

— Без демонов нам это дело не провернуть, — покачала головой Алия.

— А кто сказал, что только хрупкие девушки должны такие праздники устраивать? Участвовать будут все! И твой четвероногий с Сиятельным, и Зоря, и овечка, даже поселковых наймем, которые согласятся! А скипетр златоградский придется все-таки откопать, — сказала я, подумав. — Купцы нам дороже всего обойдутся. А без них не та достоверность будет. — Я макнула перо в чернильницу и заключила: — Значит, расписываем роли.

Утро началось с медного звона и отчаянной ругани прямо под дверью комнаты.

— Ты че прешь, глаза выпучив! — орала поломойка Глашка.

От ее пронзительного крика Велия подбросило на кровати и перекорежило. У купцова слуги голос оказался не лучше, а уважения к старшим ни на грош, и он, еще раз поддав ногой медный таз, завопил на весь постоялый двор:

— Да ты хоть знаешь, сколько прибор для умывания стоит, коровища?! Ты же его помяла! Смотри!

Глашка без раздумий шлепнула крикуна мокрой тряпкой, и поднялся такой ор, что даже Аэрон не выдержал, со стоном открыл глаза.

— Все, поспать не дадут! — Он сел, растирая лицо.

В комнате было свежо, Аэрон заметил щель в раме, в которую надуло снега. Серая мгла за окном и снежная круговерть застили мир. Он потянулся. Скандал за дверью неожиданно оборвался на высокой ноте, и густой бас, объявив, что все здесь дети шайтана, вдруг начал выводить хвалебную миренскую песню, из которой Велий с трудом понимал лишь припев, звучавший в переводе как «ой, люли, люли». Аэрон тоже навострил уши и многозначительно подмигнул Велию, когда к ним в дверь деликатно постучались. Маг, соображавший спросонья хуже вампира, рявкнул:

— Кто там?

В отличие от Аэрона, который закутался в одеяло по самые уши и скалил зубы, он ничего радостного от жизни пока не ожидал.

— Не здесь ли предаются благостному сну великие султаны, чьи бедные наложницы пренебрежительно забыты и омывают лица слезами, ибо радость ушла из их дома, когда их покинули прекрасные Аэрон и Велий?

— Что за ерунда?! — удивленно пробормотал маг, а Аэрон, кинувшись к нему, быстро закрыл другу рот и сладким голосом пропел:

— Здесь, здесь два султана, которым, проснувшись, даже рук ополоснуть нечем.

— Вах! — заорали с той стороны двери и захлопали в ладоши, поторапливая с сильным миренским акцентом: — Девочки, шевелите попами!

Лей, зурна и барабаны подали голос, разом перенеся всех своей мелодией на далекий юг. Дверь широко распахнулась, и в комнату ввалился, часто кланяясь, голый по пояс, но зато в широченных малиновых шароварах, с золотым тюрбаном на голове и с изумительно кривой саблей в расписных ножнах на боку Зоря. Отсалютовав, детина рявкнул на робких евнухов, сопровождавших трех подобных утренней заре гурий, закутанных в тончайшие шелка и кисею. Волку было безразлично, добрым молодцем какой страны оборачиваться, а потому он был смугл, толстогуб и курчав, только с желтыми волчьими глазами ничего поделать не смог. Сиятельный был зализан и звенел при каждом шаге немыслимым количеством тонких браслетов и золотых цепочечек.

Почтительно отдуваясь, они внесли огромный, исходящий паром золотой казан, а хихикающие гурии, мигом установив низенький палисандровый столик с полотенцами, халатами, благовониями и маслами накинулись на «султанов», вызвав самодовольное урчание вампира и смущенную попытку убежать мага.

— О, услада моего сердца, отрада моих глаз, сладкая песня моих ушей, — пела Верелея, проворно избавляя зыркающего по сторонам Велия от брони одеяла и последней ненадежной преграды между приличным и неприличным — рубашки. — Посмотри, каких славных музыкантов пригласила твоя верная раба. Сама сваха миренского султана всю ночь шила мне наряд.

Аэрон, до которого дорвались Алия и Лейя, урчал от удовольствия точно кот. Губка с горячей водой смывала остатки сна, нежные пальчики втирали розовое масло в грудь, плечи и живот. Нежно и властно повалив Велия на спину, Верелея приняла из рук умирающего от почтения Волка смоченное в цветочном отваре полотенце, и, закатив глаза, Велий понял, что сейчас попросту умрет от счастья.

В общий зал они спустились разодетые в пух и прах, и если на Аэроне поверх короткого золотого халата и широкого, шитого жемчугом пояса была только леопардовая накидка, то магу от Верелеи достался парадный султанский доспех, набранный из чешуи дракона и ослепительно сиявший драгоценными каменьями. Кстати, по словам крутившегося между музыкантами Анжело, он попросту валялся в миренской сокровищнице.

Народ на постоялом дворе ахнул. Купцы, спешно собирающиеся в дорогу, удивленно разинули рты. Мучимый похмельем углежог, подняв на друзей мутный взгляд, жадно опустошил кружку и рухнул с лавки под ноги хозяину постоялого двора, который начал заполошно бить себя по ляжкам и кричать:

— Трофим, етит твою мать! Тебя ж за повитухой послали! — и, беспомощно оглядев зал, озабоченно произнес: — Как там Матрена-то одна?

Дородный купец Круль Яковлевич, оправив широкий пояс на своем животе, успокаивающе пророкотал:

— Не извольте переживать, Артемий Сидорович, мы заедем за повитухой, передадим про Матрену. Нам по пути. — И, поклонившись хозяину постоялого двора, не удержался, стрельнул глазом на раздетых по-миренски девиц. Хохотнул: — Ишь, молодежь! — и, тут же забыв про них, отправился к своему обозу, покрикивая на ходу: — Ну что встали? Выводи со двора!

Понукаемые возницами лошадки бодро потрусили по улице, звеня колокольчиками.

— И нас троечки ждут, — басом проворковала султанская сваха.

Женщина она была столь необъятная, что невольно вызывала уважение. Велий замешкался, его тут же деликатно подтолкнули в спину: