Улица Венеалме (СИ) - Иолич Ася

43. Его не найдут

"Цим-цим! Чев! Чев!" – чирикала птичка, прыгая где-то по крыше.

Аяна открыла глаза, выходя из тёмного, вязкого и густого сна в светлое утро, холодное и резкое.

Она обернулась. Луси в постели не было, зато снизу раздавались негромкие голоса.Вылезать из-под волосатого одеяла в холодный воздух крошечной спальни не хотелось. Аяна свернулась, зажмуриваясь.

Вараделта!

Она вскочила, как вспугнутая птица каделе, и, путаясь в рукавах и подоле платья, которое на ходу натягивала, сбежала вниз. "Та-та-ди-ли-тум" – воскликнула лестница.

– Арчелл, почему не разбудил?

Арчелл, невыспавшийся и слегка всклокоченный, тревожно наблюдал, как Аяна ощупывает шов Вараделты, откинув одеяло, и та тоже беспокойно ловила взгляд Аяны.

– Хорошо. У нас на болотах растёт ягода кровавка. Она, как та самая горячая кровь, помогает телу очиститься от той грязи... Вот бы сейчас её. Так. Погоди...

Аяна метнулась к мешку и вытащила книгу.

– Тут должно быть средство от... Вот. Что такое корица, Арч?

– Кора деревьев... Пряность.

– Мне нужна корица и мёд. И... кинеска. Чёрт знает, что это, тут нет картинок, но, видимо, трава. Соцветия... От лихорадки и воспалений. Вот.

– Ты сквернословишь, – сказала тихо Вараделта.

– Я знаю толк в грехах, – с чувством сказала Аяна. – Арч, езжай с Луси к Эрке и разберись с делами, и захвати мне то, что я сказала. И ещё это... – она ткнула пальцем в страницу. – Запомнишь?

Арчелл глянул на неё, задрав бровь.

– Хорошо.

– Почему не разбудил? Уже полдень почти. Во сколько Вараделта проснулась?

– Через три часа после... этого снадобья.

– Я хорошо выспалась, – слабо улыбнулась Вараделта. – Правда, больно очень. Может...

– Я не могу дать тебе больше. Тебе сейчас вредно, а ещё оно загустело. Но у меня есть каприфоль, которая поможет и мне, и тебе, и Луси. Арчелл, хочешь успокоиться?

– Иногда я мечтаю упокоиться, – буркнул Арчелл.

– А? Ну-ка повтори? – подняла Аяна ладонь к уху.

– Прости, кира. Забываюсь.

Аяна смотрела, как кусочки корня каприфоли, проскочившие через рыхлую ткань, кружатся в большой кружке, догоняя и обгоняя друг друга в густом коричневом настое.

– Ты гватре? – спросила Вараделта. – Откуда ты всё это знаешь?

– Я не гватре. Мне просто повезло. В моём дворе живёт травница, которая училась ещё и у человека, знающего... тело. Я знаю многое, но... как бы сказать... по верхам. А ещё я много посещала разных занятий, и теперь, когда я в ужасе, у меня всплывает то, что нам говорили. Но я ничего не изучала всерьёз, и теперь очень, очень жалею.

– Посещала много занятий?

– Я издалека. У нас можно учиться всем и всему.

– Как в этом сэйнане Нелит, про который столько болтают?

– Да, – рассмеялась Аяна. – Именно так. Про него болтают?

– Да. Мальчишки болтают, что какой-то странный человек раскидывает деньги направо и налево, вместо того, чтобы жить как все нормальные люди, в своё удовольствие.

– Даже так? А мальчишки, смотрю, своего не упускают, да?

– Ну, они же не глупые. Что б не взять, что на дороге валяется.

Аяна грустно посмотрела на пол с размытыми пятнами крови, отпила каприфоль, потом глянула на корзину с окровавленным бельём.

– Чёртова стирка, – сквозь зубы процедила она. – Ещё больше.

– Мама, исовать! – крикнул Кимат, бросая игрушки.

– Оставь. Я займусь, когда оклемаюсь, – сказала Вараделта. – Я прачка.

– Погоди! – вспомнила Аяна, передавая сыну грифель. – Ты ходила в дом Пай! Я помню... Вилмета упоминала тебя!

– Я хожу стирать на берегу кирио. Оставь это, я отстираю. Как зашивать-то... – наморщилась Вараделта. – Вы зачем разрезали? Неужели нельзя было снять? Я бы потерпела! У меня больше нет платьев! Оно одно!

– Мы найдём тебе, не переживай. Кимо, драгоценный мой, рисуй вон там, там ещё осталось место. Вараделта, на тебя одну напали? Вы же ходите все вместе. Надо заявить стражникам. Пусть этого подонка найдут...

– Нет. Нет. Не надо. – Вараделта поёрзала, но застонала от боли. – Не надо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Но он же может напасть ещё на кого-то? – нахмурилась Аяна. – На любую девушку...

– Его не найдут. А меня посадят, если я скажу, что произошло. Он отказался платить, и я сказала, что пырну его ножом, если он не заплатит за мою услугу, – сквозь зубы проговорила Вараделта. – Он вырвал нож и порезал меня. И столкнул в канаву. Я не видела его лица. Было темно. И я стараюсь... не смотреть.

Аяна медленно встала и шагнула к Вараделте, холодея. Канава...

– Я... Я помню тебя, – прошептала она. – Ты... Ты торгуешь персиками в порту по ночам... Вадэли!

Вараделта вздрогнула и застонала.

– Твоё лицо... Умоляю, только не выкидывай меня голой... Дай хотя бы тряпку...

Аяна тяжело опустилась на пол у кровати. Кимат подошёл к ней и заглянул в лицо.

– Мама... Мама!

– Вараделта, – простонала Аяна, хватая лежащую на краю руку той. – Я не выкину тебя, клянусь родовым именем Нелит! Ты можешь оставаться здесь, пока не выздоровеешь! Мы найдём ещё одну кровать...

Вараделта скосила на неё глаза.

– Ты оставишь меня здесь, зная, что я...

– Я оставлю тебя здесь. Точка. Оставайся, пока тебе это необходимо, поняла? Здесь не осуждают. Просто постарайся не болтать о своём прошлом с соседями.

– Можно мне этой твоей чудесной травы, от которой ты такая спокойная? – спросила Вараделта.

– Пожалуйста. Давай, я с ложки напою тебя. Тебе, наверное, больно шевелиться.

– А если...

– Я принесу ведро и помогу. Не переживай. И отдам одно из нижних платьев, они просторные.

– Кто ты такая и почему делаешь это? Нелит... – вдруг распахнула она глаза. – Ты его жена? Анвера?

– Ну-у... – протянула Аяна, неопределённо покрутив рукой. – Как бы сказать... Если без подробностей, то... у нас связь.

Вараделта едва заметно кивнула и не стала задавать вопросов.

Аяна сидела на стуле, листая книгу, попивая каприфоль и поглядывая на спящую Вараделту. Ишке устроился внизу, у ножек стула, и не мигая смотрел на манящую ароматную кружку.

– Вот ты балбесина, – сказала Аяна. – Смотри-ка, учуял! Где тебя носило?

Каприфоль медленно, медленно несла её на золотисто-коричневатых густых волнах в край покоя и тишины. Кимат, пропустивший дневной сон, клевал носом над игрушками, и Аяна не спеша обдумывала неторопливую мысль, не стоит ли уложить его прямо сейчас.

Кимат уронил голову и обмяк. Аяна встала, разминая шею, и подхватила его на руки. "Тум... тум... – убаюкивающе запела лесенка.

Кимо, кимате, ареме даре... Он спал, приоткрыв ротик, и Аяна любовалась на его чётко очерченные губы, тёмные брови, дрожащие веки, под которыми какое-то сказание, никем никогда не слышанное, обретало зримые черты, чтобы пропасть, оставшись с утра в его воспоминаниях, и потом обрести эти черты вновь, перенесясь узорами грифеля на штукатурку стен.

Аяна спускалась по лестнице, слушая её песню, ведя глазами по каракулям и серой вязи, которую хранила светлая штукатурка стен. Кимату нравилось рисовать круги, и там, где они пересекались, ей представлялись глаза вроде тех, что она вышила на той странной рыбе, пугавшей всех, кто видел вышивку.

Рыба как рыба. Аяна пожала плечами. Ничуть не более странная, чем та птица с телом льва, которая так понравилась Гелиэр. Над головой, между поднятых крыльев, та птица держала солнце, вышитое оттенками жёлтого и оранжевого, и Гелиэр тогда сказала, что её имя означает "подобная солнцу своим ликом", но она очень рада, что лицо у неё не такое жёлтое, и они смеялись.

– Ах ты балбесина!

Ишке залез на стул и засунул голову в её кружку, лакая настой каприфоли, оставшийся на дне. Он повёл ухом, соскочил со стула и затаился под столом. Аяна вздохнула.

В кружке остались налипшие коричневые волоски. Аяна с досадой глянула в неё, потом в заварник, нехотя подхватила чистое ведро и вышла к бочке.