Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Керенский почти кричал в зал: «Пусть будет то, что будет. Пусть сердце станет каменным, пусть замрут все струны веры в человека, пусть засохнут все цветы и грезы о человеке, над которыми сегодня с этой кафедры говорили презрительно и их топтали. Так сам затопчу!.. Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, и буду думать только о государстве»{316}. В этом месте с галерки раздался испуганный женский голос «Не надо!», что несколько испортило впечатление. Речь Керенского становилась все более бессвязной. Публика с нарастающим изумлением слушала оратора, а тот говорил, говорил и никак не мог остановиться. Наконец, Керенский закончил и, обессилев, не сел, а упал в председательское кресло. На часах было половина второго ночи.

Государственное совещание было задумано Керенским с тем, чтобы обеспечить правительству поддержку страны. Результат его стал прямо противоположным. И правые, и левые критики правительства увидели в «московском позорище» доказательство его слабости. Это было не вполне верно. И правительство, и сам Керенский (а правительство давно уже персонифицировалось с его главой) еще сохраняли определенный кредит доверия. Те, кто полагал, что Керенский — это отыгранная карта, выдавали желаемое за действительное. Это был самообман, но самообман, в значительной мере ускоривший и без того нараставший кризис.

ЗАГОВОРЩИКИ

За несколько дней до открытия Государственного совещания на квартире московского кадета Н.М. Кишкина состоялась встреча посланцев Корнилова с рядом общественных деятелей обеих столиц. Среди присутствовавших на ней были П.Н. Милюков, М.В. Родзянко, В.В. Шульгин и другие не менее известные фигуры. От имени делегатов из Могилева капитан В.Е. Роженко доложил собравшимся о положении в армии, о назревающем конфликте между Керенским и Корниловым. Он сказал, что в окружении премьера готовится смещение Корнилова с должности Верховного главнокомандующего, но тот готов из патриотических соображений не подчиниться такому приказу. Роженко предупредил о том, что, по данным контрразведки, в Петрограде готовится новое выступление большевиков. В преддверии этого к столице выдвинут конный корпус, готовый действовать и против большевиков, и против правительства.

На присутствовавших все сказанное произвело крайне тяжелое впечатление. Дело было не в том, что они не поддерживали Корнилова. Просто новое положение вещей требовало сделать выбор, к чему большинство собравшихся было не готово. Один из присутствовавших на этом собрании вспоминал: «Обсуждать тут же доклад увлекающегося офицера не хотели. Было ясно, что сочувствуют делу все, но никто не верит в успех. Да и связывать себя и политические группы, которые представляли участники совещания, ни у кого не было желания»{317}.

Несколькими днями позже информация из Ставки обсуждалась за закрытыми дверями участниками Совета общественных деятелей. «После долгих объяснений П.Н. Милюков от лица общественных деятелей кадетского направления сделал заявление о том, что они сердечно сочувствуют намерениям Ставки остановить разруху и разогнать совдеп. Но настроение общественных масс таково, что они никакой помощи оказать не могут. Массы будут против них, если они активно выступят против правительства и совдепа. Поэтому на Милюкова и его единомышленников рассчитывать нельзя. К этому заявлению стыдливо присоединились путем молчания и знаком молчаливого согласия остальные общественники»{318}. Уже с мартовских дней кадетские лидеры, включая Милюкова, много раз заявляли о необходимости применить силу. Они с радостью бы одобрили силовую акцию, но только в случае ее успеха. Принимать же на себя ответственность и рисковать последствиями неудачи никто не хотел.

Попыткой уйти от этого были и прозвучавшие на совещании сомнения в том, что посланцы Ставки говорят от имени самого Корнилова. Нам представляется, что в этом вопросе колебаний быть не может. Напомним, что фамилию капитана Роженко Корнилов называл Лукомскому в качестве одного из разработчиков плана будущего выступления. Роженко был секретарем Главного комитета Союза офицеров, а эта организация с самого начала своего существования взяла курс на военный переворот. По основной должности Роженко был офицером для поручений в Особом делопроизводстве управления генерал-квартирмейстера. Это учреждение с мало чем говорящим названием было своего рода политической канцелярией Ставки, и именно здесь находился центр интриг и заговоров.

В день приезда Корнилова в Москву у него состоялась личная встреча с Милюковым. Разговор был очень дипломатичен и не касался впрямую острых тем. Из этого общения Милюков вынес впечатление того, что Корнилов уже окончательно решился на разрыв с правительством. Но и у Корнилова создалось впечатление, что лидеры кадетов готовы поддержать его. И то и другое было результатом взаимного непонимания. Соратник Милюкова по руководству кадетской партией В.А. Маклаков говорил в это время председателю Главного комитета Союза офицеров Л.Н. Новосильцеву: «Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем, особенно М[илюков]. Ведь Корнилова никто не поддержит, все спрячутся…»{319}

Еще об одной встрече с Корниловым в эти дни рассказал позднее А.И. Путилов. Напомним, что созданное им Общество экономического возрождения России занималось сбором денег в поддержку мероприятий, направленных на противодействие социалистической пропаганде. Во время своего пребывания в Москве Корнилов пригласил Путилова и другого банкира — А.И. Вышнеградского для беседы к себе в вагон. Не тратя время на долгие предисловия, он сказал: «По соглашению с Керенским, я посылаю в Петроград корпус разогнать большевиков. Но разогнать мало, надо арестовать. Чтобы большевики не разбежались из Смольного и чтобы избежать уличного боя, нужно организовать внутри Петрограда выступление… Для этого потребуются средства. Нужно собрать офицеров, юнкеров. Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить. Можете ли вы мне дать деньги?»{320}

Путилов и Вышнеградский ответили, что деньги есть и, хотя распоряжаются ими не только они, скорее всего проблем с этим не будет. Было условленно держать связь с тем, чтобы в нужный момент посланцы Корнилова могли прийти за деньгами. Путилов особо подчеркивал, что у него создалось впечатление, что Корнилов и Керенский действуют заодно. Если это ложь, то непонятен ее смысл. Было бы ясно, если бы Путилов утаил что-то в показаниях на следствии по «делу Корнилова». Но его даже не допрашивали, а своими воспоминаниями он поделился лишь спустя десять лет, когда острота вопроса была в значительной мере снята. Приходится верить тому, что он говорил о настроениях Корнилова. Но, может быть, обманывал сам Корнилов? Говоря, что он действует в согласии с Керенским, главковерх уже тогда готовил мятеж? Скорее всего, это тоже не так. Все было даже не сложнее, а гораздо запутаннее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});