Наша фантастика, №3, 2001 - Андрей Дашков

Туман исчезает, странное женское лицо растворяется будто сон. Я уже могу шевельнуться, но слабость еще не исчезла. Осторожно сажусь. Пес сидит рядом и глядит на меня. Протягиваю руку и глажу его по голове.

Приближаюсь к домику. Ноздри ловят запах жареного мяса. Только сейчас я понимаю, насколько проголодался. Ускоряю шаг. Пес, без слов догадавшись, что у меня на уме, бежит уже впереди меня. Возле двери отряхиваю одежду от комков земли и, приказав псу ждать, захожу внутрь.

Внутри домика — пара столов, а в дальнем углу окутанный дымом мужчина жарит шашлык. Когда он оборачивается, первое, что бросается в глаза, — это его нос. Хороший такой нос. Крупнейший экземпляр из когда-либо виденных мною. Судя по носу, мужчина — настоящий Сирано. Смуглый, он чертовски похож на армянина, а глаза просто лучатся хорошим настроением.

— Не желаешь шашлычка, дорогой гость?

— Не прочь бы, хозяин, да заплатить нечем.

— Называй меня Радамантом — такое имя дал мне отец. Умирая, он не бог весть что мне оставил — имя и эту забегаловку, самую бездоходную на свете. Те, кто путешествуют мимо, никогда не заглядывают сюда, чтобы отобедать. Ты — первый мой клиент, так что ешь сколько душе угодно, а рассчитаться… Вижу, при тебе гитара. Насытившись, сыграешь для души — и будем в расчете.

— Спасибо тебе, Радамант. Тогда приготовь шашлычок для меня и какой-нибудь кусок мяса для пса, который ожидает меня за дверью.

Радамант ставит на стол передо мной тарелку с дымящимися кусочками мяса. Не мешкая приступаю к трапезе.

— Насчет пса не беспокойся, я его покормлю. — Радамант пропадает за внутренними дверями. Через минуту появляется вновь, неся явно не пустую миску. Выходя во двор, он не закрывает двери, и я слышу, как он говорит псу:

— Ешь, хвостатый. Больно ты худой… Видать, не сладко приходилось? Постой, постой, что-то ты мне знаком… Орт? Изменился, песья морда. Как же это тебя угораздило? Не говоришь? Ну и ладно, не обижайся, врагом тебе я никогда не был.

Радамант возвращается как раз в тот момент, когда я, насытившись, отодвигаю от себя пустую тарелку. Теперь он более серьезен, задумчив.

— Ну что, гость дорогой, сыграешь?

Я беру гитару. Задумываюсь: «Что же сыграть?» Затем пальцы начинают плясать по струнам. Я пою старую испанскую песню, ритм которой зажигает кровь так, как это делает старое, выдержанное испанское вино. Второй припев Радамант поет со мной вместе. Задумчивости его как не бывало. Когда песня смолкает, Радамант просит:

— Сыграй еще что-нибудь, если не устал.

И я играю мелодию, которую когда-то Пан насвистывал своим сатирам. Лицо Радаманта оживает, словно он услышал что-то очень знакомое и приятное сердцу.

— Спасибо тебе, человек, — говорит он мне.

Поднимается и опять пропадает за внутренней дверью. Появляется уже с тяжелой металической тростью.

— Путь на том берегу реки труден, — говорит он. — Возьми эту трость, не помешает.

— Спасибо, Радамант.

Рис. А. Дербилова

Моментальный снимок: у берега реки — лодка с лодочником, на берегу — человек с гитарой и пес.

Река: широкие и стремительные воды Стикса, бегущие под высоким сводом пещеры, омывая негостеприимные берега.

Лодочник: старик в лохмотьях, с виду — такой слабый, что диву даешься, как ему хватает сил работать тяжелыми веслами.

Человек: высокий, темноволосый, за спиной — гитара. Лицо… Я вам уже говорил.

Пес: шерсть светлая, сам большущий, неизвестной масти. Морда скалится добродушно.

P. S. Если посмотреть на снимок под другим углом, можно заметить еще кое-что: у пса две головы. Та, что слева, отнюдь не добродушна.

Старик глядит придирчиво, одной рукой почесывая волосатую грудь. Вторая ладонь выставлена вперед.

— Странный ты какой-то… Ни живой, ни мертвый. Не пойму… На лодке я переправляю только мертвых. По-настоящему мертвых, понимаешь? Ломать это правило я не намерен.

Пытаюсь превратить его в пламенный столб, но контуры лодочника лишь на мгновение становятся текучими, и опять он стоит передо мной словно нерушимая стена. Тут в разговор вступает пес. Он громко лает. Старик долго, прищурившись смотрит на него.

— Это ты, Орт? Ты же знаешь, это не по правилам. Но раз уж он с тобой…

Орт — судя по всему, именно так зовут пса — гавкает снова.

— Ну, раз так… Залезайте в лодку.

Гребет старик вяло, никуда не торопясь. Меня почти убаюкивает шелест воды. Ему вторят тихие, еле слышные вздохи, доносящиеся с дальнего берега. Все эти звуки сливаются в странную усыпляющую мелодию, наполненную тихой болью, неземной грустью и покоем. Орт начинает тихо поскуливать, словно подпевая песне, носящейся в воздухе. Кладу руку ему на спину и чувствую: все мускулы собаки напряжены. Орт в любую секунду готов ринуться в атаку. Странно. У меня нет предчувствия угрозы. Напротив, я очень спокоен.

Лодка упирается в берег, поросший дикими тюльпанами.

Каждую свободную минутку медсестра сидела у койки больного и рассказывала ему о себе. Она знала, что он не услышит, но, может быть, ей просто хотелось выговориться. Или хотя бы побыть рядом с этим человеком, спящим уже пятый год. Ей было интересно, видит ли он сны. Если да, то какие?

Когда больной опять открыл глаза, она не побежала за врачом, а наклонилась над мужчиной, спеша взглядом завязать контакт. Но больной почти сразу же опять смежил веки.

Медсестра и сама засомневалась: уж не мерещится ли ей?

Как только мы сошли на берег, старик быстро стал грести обратно. Не успеваю сделать и шагу, как с Ортом начинает твориться что-то странное. Пес падает на землю, его тело дергается от судорог, из пасти валится зеленоватая пена. Не знаю, чем ему помочь. Вдруг Орта охватывает пламя. Его совершенно закрывает завеса черного дыма. Когда ветер уносит дым — передо мной стоит стройный парень в легкой светлой одежде.

— Орт?

Он улыбается:

— Не ожидал такого? Поговорим?

Орт щелкает пальцами. На берегу прямо из воздуха образуются столик и два шезлонга.

— Присаживайся. Выпьешь чего-нибудь? Или откушаешь? Я тебе задолжал обед, помнишь?

Я присаживаюсь. Достаю помятую пачку сигарет, закуриваю и говорю:

— Какой-нибудь холодный напиток, пожалуйста.

Он опять щелкает пальцами, и у него в руке — запотевшая банка кока-колы.

— Подойдет?

— Спасибо.

Мы сидим на берегу подземной реки. Прямо у наших ног цветет асфодель — дикий тюльпан. Странно, что эти цветы растут не видя солнечного света. Бледные бутоны стремятся вверх, поближе к небу, которое здесь заменено каменным сводом. Я вскрываю банку, приятно холодящую мою руку, и, глотнув из нее, спрашиваю:

— Значит, тебя зовут Орт?

— Да. И я пес. Но так как мои родители были слегка необычными, я могу становиться человеком. Только здесь, в царстве мертвых.

— А кто твои родители?

— Не будем вдаваться в долгие истории. Лучше поговорим о твоих делах. Я прекрасно знаю, зачем, вернее — за кем ты сюда пришел. Поэтому и увязался за тобой, желая помочь.

— Безвозмездно?

Он ухмыляется:

— Этого я не говорил. Ты тоже можешь мне помочь.

— Чем?

— У меня тут свои дела. Точнее — один неоплаченный должок. Достигая своей цели, ты заодно поможешь мне. А я — тебе.

— Чем я могу помочь тебе?

— Всему свое время. Поверь, нам не обойтись друг без друга. Я тебе помогу, но лишь при условии…

— Что за условие?

— Делай все так, как я тебе скажу. Никакой отсебятины. Иначе тебе никогда не выбраться отсюда. Если не веришь — ради богов! — можешь все делать сам. Но тогда пеняй на себя. Договорились?

— Договорились. — И я бросаю пустую банку в волны Стикса. Она плывет по течению, словно маленький красный кораблик.

Орт шагает впереди, я следую за ним. Тропинка, петляющая по полю асфоделей, медленно поднимается в гору.

— Там, наверху, мы передохнем, и я объясню тебе, что делать дальше, — говорит мне Орт.

Молча киваю, и мы продолжаем наш путь. Уже два или три часа шагаем по этой тропинке. Пейзаж ничуть не меняется, и угрюмая монотонность надоела до чертиков. Пока что мы не встретили ни единой живой души. Хотя что я говорю? Какие тут могут быть живые души? Тогда иначе: вообще никого и ничего не встретили. Только звук, напоминающий шелест опавших осенних листьев, непрерывно сопровождает нас. Он похож на гул далекого прибоя. Орт объяснил, что это голоса духов. Пока только слышу их, но не вижу.

До вершины холма остается шагов сто, когда над нашими головами проносится огромная темная фигура, размахивая такими крыльями, которыми спокойно можно было бы накрыть не меньше трех автобусов, выстроенных в ряд. Я открываю рот для вопроса, но Орт меня опережает. Он поворачивается ко мне, прикладывает палец к губам. Я понял. Я молчу.